– Бумаги или ключ? – спросил он.
– Ключ, – ответила мама, протягивая ему причудливый сувальдный ключ цвета белой кости, который Беа никогда прежде не видела. Внутри нее всколыхнулось еще больше вопросов, но она положила ладонь себе на рот, чтобы они ненароком не вылетели.
Комендант внимательно его изучил.
– Тёрнеры. Район Вечности.
Она кивнула.
– Добро пожаловать домой. – Он улыбнулся, обнажив свои заостренные кончики зубов.
Он занял кресло водителя и привел в действие какие-то рычаги и передачи. Трамвай закачался в стороны, отрывая свои провода.
Мама глубоко вздохнула.
– Всё будет хорошо, Эванджелин, – услышала Беа шепот своего отца.
Трамвай двинулся вперед. Тучи сгустились, затемнив небо. День стал ночью. Под ними поднялась вода, с плеском шлепая по бокам трамвая. Беа ухватилась за деревянную скамейку, ее глаза расширились от удивления. Фонари освещали путь впереди, словно порхающие светлячки, исполняющие приветственное представление или танец-предостережение. Беа никак не могла решить, что именно это было. Толчок сотряс ее позвоночник.
Из воды поднялись железные ворота и замерцали. Одни за другими появлялись разные их версии, превращаясь из лакрично-черных в бархатно-фиолетовые, изумрудно-зеленые, роскошные медно-золотистые, пока, наконец, не остановились на багряно-алых. Мама сделала глубокий вдох, когда красные ворота распахнулись и трамвай поплыл вперед.
– Так много ворот, – прошептала Энни-Рут. – Как думаете, нам удастся проехать и через другие?
– Мама никогда ни о чем таком нам не рассказывала, – ответила Сора.
– Я хочу проехать через все! – воскликнула Птичка.
– Потише там, эй вы, – приказала мама.
В голове у Беа крутились вопросы, пока они въезжали в Вечную версию Нового Орлеана. Какими были остальные районы? Удастся ли ей посетить их? Почему ее мама захотела покинуть такое восхитительно прекрасное место? Почему она никогда не рассказывала о нем?
Дома пастельных тонов стояли на железных колоннах, напоминая горшочки с пудрой, расставленные в ряд на полках. Длинные пирсы тянулись над водой, приглашая роскошные лодки. На черных столбах горели газовые светильники, и блестящие кабели пересекались наверху, притягивая лодки-трамваи, высаживающие элегантно одетых пассажиров на длинные приподнятые променады. Варево из соли, рыбы и специй наполняло воздух удушающим ароматом, подспудно разнося резкий запах жира и свежей крови.
– Закрой свой рот, пока в него не залетели мухи, Беа, – произнесла ее старшая сестра, Куки. Ее голос был почти таким же, как у мамы, – медовым, с нотками коричневого сахара. Логично, с учетом того, что она была старшей из дочерей и провела с мамой больше всего времени. Беа никогда не спрашивала, сколько лет каждой из них, потому что было грубо интересоваться возрастом женщины, даже если это Вечная женщина. Они с Энни-Рут догадывались, что маме было около четырехсот лет, хотя она никогда не выглядела старше сорока, и даже в этом наблюдатели не могли быть уверены. Куки выглядела лет на тридцать с небольшим, как она предполагала, а Беа всегда будет восемнадцать. Именно в этом возрасте остановилось ее сердце.
– Ой, да заткнись ты, Кармелла, – огрызнулась на нее Сора. – Как будто ты сама когда-нибудь видела что-то подобное.
Беа подмигнула Соре и добавила:
– Да. Так ты видела, Куки? А?
– Это что еще за выражения такие, Сора, – возмутилась мама. Даже спустя сотни лет Эванджелин Тёрнер всё еще хотела, чтобы ее девочки были столпами этикета.
Их трамвай подплыл к другому, и комендант дернул рычаг, чтобы присоединить кабели на крыше к верхней линии.
Птичка соскочила со своего сиденья и забралась на колени к отцу.
– Когда мы уже приедем? Можно мы сначала пойдем за покупками? Кто все эти люди? Чем они занимаются?
Мама щелкнула пальцами:
– Хватит!
Птичка соскользнула обратно на свое место.
Папа протянул коменданту их адрес:
Эспланада-авеню, дом 435
Пирс № 6
Новый Орлеан, Луизиана
Комендант направил трамвай по каналам.
Беа пыталась запомнить всё, что их окружало. Духовые ансамбли выступали на парадных лодках, с инструментами, направленными в небо, и их оглушающая музыка создавала рябь на воде. Люди плыли за ними на своих лодках, танцуя и размахивая платками и цветными зонтиками. Кладбище стояло на платформе, и мертвые возвышались над всеми. Массивные деревья поднимались, как гиганты, из темных вод, и красноглазые летучие мыши свешивались с их ветвей. Знаки предупреждали, что здесь нельзя купаться из-за плавающих в каналах аллигаторов. Лодочники-продавцы зазывали к себе на лучшие кровяные коктейли и пончики с кровью и сахарной пудрой.
– А все районы такие? – спросила Беа маму.
– Нет. Каждый имеет свои особенности в зависимости от того, кто там живет, – ответила мама.
– А вокруг всегда вода?
– Нет. Вода только здесь.
– Почему?
– Вампиры разозлили одну ведьму, и она затопила этот район.
– А как попасть в другие районы? – продолжала сыпать вопросами Беа. – Нам можно будет посетить остальные?
