Я благодарна тому, что мы сидим в темноте, и он не видит, как краснеют мои щеки. Мысли возвращаются ко сну о нем. Ощущаю прикосновение его руки к моей коже, и мне становится сложно сосредоточиться на его словах.
Искоса смотрю на темный силуэт лица Константина. Он наблюдает за пируэтами лебедей на сцене, их руки идеально изогнуты над головами.
Как раз в тот момент, когда мне кажется, что он больше не будет двигаться, его пальцы начинают скользить дальше по шелку моего платья.
– Лебеди могут возвращать свой человеческий облик лишь ночью, – объясняет он. – У озера, наполненного слезами матери Одетты.
Константин слишком разговорчив для балета, но возражений у меня нет. Киваю и смотрю представление дальше. Чувствую тяжелую руку на своем бедре, а его пальцы лениво танцуют по ткани. Когда темп музыки усиливается, его хватка становится крепче, а затем он полностью меня отпускает.
– Вот, это движение, – указывает он, когда главный танцор вращается в воздухе. Я наклоняюсь вперед, чтобы понаблюдать за разворачивающейся драмой, но снова чувствую руку Константина, его пальцы касаются моего платья в месте разреза. Цепляясь за него, он медленно тянет ткань вверх и разъединяет ее, а затем проводит рукой вдоль моего бедра.
Его взор все еще устремлен на сцену.
– Понадобятся годы, чтобы выполнить это движение идеально, – продолжает он. – Танцоры будут пробовать исполнить его снова и снова…
С каждым словом его пальцы делают маленькие шажки, поднимаясь все выше по моей ноге.
– …и снова, – шепчет он, дотягиваясь до моего нижнего белья и осторожно оттягивая его в сторону.
Ясно. Мы и правда делаем это. В Большом театре.
Напоминание Джексона о значении слова «приличие» мелькает в моей голове, но это не значит, что раньше я не делала ничего подобного на публике. Конечно, красный бархат и Чайковский намного лучше, чем последний ряд кинотеатра.
Жду. Его рука не двигается.
Константин продолжает наблюдать за танцорами, пока я наблюдаю за ним. Медленно, словно призрак, на его губах появляется улыбках, и мои ноги раздвигаются. В знак приглашения.
– Они будут практиковаться в прыжках бесконечно, – тихо проговаривает он. – Пока однажды не сделают все правильно. – На последнем слове его большой палец плотно проводит по кружеву моего нижнего белья, доказывая, что ему прекрасно известно, где находится мой клитор.
Я сдерживаю стон. Он ждет.
– Да? – произношу шепотом, поощряя его говорить дальше. Это все, что мне удается сказать. Слов больше не осталось.
– Балет – это мастер-класс по контролю. Каждое движение просчитывается, повторяется, отрабатывается до тех пор, пока танцор не будет на последнем издыхании… – С каждым нечестивым глаголом его палец делает еще одно движение по кружеву.
Между моих ног становится обжигающе жарко, будто виток спирали закручивается все туже и туже. Я раздвигаю ноги еще шире и смотрю, как поднимается и опускается его грудь, но он все еще смотрит на сцену.
– Соберись, – шепчет он. Я повинуюсь и смотрю на балерин. Их руки скрещены, ступни вытянуты, они на цыпочках бегают вдоль сцены, а мне интересно, скольких из них он уже трахнул. Я совершенно потеряла нить сюжета этой истории. Взор Константина пристально следит за балеринами, а его лицо остается серьезным и спокойным.
– Балет подразумевает знание пределов своего тела и умение останавливаться всегда до того момента, пока ты не зашел слишком далеко…
Темп музыки начинает нарастать, он осторожно отодвигает мое кружевное нижнее белье в сторону и кладет большой палец прямо на клитор. Я хочу продолжать разговор, но не могу. Все, что мне сейчас под силу, это смотреть на балерин. Их белые костюмы расплываются, как тающие снежинки. На сцену только что выскочил танцор в черные перьях. Этот плохой парень, Ротбарт, обманул принцессу. Мрачный и злой, мы должны ненавидеть его. Но когда он плавно передвигается по сцене, его мышцы напрягаются, и единственное, о чем я могу думать, – это о том, как Константин выглядел в танцевальной студии. Какой самоконтроль.
Его дыхание касается моей шеи.
– Я делал это с тобой во сне? – шепчет он, скользнув двумя пальцами внутрь меня.
Откуда ему известно о моем сне? Конечно. Он знал, какой эффект окажет на меня Вампирская кровь. Вот же урод!
У меня нет сил возмущаться, когда его пальцы проникают все глубже в меня.
– В твоем сне я так же касался тебя?
Закрывая глаза, вспоминаю нас двоих в его постели. Музыка нарастает, и он начинает быстрее двигаться внутри меня. До меня доносятся лишь звуки скрипок, пианино и гобоя, а поверх всего этого дыхание Константина, которое становится все глубже.
Мое платье собирается вокруг талии, и когда я снова открываю глаза, вид его руки, лежащей у меня между ног, двигающейся вверх и вниз, заставляет меня подниматься все выше. С каждым толчком зрение затуманивается, а ощущение усиливается.
Он наклоняется ближе ко мне, его губы касаются моей ключицы.
