— Не вылетела.
Стэйси хихикнула:
— Здорово. Каникулы. А у нас тут нет каникул. Мы — это всегда мы.
— Заткнись. — Фармер слабо попытался отпихнуть ее.
— Эй! Это ты меня пнула? — спросил Джордж Как-Его, почесывая щеку.
— Извини. Случайно вышло. Никто не видел Джо?
Фармер поскреб ногтями шею.
— А что, его здесь нет? — Он попытался оглядеться. — А я думал… — Он снова обернулся и тупо уставился на меня налитыми кровью глазами. За эти несколько секунд он успел забыть, о чем мы разговаривали.
— Джо здесь нет. Я смотрела.
— Точно? — Голова его поникла. — Здесь так темно — ни черта не видно.
Я распрямила его и прислонила к спинке стула.
— Точно, Фармер. Ты его вообще давно видел?
Рот его приоткрылся. Какая-то мысль пробивалась сквозь липкую грязь, наполнявшую его череп.
— О. Да, да. Джо уже пару дней как исчез. — Он повернулся к Стэйси. — Сегодня четверг?
Стэйси скорчила рожу:
— Да пошел ты, я тебе что, календарь?
Парень, сидевший рядом с Джорджем, проснулся и улыбнулся, глядя в пространство.
— Что, уже сваливаем? — спросил он. Ему было не больше пятнадцати, он еще неплохо выглядел — относительно чистым и здоровым. Единственный из всех в пальто. Ребенок на аттракционах.
— Когда ты в последний раз видел Джо, Фармер? — повторила я.
— Кого? — переспросил он с подозрительностью наркомана.
— Джо. Моего брата Джо.
— Джо твой брат?! — воскликнул мальчик, улыбаясь, как сонный ангел. — Я знаю Джо. Он мой приятель.
— Нет, не приятель, — сказала я. — Ты знаешь, где он сейчас?
— Не-а. — Откинувшись на спинку сиденья, он закрыл глаза.
— Слушай, — начала Стэйси, — хочешь травки покурить? Ее ведь в колледжах все курят, да? У Томми Барроу есть немного. Давайте все пойдем к Томми Барроу и покурим, как эти сопляки в колледже.
— Заткнись! — раздраженно рявкнул Фармер. Казалось, он немного пришел в себя. — Томми нет в городе, а я пытаюсь думать. — Он положил мне на плечо тяжелую лапу. — Пару дней назад Джо здесь мелькал. С этой теткой. Ну с бабой, понимаешь?
— Где?
— Ну, знаешь, ну, тут. В городе. Не помню, где именно. Здесь. Ездил по городу. Просто ездил.
Я зевнула. Их сонливость была заразительна — мне оставалось только начать скрести лицо.
— Кто она? Кто-нибудь ее знает?
— Его барыга. Новая барыга, — заявила Стэйси в приступе ясности мысли. — Я помню. Он сказал, что у нее много товара. Сказал, у нее хороший источник.
— Ага. Ага, — подтвердил Фармер. — Точно. Она живет с каким-то распространителем, что-то такое.
— Как ее имя?
Фармер и Стэйси уставились на меня. Имя — как бы не так.
— Блондинка, — сказал Фармер. — Куча денег.
— И машина, — вставил Джордж, садясь и вытирая нос рукавом. — «Кадиллак» или что-то такое.
— Дерьмо, а не «кадиллак», — фыркнул Фармер. — По-твоему, все, что не «фольксваген», — то «кадиллак».
— Большой белый «кадиллак», — настаивал Джордж. — Я сам видел.
— Я тоже видел, и это не «кадиллак».
— Где ты его видел? — спросила я у Джорджа.
— На Семнадцатой. — Он сонно улыбнулся. — Там магнитола есть.
— Где на Семнадцатой?
— Да там где-то, у Фостер-серкл. Джо сказал, там сзади дна динамика. Круто.
— Ладно, спасибо. Думаю, надо пойти посмотреть.
— Да ты чё! — Фармер схватил меня за локоть. — Сейчас его там нет. Шутишь, что ли? Не знаю, где они живут. Никто не знает.
— Фармер, мне надо найти Джо. Он написал мне в колледж. Родители его выгнали, и мне нужно его найти.
— Слушай, да с ним все в порядке. Я тебе сказал, он с этой бабой. Скорее всего живет у нее.
Я поднялась.
— Ну ладно, ладно, — сказал Фармер. — Слушай, мы завтра идем к Присцилле. Она знает, где его искать. Завтра.
Я вздохнула. У наркоманов все всегда происходит завтра.
— Когда вы с ней встречаетесь?
— В двенадцать. Жди нас здесь, ладно?
— Ладно.
Уходя, я поймала на себе злобный взгляд Стрипа. Нарки хотя бы покупали кофе.
Но я все-таки поразмыслила насчет Фостер-серкл. Так назывался островок безопасности; какой-то идеалистически настроенный мэр решил облагородить его газоном, цветами и скамейками. Теперь он превратился в очередное место сборищ наркоманов, и люди избегали появляться там даже днем. «Вряд ли кто-то торчит там сейчас, — подумала я, — и уж наверняка не те, кто жаждет меня видеть». Я трусцой побежала в сторону автовокзала, забрала вещи и отправилась домой.
Я не предупредила родителей о своем приезде, но, когда я появилась на пороге, они не очень удивились. Отец в гостиной смотрел телевизор, мать возилась на кухне. Типичная американская семья, соль земли. Отец даже не взглянул на меня, когда я, сняв пальто, шлепнулась в старое зеленое кресло.
