Я разрываю пакет с пластиковыми вампирскими зубами и высыпаю их на барную стойку. Диджей приглушает свет, и они поблескивают в темноте. Приезжает бармен – хмурый парень, похожий на Оскара Исаака, если бы Оскар Исаак нырнул в тот же чан с чем-то радиоактивным, который сделал волосы Джокера зелеными.
– Ты тут босс, нинья[40]?
– Только мой папа зовет меня нинья, – отвечаю я, и он смеется. – Я – Тео.
Он пожимает мне руку. Мой папа всегда учил меня смотреть другим людям в глаза и никогда не отводить взгляд первой. Жаль, это не работало в школе с учителями, которые словно смотрели сквозь меня. И опять же, мой папа – из поколения иммигрантов, считающих, что всё справедливо, если ты просто работаешь достаточно усердно, чтобы умереть за это, даже если тебя недооценивают и мало платят. А я? У меня есть мечты. Большие. И крепкое рукопожатие мне не повредит, я полагаю.
– Слушай, охранник нас продинамил, – говорит Джокер-латинос, почесывая татуировку на левом бицепсе. – Мне позвонить мистеру Гринспену?
– По правде говоря… – Я поднимаю телефон. Папа также учил меня никогда не лгать. Не красть. Не грешить. Я потерпела фиаско в своем катехизисе не без причины. Но есть вещи, которым мой папа-эквадорец не может меня научить. Не в этом городе, не в моей школе и определенно не в этом баре. – Я только что переписывалась с мистером Гринспеном, и он сказал, что всё в порядке.
Уладив этот вопрос, я концентрирую свое внимание на завершающих штрихах. С потолка ненадежно свисает ржавая люстра-канделябр. Она выглядит как источник угрозы, нечто из дома с привидениями. Вооружившись стремянкой, вставляю в каждый подсвечник свечки на батарейках. Закончив, отодвигаюсь назад. Потолок издает странный стонущий звук, и я за секунду задерживаю дыхание в ожидании, что он обрушится. Но всё хорошо. Диджей включает музыку – что-то с тяжелыми басами и низким звучанием гитары.
– Вот теперь я превзошла сама себя, – говорю я.
– Определенно, – говорит молодая женщина, которую я сразу же узнаю. Ее светлые волосы серебристого оттенка напоминают мне ватные палочки. У нее четко очерченные скулы и губы, которым позавидовали бы большинство аккаунтов по обучению макияжу. На ней полностью кружевное платье, как на обложке той ужасно старой пластинки моей мамы с надписью: «Стиви Никс». Ее тонкая шея украшена ожерельем-чокером из белого кружева, и ходит она так, словно привыкла владеть залом.
Это та поза, которую я так усиленно пыталась принять на своих фотографиях. Конечно, я и так получила четыре тысячи лайков, стоя на фоне Бруклинского моста, но я определенно ничем не владею, как Имоджен. Но буду когда-нибудь.
– Вы, должно быть, Имоджен! – говорю я. Я прочищаю горло и пытаюсь овладеть своим голосом. – Я Тео. Рада, что вы получили мое приглашение. Мы как раз начинаем.
– Какая же ты… очаровательная. – Ее рост примерно пять футов и семь дюймов, лишь чуточку выше меня. Цвет ее глаз кажется совершенно нереальным, мраморно-голубой с ореховым. Всё мое тело напрягается, когда она замирает в пяти дюймах от меня. Мне сразу же инстинктивно хочется отступить на несколько шагов назад. Но знаете что? Я всю свою жизнь ходила в католическую школу, потом в частную. Видела девушек куда более заносчивых, богатых, стервозных, так что я остаюсь на месте.
Я кручусь на месте в своем черном кукольном платье. Оно слегка экстравагантное и уже, чем обещала дешевая онлайн-картинка. Но я хотела как можно больше походить на Уэнсдэй Аддамс.
– Спасибо. Мне оно так нравится. Такое ретро.
Я вдруг замечаю еще одну группу женщин, стоящих вокруг нас. Как они вошли сюда так бесшумно? Три брюнетки и три рыжеволосые с настолько белой кожей, что кажется, они могли бы светиться в темноте, как искусственные зубы на барной стойке. Одна из девушек поднимает пару и вставляет себе в рот. А потом сгибается пополам от смеха.
– Мне интересно, – произносит Имоджен, постукивая пальцем по подбородку. – Как вы с Брит познакомились?
Некоторым людям сложно объяснить, что я познакомилась с одной из своих лучших подруг по Интернету. Моя мама не понимает, почему я провожу так много времени в своем телефоне. Почему я не могу найти себе друзей по соседству или в школе, кроме Мириам. Всегда есть что-то, что мне не нравится. Это как если бы рассматривание своих фотографий могло помочь мне выяснить, кто я такая на самом деле. Я знаю несколько фактов: я дочь иммигрантов из Эквадора. Я отличница. Я собираюсь завоевать мир – когда-нибудь, как-нибудь. И если я люблю каких-то людей, то это любовь до гроба. Поэтому у меня так мало друзей.