– В твоем сне я заставил тебя кончить? – протягивает Константин. – Или остановился, не завершив?..
Он замедляется, позволяя мне спуститься ниже. Я двигаю бедрами, не в силах удержаться, чтобы не опуститься на его руку.
– Контролируй себя, Саския, – отчитывает меня Константин. – Сдерживайся.
Я стараюсь делать так, как он говорит, но с каждым его нежным нашептыванием мне становится все сложнее.
Губы Константина касаются моего уха, он облизывает его по краю, но рука не останавливается. Его рассчитанные движения с каждым толчком превращаются из дразнящих в жадные, из нежных в ненасытные. Боже, он хорош.
– Сейчас, – шепчет Константин.
Мне не хочется ему повиноваться. Хочу быть капризной, хочу продолжения.
Но не могу.
Я полностью расслабляюсь, и все тело содрогается. Мои бедра удерживают его руку на месте, когда наслаждение волна за волной обрушивается на меня. Включается свет. Все становится ярким, и я резко открываю глаза.
Константин пристально смотрит на меня, его самодовольная улыбка и торчащие клыки сверкают в золотистом свете. Антракт.
– Пойдем, выпьем немного шампанского, – произносит он.
– Тебе очень повезло попасть сюда, – говорит Константин, придерживая для меня дверь. «Лебединое озеро» давно закончилось, и он предложил провести мне экскурсию по закулисью Большого театра.
– С нетерпением жду встречи с танцорами, – отвечаю ему.
Моя грудь напряжена, а бедра все еще пульсируют. Я прижимаю тыльную сторону ладони к пылающим щекам. Боже мой, мне и правда стоит прийти в себя перед встречей с прима-балеринами.
После того, как принцесса-лебедь поняла, что потеряла своего принца, и до того, как танцоры тонули в озере в конце представления, я совершенно не помню, что было и кто кого играл. Константин ведет себя так, будто между нами ничего не произошло, а я стараюсь не думать о том, что живу под одной крышей с русским Вампиром-мафиози и что только что я пересекла самую большую в мире черту. Очень опасную, но желанную черту.
Кроме того, мне совершенно непонятно, зачем он тащит меня за кулисы. Хотя чем больше времени у меня будет, чтобы остыть перед возращением в его дом, тем лучше. Мысль о том, что Лукка почувствует запах моего возбуждения, унизительна.
Мы входим в комнату, уставленную зеркалами и полную уже переодевающихся худощавых людей. Здесь гораздо красивее, чем в клубной раздевалке.
Константин берет меня за руку и сжимает ее. Ну, понеслась.
Как только мы оказываемся в комнате, раздаются радостные возгласы, и Константин одаривает актеров самой искренней улыбкой за весь вечер. Он обнимает каждого по очереди и поздравляет их, а у меня сжимается сердце. Это была его жизнь до обращения. Вот кем он был до того, как стал могущественным монстром, которого все боятся.
– Ах, лучший танцор из всех танцоров пришел за кулисы, чтобы рассказать нам, что мы сделали не так, – кричит парень, в котором я узнаю шута из спектакля. Он хлопает Константина по спине и улыбается. – По крайней мере, ты не показывался на сцене сегодня вечером. Мы кажемся намного лучше, когда ты остаешься в зрительном зале.
Все смеются, и легкий румянец окрашивает скулы Константина.
– Вы все были великолепны, – произносит он. – Цветы и шампанское уже в пути.
Еще радостные возгласы. Я с облегчением замечаю, что его бывшей и ее обтягивающего белого платья в этой толпе не видно.
– Ты вернешься? – выкрикивает ему девушка.
– Возможно. Однажды. Не знаю, – отвечает Константин. – Но сомневаюсь, что вы по мне скучаете.
Они все убеждают его, что это не так и что с нетерпением ждут его возвращения, а он смотрит на меня. Ждет, когда я сожму его руку. Но мне этого делать не нужно. Они говорят правду.
Я подмигиваю ему, и Константин улыбается.
Это все, чего он хотел, – вернуться в балет и почувствовать себя любимым. Вернуться в то единственное место, где по нему будут скучать больше всего.
Я сглатываю ком в горле.
Глава восемнадцатая
На заднем сиденье блестящего тонированного «Мерседеса» царит полная тишина. Водитель в шапке тоже молчит. Константин смотрит в окно, на его лице отражается мельтешение московской иллюминации. Я купила в сувенирном магазине маленького щелкунчика для Майкелы. Иногда я так делаю, покупаю сувениры для своей сестры, будто пытаюсь убедить себя в том, что она вернется. К ее счастью, у них не было таких отстойных подарков, глядя на который она бы думала: «Мою сестру отымели пальцами в Большом театре, а все, что я получила, это идиотскую футболку».
Сегодняшняя ночь стала настоящим испытанием для моего здравого смысла. Я все еще чувствую руку Константина на своем бедре, и сердце заполняет странная грусть после того, как я стала свидетельницей близости между ним и его друзьями. Вдруг до меня доходит, что я не знаю, каково это – целоваться с Константином. Хочу узнать. Боже, теперь снова думаю о вкусе его крови, и мое сердце начинает биться громче. Он его слышит?