– Ты вообще слушала меня, когда мы уезжали из Чарльстона? Ты когда-нибудь слушаешь, дитя? Или тебе просто нравится, когда я повторяю одно и то же? – Мама щелкнула пальцами. – Мы не поедем в другие районы. Мы останемся здесь, пока не придет время снова уезжать, и я надеюсь, что Хани сделает свое дело быстро. Я не собиралась когда-нибудь сюда возвращаться, и я не хочу никаких проблем.
А вот Беа порой мечтала о проблемах. О чем-то, что сделает ее вечное существование чуть более занятным. Внутри у нее всё сжималось при мысли обо всем том, что она могла бы разгадать и раскрыть в этой особенной версии этого особенного города. Но она знала одно: она найдет здесь свою вечную любовь. Электричество потрескивало у нее под кожей – энергия уверенности.
Они свернули с улицы Дофине, и Беа охнула. Она сразу же поняла, в каком из домов они поселятся.
Примульно-розовый был цветом румян, которыми всегда красилась мама. Из приоконных ящиков свешивались ее любимые полуночные розы, окаймляя двойное крыльцо с перилами из кованого кружева. Восемь кресел-качалок стояли в ожидании – по одному для каждого из них. Шипели фонари, и все большие стеклянные окна испускали теплые лучи приветственного света. Через одно из окон Беа увидела потолок, покрытый цветами – перевернутый английский сад, – и сияющие канделябры. Над светло-кремовой дверью качалась вывеска: «Дом черных сапфиров: Аптека красоты и Фармацевтика восторга».
Черный язык пирса ждал, когда они пристанут к нему.
– Он самый раскрасивый из всех! – воскликнула Птичка.
– Нет такого слова, – поправила ее Куки.
Птичка фыркнула:
– Это мое слово. Я могу сама их придумывать.
– Нет, не можешь.
– Может, и тогда оно будет называться неологизмом, – сообщила Беа.
– Тсс, – отозвалась мама. – Умолкните, вы все.
Жар-птица уселась на перила крыльца, воркуя и приветствуя Тёрнеров в их новом доме. Их новом золоченом гробе восторгов. Сердце Беа подскочило при виде Хани, озорство загудело под ее смуглой кожей, и ее резцы заострились, готовые к шалостям.
– Распылители духов на вторую полку, – указала Куки. Девочки Тёрнер готовили свою аптеку красоты к завтрашнему открытию.
Вечные женщины и вампиры этого новоорлеанского района смогут купить всё, что им нужно: от тоников для сохранения свежего цвета лица после периодов голодания до напитков для заманивания партнеров в постель и бальзамов, защищающих от солнца кожу тех, кто его не переносит. Эликсиры, которые они разливали по бутылькам, давали обещанный результат, потому что в этих красивых баночках были не шарлатанские зелья. Только женщины Тёрнер знали секреты, спрятанные в каждой стеклянной бутылочке. Тайную алхимию крови и специй.
– Это и вправду так важно? – возмутилась Беа, но всё же поставила одну из банок на правильную полку.
– Всё так, как мы делаем уже триста лет.
– Это значит, что так должно быть всегда? – ответила Беа.
– Почему ты ни с того ни с сего пытаешься всё поменять? Не веди себя так, как будто тебе всё в новинку, только из-за того, что мы теперь в другом городе, – Сора проверила всё за ней и переставила бутыльки. – Никто не собирается делать всё за тебя.
– Я делаю свою работу, – огрызнулась Беа.
– Кусать людей по приказу мамы не считается, – возразила Куки.
– Никто из вас не хочет собирать, – ответила Беа.
– Ты преувеличиваешь. Я буду собирать, – резко повернулась к ней Сора. – Я просто предпочитаю ходить к запаснику с кровью. Я сделаю это, когда придется.
– А мне нравится кусать красивых мужчин. – Куки покачнулась и закружилась в танце. – Как Джамал Уоткинс из Детройта. Никто так не целовался, как он. Надо было его обратить. Сейчас он был бы моим партнером по вечности, и я бы жила в собственном доме с собственной жар-птицей. Может, у меня даже была бы дочка. Ууф.
– Беа, ты в этом лучше всех нас, – добавила Энни-Рут. – С самыми острыми зубами. – На ее лице появилась хитрая улыбка, обнажающая идеально острые резцы. – И твоим странным языком.
– А еще ты мамина любимица. – Мэй скривила лицо, оторвав взгляд от книги.
– Она любит меня больше всех! – Птичка топнула ножкой в знак протеста.
– Тебе уже слишком много лет для детских истерик. – Куки дернула ее за одну из длинных перекрученных прядей. – Но ты, конечно, права. Так и есть.
– Всё это неправда, – резко заявила Беа, и смуглые лица повернулись к ней с обвиняющими взглядами. – У мамы нет любимчиков.
Но они были правы: чаще всего мама брала на сбор именно Беа. У каждой из сестер был дар, который отдала им мама, когда их сердца остановились. Она целовала их, оставляя выбранный ею уникальный талант. Куки могла выманить у любого человека все его богатства. Едва принюхавшись, Сора могла определить любой талант, скрытый в чьей-либо крови. Энни-Рут, напевая определенную мелодию, могла заставить человека затанцеваться до смерти. Мэй могла довести человека до смеха или слез одним лишь только взглядом или прикосновением руки. А младшая из них, Птичка, помнила всё в мельчайших деталях – даже то, что случилось еще до ее рождения.