Не сводя с нее глаз, он загнал в лузы все оставшиеся диски одним движением пальца.
Она выпрямила спину, ошарашенная. От удивления у нее даже закружилась голова.
– Я выиграл. – Глаза Джей Би сверкали от восторга. – Пари есть пари. Ты должна мне свою ставку.
«От одного поцелуя ничего не будет», – сказала она себе. Ее собственное любопытство сводило на нет все страхи.
– Я тебя не укушу, – сказал он.
Она рассмеялась.
Он пододвинулся ближе к ней.
– И не буду подталкивать.
Прежде ей доводилось целоваться только со смертными.
– Ты обещаешь не кусаться? – прошептал он.
– Да, – ответила она.
– Можно? – спросил он, протянув к ней руки.
Его слова повисли между ними, словно серия фейерверков, готовых вот-вот разорваться.
Она кивнула. Его ладони легли на заднюю часть ее шеи. Почувствовав его кожу на своей, она вся затрепетала. Покалывание от его прикосновения напомнило ей те ощущения, что были у нее до того, как ее сердце остановилось. Прямо перед собой Беа видела глубокие тона его темной кожи. Его глаза всматривались в ее лицо, и она чувствовала, как он отмечает каждую деталь. Удары его сердца были такими громкими, что остались единственным шумом между ними.
Смотреть на него было подобно открытию чего-то совершенного нового в мире, которое она знала уже так долго.
Он наклонился к ней.
Она закрыла глаза.
Он прижал свои губы к ее, и его язык направляло самое восхитительное любопытство.
Гробы,или Как еще можно сохранить красоту?Зорайда Кордоваи Натали С. Паркер
Вам наверняка знакома идея, что вампиры спят в гробах. По крайней мере, некоторые вампиры – такие, как отец всех вампиров, Граф Дракула собственной персоной, – спят в гробах. (Остальные предпочитают жуткие старые особняки или дешевые квартиры в подвалах.) В некоторых историях вампиры должны спать в своих собственных гробах с землей со своей могилы, потому что в обратном случае они ослабеют и умрут. В других – это способ оградиться от смертельно опасного для них солнечного света. И ничто не говорит: «Эй, я абсолютно бессмертен!» – так, как вид вампира, выбирающегося из собственного гроба! В чем бы ни была причина, вампиры, которым нужен их проверенный временем ящик для смерти, буквально привязаны к нему. Они не могут просто бросить его, даже если бы захотели! В своем рассказе Дониэль переосмысливает гроб самым магическим образом – превращая его в аптеку, которая переезжает на новое место каждые несколько лет. Беа одновременно привязана к своей семье и страстно желает стать самостоятельной, даже если ради этого придется сгореть.
Как далеко вы смогли бы зайти, чтобы обрести независимость?
Первое убийствоВиктория Шваб
У Каллиопы Бёрнс на голове облако кудряшек.
Это первое, что видит Джульетта.
Конечно же, есть еще много всего другого. Кожа у Каллиопы идеально гладкая, смуглая, в ушах – серебряные сережки-гвоздики, смех – этакое благодушное урчание, которое больше подошло бы кому-то раза в два больше нее, а еще она водит кончиком пальца правой руки по правому предплечью, когда о чем-то думает.
Всё это Джулс, естественно, тоже замечает, но первое, что она каждый день видит на уроке английского языка, когда занимает свое место на два ряда позади другой девочки, – это кудряшки. Весь последний месяц она смотрит на них, надеясь, что за ними случайно промелькнет щека, подбородок, улыбка.
Всё началось как какое-то ленивое любопытство.
Стюарт Хай – огромная школа, одно из тех мест, где любым изменениям легко остаться незамеченными. В ней почти триста одиннадцатиклассников, но в этом году лишь четверо из них – новенькие, представленные на собрании в первый учебный день. Трое из переведенных к ним были скучными и непримечательными, два качка с квадратными челюстями и робкий парнишка, не поднимающий глаз от своего телефона.
А четвертой была Каллиопа.
Каллиопа, которая открыто смотрела на собравшихся учеников, словно бросая молчаливый вызов. Каллиопа, двигающаяся по коридорам с уверенной легкостью кого-то, кто чувствует себя полностью в своей тарелке внутри своего тела.
Джульетта никогда не чувствовала себя так в своем теле, как и в любой отдельной его части, если уж на то пошло.
Через два ряда впереди темное облако кудряшек смещается, потому что девушка поворачивает шею.
– Мисс Фэйрмонт. – Голос учителя раскатывается по кабинету. – Смотрите в вашу тетрадь.
Класс хихикает, и Джулс опускает взгляд на свою контрольную, кровь медленно приливает к ее бледным щекам. Но сосредоточиться сложно. Воздух в кабинете спертый. В горле у нее пересохло. Кто-то слишком сильно надушился, кто-то постукивает карандашом, и этот ритмичный метроном действует ей на нервы. Трое жуют жвачки, шестеро ерзают на своих стульях, и она слышит шуршание хлопка по их коже, мягкое «фшшш» их дыхания, звуки тридцати студентов, которые просто живут.
У нее крутит желудок, хотя она позавтракала.