Бриттани стала счастливой случайностью. Иногда она говорит то, что я чувствую, и мне не приходится ничего объяснять. Иногда она позволяет мне изливать душу о том, как Джини Густавсон пишет гадкие прозвища на моем шкафчике в раздевалке спортзала (и потом угрожает, что «позаботится» обо мне). Поэтому я и затеяла всю эту вечеринку. Чтобы отблагодарить Бриттани, потому что она предпочитает не тратить время не только на заботу о себе. Она учится в колледже, и всё, что она делает, – это фотосъемка в темные и дождливые дни. #Вампстаграм – шутка, понятная только нам, и, видимо, Имоджен с друзьями посмеиваются над этим, но я думаю, что эта вечеринка – лучшая из всех идей, что когда-либо приходили мне в голову.
Так что когда она спрашивает, как мы с Бриттани познакомились, я пожимаю плечами:
– Да так. Она такая скрытная. Ты в буквальном смысле единственный человек, который когда-либо отмечал ее на фотографии.
– Ага, она стесняется камеры. – Она скользящей походкой направляется к бару и подмигивает мне: – Пойдем выпьем.
Моя мама – лучшая хозяйка из всех, кого я знаю. Она проводит весь день за готовкой еды: риса, свиного окорока, айакаса, картофельного салата, закусок, – а потом принимает душ и надевает красивое платье. Алкоголь никогда не касается ее губ, но она всегда широко улыбается. Я не моя мать, и мы пьем предложенные мной кровавые мимозы.
Музыка гудит, заставляя стены и потолок вибрировать, и в зале становится всё больше людей. Больше женщин, напудривших кожу в оттенок смерти. Одна женщина в платье цвета лайма и в туфлях на платформе. Она ведет на поводке пожилую женщину и садится на мягкое сиденье.
Ладно, это что-то новенькое. Может, она подумала, что это один из кинк-баров, или как они там называются.
Она приглаживает волосы женщины назад, обнажая ее шею. Они выглядят, как мы с Рики Рамирезом, когда притворялись, будто целуемся, исполняя роли Марии и Тони в школьной постановке «Вестсайдской истории».
Светлокожая девушка, по виду даже моложе, чем я, сует себе в рот сигарету. У нее такой вид, будто она актриса массовки из клипа группы «Блинк-182».
– Уф, я помню, когда этот город был живым.
Да лааааааадно?
Я иду в глубину зала, где люди как будто умножаются. Пара женщин обжимаются на двухместном диванчике. Красное вино пролилось на салфетки. Может, мне стоило принести черные салфетки?
Я меняю траекторию и иду к передней части бара, где стоит группа из трех молодых парней, которые выглядят так, словно повернули не туда из Уильямсберга.
– Это ПСВ? – спрашивает один из них, доставая фляжку из кармана фланелевой рубашки.
Что он имел в виду? «Принеси свою выпивку»? Здесь в буквальном смысле полностью бесплатный бар!
Они замечают меня, стоящую рядом с ними, и один улыбается. Он самый молодой из них троих, с темными глазами и коротко постриженными волосами, словно только вернулся из лагеря новобранцев.
– Ты новенькая? – спрашивает он, немного смутившись.
– Не новее, чем ты, – говорю я. Я не хочу придавать слишком много шуму тому факту, что технически мне осталось чуть меньше двух месяцев до окончания школы.
– А где же виновница торжества? – спрашивает парень с закрученными вверх усами. – У меня к ней претензия. Ей пора бы ослабить поводья в отношении вампирского комендантского часа.
– И не говори, – ворчит себе под нос молодой парень. Его мускулы напрягаются, когда он забирает фляжку у своего друга. Однако он не пьет. – Я знаю, что Имоджен всё еще бесится, но это другая история.
– Имоджен хочет обратить каждую модель, на которую падает ее взгляд. Поэтому мы и не подписали петицию.
– Ух ты, парни, вы и вправду увлечены всей этой РПГ-темой, – говорю я.
Я уже собираюсь написать сообщение Бриттани, когда ее имя загорается на моем экране. Я перечитываю строчку, где она говорит, что не сможет приехать. О нет. Это неприемлемо. Я, не глядя, пишу ответное сообщение и убираю телефон в карман.
Парень и его друзья бросают на меня взгляды, полные подозрительного любопытства. Он улыбается, и это придает ему схожесть с волком.
– Хочешь?
Хочу ли я отхлебнуть из фляжки странного, но определенно сексуального парня на вечеринке, которую я устроила, а виновница торжества не появилась и не ответила мне? Я хватаю ее и пью.
Жидкость теплая и немного густая. С металлическим привкусом. Я чувствую, как включается мой рвотный рефлекс. Кровь. Это совершенно точно на сто процентов кровь. Крошечный глоток заполняет мой язык и стекает с кончика рта. Прежде чем я успеваю стереть каплю, парень подносит большой палец к моему подбородку, а потом к своему рту.
Гадость.
Когда он снова улыбается, забирая у меня фляжку, я вижу зубы. Не неоновые клыки, украшающие бар. Настоящие, острые, настолько острые, что я знаю – они разорвут кожу при малейшем касании.
Возможно, только возможно, Бриттани не лгала.
Возможно, только возможно, Бриттани, я в центре подвала, заполненного вампирами.
Тео: Как так получилось, что у тебя всего одно селфи?
Бриттани: Наверно, мне больше нравится фотографировать, чем сниматься.
Тео: Я всегда думала, что если буду достаточно много фотографироваться, то научусь больше любить себя.
Бриттани: И как, получилось?