И так же, как и семь лет назад, он уходит из дома. Я держусь позади, моргая, чтобы скрыть слезы. Не хочу показывать ему свою слабость, а плакать из-за чужого печального детства – эгоистично. Но чувствую себя виноватой. За то, что всегда жалуюсь на свою собственную мать, но даже близко не страдала так сильно. За то, что совершенно неправильно поняла братьев Волковых. За то, что приехала в Москву, чтобы их уничтожить.
Мысли возвращаются к Майкеле. В последнюю нашу встречу полтора года назад я подозревала ее в беременности, но после она исчезла. С тех пор я ищу ее, надеясь, что моя репортерская работа каким-то образом мне поможет. До сих пор ничего не изменилось. Что если она живет такой жизнью? Она и ее тайное дитя, бедные и испуганные? Я хочу открыться Константину, поменять одну боль на другую, но не могу рисковать и обнажить себя… во всех смыслах.
Снег хрустит под моими туфлями. Мы подходим к полуразрушенным воротам.
– Спасибо, что доверился мне, – произношу я. – Но почему ты мне рассказал?
– Потому что пришло время узнать друг друга получше.
Это в романтическом плане? Или…
Константин пропускает меня через ворота.
– И Саския…
Оборачиваюсь к нему, стараясь быстро моргать, чтобы не пролить накатывающихся слез.
– Ты должна знать, что я никогда не буду питаться тобой.
Он не лжет.
– Потому что я Ведьма? – говорю в ответ.
Константин улыбается, все признаки грусти исчезли с его острых, как лезвие, черт лица.
– Нет. Ты была бы не первой Ведьмой, которой я питался, – произносит он.
Что? Как? У него должно быть противоядие. Я мысленно делаю пометку, что необходимо быть осторожнее. То, что он мог бы кормиться мной, даже если сказал, что не будет, ставит нас в неравные условия.
Константин проходит мимо меня, и я понимаю, что он так никогда и не ответит на мой вопрос.
– Постой. Почему бы ты не стал питаться мною?
На его губах появляется плутовская улыбка.
– Ты не в моем вкусе.
Я стою возле машины ошарашенная. И жду звона лжи, но, к моему удивлению, не слышу его.
Глава девятнадцатая
Мы возвращаемся в особняк Константина в четыре утра, и я совершенно измучена. Такое ощущение, будто мы смотрели балет несколько дней назад. Колонны дома и фонтан сияют под светом полной луны. Все выглядит намного мрачнее в этом серебристом свечении, но я напоминаю себе, что для вампиров луна не имеет никакого значения – они опасны каждую ночь. И все же, не уверена. Изо дня в день Волковы кажутся мне все менее опасными.
Мои мысли возвращаются к Асель и ее мертвому парню. Я забыла написать ей. Раньше, вечером, я спросила Константина, как он умудряется не подпускать человеческую полицию к местам преступлений на стройке. В ответ он потер пальцами. Деньги. Конечно. Но теперь, когда Константин подозревает Бориса, а Степан упомянул о дружках своего отца и об их жажде крови, возможно, Асель сможет помочь мне собрать недостающие кусочки этого пазла.
Мы входим в фойе, и Константин останавливается перед широкой лестницей. По дороге домой в нем что-то изменилось, будто закрылась какая-то невидимая дверца. Он был молчалив, практически зол, словно считал, что, показав мне частичку прошлого, поделился частью своей силы. Я не знаю, как это исправить. Мне тоже стоило поделиться с ним частью своего прошлого? Нужно ли мне быть более уязвимой рядом с ним? Но я ни за что не расскажу ему правду о себе!
Беру его за руку, и он не отдергивает ее, но и не смотрит на меня.
– Это был чудесный вечер, – говорю я ему.
Прикоснувшись к нему, вспоминаю Большой театр и его пальцы на моих бедрах. Затем думаю о вкусе его крови, о том, как она окутывала мой язык. Боже мой. Я сжимаю ноги и прогоняю образы из головы. Такое на пользу никому не пойдет!
– Спасибо, что помогла этой ночью узнать правду, – произносит Константин, убирая руку. – Перед сном мне нужно кое-что уладить. Увидимся вечером на работе.
Затем он разворачивается и, не оглядываясь, поднимается по лестнице. Даже не сказал спокойной ночи – не очень-то много для второго акта, к которому мы перешли.
В принципе, на что я надеялась? Мы же были не на настоящем свидании!
Направляюсь в свою комнату, а после подхожу к своему мобильнику, чтобы написать Асель, и вижу четыре пропущенных звонка от нее. Черт! Она моя единственная зацепка, и у меня до сих пор не было возможности поговорить с ней как следует. Набираю ее номер, но звонок переходит на голосовую почту. Конечно, она ведь уже на работе. И вместо того, чтобы утешить ее, как настоящая подруга, или взять у нее интервью, как журналист, кем мне следует быть, – я была на балете и получала удовольствие от пальцев Вампира, который больше не желает со мной разговаривать.
Прослушиваю оставленное Асель сообщение. Она лишь благодарит меня за предоставленный вчера выходной и предлагает как-нибудь вечером перед ее сменой пропустить по стаканчику. По голосу ясно, что ей плохо. Мне срочно нужно вернуться к обязанностям репортера и держаться подальше от Константина.