Раньше ей было достаточно этого, чтобы продержаться весь день, – единственного приема пищи. Так было раньше, но теперь голова у нее начинает гудеть, а в горло словно насыпали песка.
Наконец раздается звонок, и класс погружается в ожидаемый хаос, потому что все спешат на ланч. Но Каллиопа не торопится. И, подойдя к двери, она оглядывается – это движение такое будничное, словно она просто бросает взгляд через плечо, но ее глаза смотрят прямо на Джульетту, и та чувствует, как ее пульс заводится, словно упрямый двигатель. Другая девочка не улыбается, не совсем, но уголок ее рта чуть дергается вверх, и Джулс расплывается в широкой улыбке. А потом Каллиопа выходит, и Джулс сгорает от желания заползти под плинтус и умереть.
Она считает до десяти, прежде чем последовать за Каллиопой.
В коридоре движется поток тел.
Далеко впереди темные волосы Каллиопы, покачиваясь, уносятся прочь, и Джульетта идет за ними вслед. Она готова поклясться, что чувствует едва заметный мед лосьона другой девушки, ваниль ее бальзама для губ. Ее шаги длинные и медленные, а у Джульетты быстрые, так что расстояние между ними с каждым шагом немного сокращается, и Джулс пытается придумать, что сказать, что-то шутливое или умное, что-то, чтобы заслужить один из этих редких низких смешков, когда ее ботинок шаркает обо что-то на полу.
Браслет – потерянный, забытый. Нечто изящное, хрупкое, и Джулс, не думая, тянется за ним, сжимая пальцы вокруг цепочки. Боль, острая и горячая, пронизывает ее кожу. Она сдавленно охает и роняет браслет, на ее коже наливается красный след.
Серебро.
Она шипит и, тряся обожженными пальцами, наперерез потоку в коридоре сворачивает в ближайший туалет. Ее рука дрожит от боли, когда она сует ее под кран.
Это помогает. Немного.
Она обшаривает свою сумку, находит бутылек с аспирином, который на самом деле не аспирин, вытряхивает две капсулы себе в ладонь, а потом сует их в рот. Они раскрываются – секунда тепла, мгновение облегчения.
Это помогает так же, как один вдох помогает тонущему человеку, проще говоря, не особо.
Жажда немного слабеет, боль стихает, и след на ее коже начинает исчезать.
Она поднимает взгляд на зеркало, убирая за уши пряди светлых волос. Она бледная версия своей сестры, Элинор.
Не такая эффектная. Не такая очаровательная. Не такая красивая.
Просто… не такая.
Она наклоняется вперед, всматриваясь в зеленые и коричневые крапинки в своих голубых глазах, разрозненные точки на щеках.
Что это за вампир такой – с веснушками?
Но вот они, словно краска, брызнувшая на бледную кожу, хотя она старательно избегает солнца. Когда она была маленькой, то могла проводить на улице по целому часу, играя в футбол или просто читая в пятнистой тени их семейного дуба. Теперь же ее кожу сразу же начинает пощипывать.
Добавьте это в растущий список всей прочей отстойной фигни (ха-ха).
Ее взгляд опускается ко рту. Не к зубам, отполированным до блеска, не к клыкам, приподнимающимся за резцами, а к губам. Самая дерзкая деталь в ее внешности. Единственная дерзкая деталь, по правде говоря.
Сестра сказала ей, что хорошая помада подобна оружию. Щиту против всего мира.
Она копается в сумке и вытаскивает ежевичную помаду с надписью «Сумрак».
Джулс наклоняется к зеркалу и, притворяясь, будто она Элинор, наносит помаду, аккуратно обводя линии своих губ. Закончив, она чувствует себя немного более дерзкой, немного более яркой, немного более в целом.
И скоро она и вправду будет более.
Скоро…
Дверь туалета с треском распахивается, пространство наполняется громогласным смехом кучки двенадцатиклассниц.
Одна из них бросает взгляд на Джулс.
– Красивый цвет, – произносит она с нотой искренности в голосе. Джулс улыбается, лишь едва приобнажив зубы.
В коридоре уже пусто, браслет исчез, спасенный кем-то еще. Бурная река студентов обмелела до ручейка, поток направляется в одну сторону – к столовой, и Джулс размышляет о том, чтобы пропустить ланч, или, если быть точнее, его имитацию, и забраться в какой-нибудь уголок библиотеки с хорошей книгой, когда в нее влетает Бен Уилер.
Светлая кожа Бена изрядно потемнела за время летних пробежек в парке, каштановые волосы выгорели на солнце до рыжеватого золота.
Она слышит его приближение. Или, может, чувствует его. Ощущает его за секунду до того, как он ударяется о ее плечо своим.
– Я истощен! – стонет он. – Как растущее тело должно дотянуть от завтрака до ланча? Хоббиты были правы.
Она не говорит, что видела, как он умял пачку крекеров между первым и вторым уроками, злаковый батончик между вторым и третьим. Не указывает, что в руке у него наполовину съеденная шоколадка, хотя они как раз идут на ланч. Он бегун на длинные дистанции, сплошные жилы и кости, с постоянным зверским голодом.