— Все-таки решила съездить домой? — произнес он через минуту. Ничего похожего на Джо не было в его длинном худом лице. С тех пор как моя сестра Роза родила первого ребенка через три месяца после свадьбы, на лице отца застыла гримаса отвращения. На экране какая-то женщина, сидевшая в шикарном ресторане, плеснула в лицо своему спутнику содержимое бокала. — Думал, ты поедешь в Коннектикут со своей богатенькой подружкой.
Я пожала плечами.
— Приехала с ним повидаться, да? — Он протянул руку, взял одну из пивных банок, стоявших на столике, и встряхнул, чтобы убедиться, что внутри что-то осталось. — Что он сделал, позвонил тебе?
— Я получила открытку.
Женщина из ресторана превратилась в труп. Над ней, нахмурившись, стоял детектив. Женщины, швыряющиеся напитками, всегда в итоге оказываются трупами; если бы она побольше смотрела телевизор, то знала бы это.
— Открытку. Здорово. Открытка от конченого наркомана. А мы — всего лишь твои родители и вынуждены чуть ли не на коленях умолять тебя нас навестить.
Я сделала глубокий вдох:
— Я тоже рада тебя видеть. Дом, милый дом.
— Придержи язык, очень уж ты умная. Могла бы и позвонить. Я бы тебя с автобуса встретил. Здесь уже не так, как раньше. — Отец допил пиво и поставил банку к ее опустевшим сестрам. — Появились новые людишки. Ты их не знаешь, они тебя не знают, и им все равно, чья ты сестра. Тут одну девчонку из соседнего квартала изнасиловали, прожила здесь всю жизнь. На улице, еще даже не стемнело.
— Как ее зовут?
— А мне откуда знать, черт подери? Я тебе что, бюро переписи населения? Я не слежу за всякими сопляками.
— Тогда откуда ты знаешь, что она всю жизнь прожила здесь?
Отец уже собрался рявкнуть на меня, но тут в дверях кухни появилась мать:
— Чайна, иди сюда. Я тебе поесть приготовлю.
— Я не хочу есть.
Выражение ее лица не изменилось.
— У нас салями и швейцарский сыр. Я сделаю тебе сандвич.
Почему бы и нет. Она сделает мне сандвич, я не стану его есть, и она доведет себя до обычного состояния неприязни ко мне. Я выбралась из кресла и отправилась на кухню.
— Ты приехала из-за него? — спросила мать, когда я присела к столу.
— Я получила от него открытку.
— Вот как.
Повернувшись ко мне спиной, она принялась готовить еду. Моя мать всегда была нездоровой, рыхлой женщиной, но сейчас она показалась мне нездоровой и рыхлой как никогда, словно внутри нее соскочила какая-то пружина и она начала разваливаться. Она повернулась ко мне и протянула тарелку с сандвичем. Волшебство материнских рук, кулинарное чудо из обыкновенной салями, швейцарского сыра и белого хлеба. Вот такая картина семейной жизни. Что-то часто стали показывать «Вивера».[49] Мать поставила сандвич передо мной.
— Я это сделала, — сказала она. — Вышвырнула его вон.
— Я поняла.
Она налила мне кофе.
— Но сначала я сломала все его иголки и выбросила их в помойку.
— Отлично, ма. А ты знаешь, что полиция иногда осматривает мусорные бачки в домах, где живут наркоманы?
— Ну и что они теперь сделают? Посадят нас с отцом? Джо здесь больше не живет. Я не собираюсь устраивать под своей крышей притон для отморозков. Он обокрал нас. Взял деньги у меня из кошелька, кое-какие вещи, продал их. Как будто нам это все даром досталось, чтобы паршивый наркоман распродавал наше имущество!
Я ничего не ответила. То же самое произошло бы, если бы он жил у меня.
— Я понимаю, ма.
— И?.. — Она взялась за спинку стула, словно не зная, отшвырнуть его прочь или отодвинуть и усесться на него.
— Что «и»? — спросила я.
— И что ты собираешься делать, когда найдешь его?
— Он просил меня приехать, ма.
— Ах, он просил. Прекрасно. Что теперь, возьмешь его с собой в общежитие? Уютно заживете.
Я представила себе эту абсурдную ситуацию. Да, среди побрякушек Марлен Джо найдет, чем поживиться.
— А где Аурелия?
— Откуда мне знать? Мы здесь никакого значения не имеем — она делает что хочет. Я ведь просила тебя приехать, поговорить с ней. А ты даже не ответила на мое письмо.
— Ты думаешь, я смогу на нее повлиять? Я ей не мать.
Она хмуро взглянула на меня:
— Ешь свой сандвич.
Я заставила себя проглотить кусочек и отодвинула тарелку.
— Я сказала, что не голодна.
— Ну как хочешь. Если тебе нужно что-то другое, сказала бы заранее.
— Мне ничего не нужно. Я не хочу есть. — Я вытащила сигарету. Мать слегка подняла брови, но ничего не сказала. — Когда Аурелия придет, я с ней поговорю, ладно?
— Если она придет. Это бывает не всегда. Не знаю, где она ночует. Не знаю даже, ходит ли она в школу каждый день.
Я стряхнула пепел.
— Мне вы никогда ничего подобного не позволяли.
Мать окинула меня неописуемым взглядом. Затем прикрыла глаза, и уголок ее рта опустился. На несколько мгновений передо мной возникла незнакомка, какая-то женщина, никогда прежде не виденная. Она ждала, чтобы я догадалась о чем-то, будучи в то же время уверенной, что я для этого слишком глупа.
— Ладно, если она придет домой, я с ней поговорю.