Мой живот начинает урчать, поэтому я спускаюсь вниз. Режима приема пищи для меня больше не существует, но, к счастью, на кухне братьев всегда есть, чем поживиться.
– Привет, Ведьмочка.
С моих губ слетает негромкий испуганный вскрик, и Лукка смеется.
– Какого черта ты в темноте? – возмущаюсь я, включая свет.
– В темноте Вампиры видят лучше.
Он сидит на полу, спиной к холодильнику и поедает торт в нижнем белье. Поза, в которой находится Лукка, открывает вид на дорогой бренд его обтягивающих боксерских трусов и на их щедрое содержимое. Будь ты проклят, Константин! Нет ничего хуже, чем вкусить удовольствие, а потом быть брошенной и ждать большего.
Лукка облизывает палец, и я не могу удержаться от смеха. Все его руки и татуированные запястья в шоколаде. А еще огромное пятно на груди и в уголках губ.
Моя улыбка исчезает, когда я представляю его ребенком в той дыре, в которой он вырос. Вместо пятен от шоколада – синяки. Крохотный мальчишка подбирает все, что может найти, на грязном кухонном полу и ждет, когда старший брат вернется домой и спасет его.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– Жду тебя. Ем торт.
Сажусь рядом, мое красное платье расстилается вокруг меня. Беру кусочек с тарелки подле него. Он распадается в моей руке, и я смеюсь, пытаясь съесть его, не уронив. Безуспешно. Но, боже мой, этот торт восхитителен.
– Мне казалось, что Вампиры только кровь пьют, – чавкаю я.
Лукка обращает свой молочный взор на меня.
– Думаешь, горячая кровь со вкусом железа намного лучше шоколада? Лишь одно может быть лучше шоколада, Ведьмочка. Секс.
При упоминании секса внутри снова сжимается, и теперь это единственное, что заполняет мои мысли. Я тяжело вздыхаю. Последние двадцать четыре часа были весьма сюрреалистичными – неудачный танец на коленях ради зацепки, убитый парень Асель, эротические сны, балет, прелюдии и обескураживающие рассказы об ужасах детства братьев Волковых. Испытать столько эмоций за сутки – перебор.
Бросаю взгляд на Лукку, так сильно отличающегося от своего сдержанного старшего брата. Его рельефная грудь в золотых цепях, зубы не совсем похожи на Вампирские, но и не совсем человеческие, а волосы дико взъерошены.
– Ты хочешь? – спрашивает он.
Я сглатываю. Да, хочу. Очень хочу.
– Последний кусок торта, – продолжает Лукка. – Если нет, то я его съем.
Оу.
Он засовывает в рот весь кусок сразу и улыбается.
– Ты настоящее животное, – смеюсь я.
– Тебе нравятся животные. Они же милые. Где ты сегодня была? Выглядишь потрясающе.
– Твой брат водил меня в Большой театр.
Его лицо мрачнеет, но он одаривает меня очередной шоколадной улыбкой. Я не собираюсь упоминать, что видела дом, в котором они выросли, или что знаю, как Лукка убил своего отчима. Трудно представить, что этот большой веселый ребенок устроил такую резню, однако я видела его в ресторане. Мне прекрасно известно, на что он способен. Тем не менее, я немного узнала о его прошлом, и теперь все имеет гораздо больше смысла.
– Балет – это скучно. Торт лучше, – произносит Лукка, подмигнув мне. Он тянется к чему-то позади него. К бутылке шампанского, того же, с которым вчера чистил зубы.
Он протягивает ее мне, и я делаю глоток. Пузырящаяся пена вытекает из моего рта и капает на грудь. Хочу вытереть ее, но на мгновение движения Лукки размываются, и он оказывается уже здесь, возле шеи, слизывая струйки шампанского, стекающего между моих грудей.
Я ничего не говорю, и Лукка не останавливается. Жадное слизывание превращается в страстные поцелуи, его губы медленно двигаются по моей обнаженной ключице, поднимаясь выше по шее и к уголкам губ. Я закрываю глаза, ощущая шоколадный запах его рук, держащих мое лицо.
– Когда мы были детьми, Константин всегда отдавал мне все свои игрушки, – произносит он, его губы скользнули по моей щеке.
Понятия не имею, как Лукка это сделал, как он незаметно расположился на коленях между моих раздвинутых ног. Я ощущаю прохладу его золотых цепей, и содрогаюсь.
– Мой брат делится со мной всем, – произносит он.
Звона нет. Рядом с Луккой его никогда не слышно.
Мои глаза все еще закрыты, и сейчас я могу думать только о руках Константина, которые касались меня в Большом театре. О том, как он смотрел на меня, когда рассказывал о своей жестокой матери и желании заботиться о Лукке. Эти братья не монстры, они были выращены ими.
– Константин не может мной делится, – отвечаю я. – Потому что он мною не владеет. Я не его чертовая игрушка.
Лукка издает тот же звук, как и во время поедания торта. Звук изголодавшегося, словно ему всегда будет недостаточно того, что он получает. Лукка двигается к моим губам, и я позволяю ему. Позволяю поцеловать меня, и сама целую его в ответ. Константин меня не хотел, он сам так сказал – я не в его вкусе. Рядом с ним все превращается в игру власти. Он лишь хочет знать, что я сделаю то, что он захочет, и я сделаю… пока это не приведет меня к тому, что мне нужно.