— Это… ах… ох, — сказал Саккони. Его настоящее имя было Флинн. Он приехал в Лондон из Лимерика. — Это до крайности странно… очень странно… очень…
— Очень — что? — спросила Хейлинг.
— Ужасно. Все это очень ужасно, — сказал Саккони.
— Но вы можете прочитать линии ладони?
Саккони крякнул.
— Могу ли я прочитать «Таймс»? Могу, но не читаю. Я не склонен читать по этой руке. Она слишком ужасна, Хейлинг.
— Черт возьми, — сказал Хейлинг. — Что вы имеете в виду?
— Это рука негра.
— Любой дурак это видит, — грубо заметил Хейлинг.
— Рука убийцы.
— Весьма вероятно, — сказал Хейлинг.
— Рука каннибала.
— Да что вы говорите! — сказал Хейлинг.
— И еще хуже.
— Что может быть хуже?
Саккони рассказал ему многое. Хейлинг счел его слова выдумкой. Наверное, так оно и было. И однако…
— Я бы это сжег, — сказал Саккони, с дрожью возвращая Хейлингу отрезанную кисть, и поспешно вымыл руки. — Да, сжег.
— В вас есть чертова слабина, Саккони, — сказал антрополог.
— Может быть, — ответил Саккони, — но я бы ее сжег.
— Чушь собачья, — сказал Хейлинг. — Зачем мне ее сжигать?
— Я верю во многие вещи, в которые вы не верите, — сказал Саккони.
— А я, в отличие от вас, не верю в кучу вещей, — возразил Хейлинг.
— Понимаете, я немного ясновидящий, — сказал Саккони.
— Я уже это слышал, — сказал Хейлинг и распрощался.
Вернувшись домой, он положил руку в шкаф, но забыл запереть дверцу. Ложась спать, он случайно запер в кабинете кошку.
Посреди ночи раздались ужасные кошачьи вопли — но в такое время года это было делом обычным.
Утром, открыв дверь кабинета Хейлинга, Кейт увидела руку на каминном коврике и испустила жуткий крик. Миссис Фарвелл прибежала из гостиной, а Хейлинг выскочил из ванной, завернутый в купальное полотенце.
— Что за черт… — сказал Хейлинг.
— Что случилось, Кейт? — воскликнула миссис Харвелл.
— Рука! рука! — кричала Кейт. — Там, на полу!
Миссис Фарвелл приблизилась и увидела руку. Хейлинг надел халат, спустился вниз и тоже увидел.
— Рассчитайте эту дуру в конце месяца, — сказал Хейлинг. — Она снова рылась в шкафу.
— Нет, — всхлипывала Кейт. — Я к шкафу даже не подходила!
И тогда миссис Фарвелл заметила кошку, растянувшуюся под столом Хейлинга.
— Руку стащила кошка. Вон она, — сказала миссис Фарвелл.
— Черт бы побрал эту кошку, — сказал Хейлинг. Он взял щетку Кейт и подтолкнул кошку.
Кошка была мертва.
— Я не буду ждать до конца месяца, — вся дрожа, сказала Кейт. — Я ухожу.
— Выпроводите дуру, — сердито сказал Хейлинг. Он поднял кошку, которую очень любил, вынес ее за порог и захлопнул дверь кабинета перед носом плачущей девушки и миссис Фарвелл. Затем поднял с пола и осмотрел руку.
— Весьма странно, — сказал Хейлинг.
Он снова осмотрел руку.
— Весьма мерзко, — сказал Хейлинг. — Предположим, виновато мое воображение.
Он еще раз осмотрел руку.
— Выглядит свежее, — сказал Хейлинг. — Я заразился от этих женщин глупыми суевериями.
Он положил руку на стол рядом с очень любопытным черепом маори и поднялся наверх, чтобы завершить утренний туалет.
В то утро доставили последние выпуски научных журналов, и Хейлинг, с головой уйдя в чтение, совершенно забыл о руке. В одном из журналов была опубликована его статья с нападками на Робинса-Гюнтера, чьи взгляды на антропологию были окрашены религиозным фанатизмом. «Можно ли представить, что подобный человек считает себя научным авторитетом?» — задавался вопросом Хейлинг. Было приятно зарезать Робинса-Гюнтера на алтаре науки, и Хейлинг чувствовал, что принес оппонента в жертву возмущенному божеству Истины.
— Это резня, — сказал Хейлинг, — это не критика, а натуральная резня.
Он сказал: «Ха-ха!» и поехал в город послушать, что скажут другие. У них было много что сказать, и Хейлинг пробыл в клубе допоздна, выпив при этом, пожалуй, многовато вина. А может, виски с содовой. Дверь кабинета он оставил открытой и незапертой.
Кейт ушла, пожертвовав двухнедельной зарплатой. Миссис Харвелл заметила, что та поступает глупо. Кейт ответила, что предпочитает вести себя глупо подальше от этого дома. Она также сказала много глупых вещей о руке. Как еще она могла объяснить произошедшее ночью? Кейт заявила, что дьявольская рука — живая и что это рука убила кошку. Необразованные и суеверные деревенские девушки часто несут разные глупости. Но глупости Кейт оказали на миссис Фарвелл поистине дурацкое влияние. Она была женщиной нервной и уснула только после возвращения хозяина.
В три часа ночи она проснулась с криками. Хейлинг выпил столько клубного виски и научной крови Робинса-Гюнтера, что и не подумал пробудиться. Но Мэри Хейлинг и кухарка проснулись и побежали в комнату миссис Фарвелл. Дверь они нашли открытой.
— Что случилось? в чем дело? — закричала Мэри Хейлинг. Она зажгла свечу и увидела, что миссис Фарвелл сидит на постели.
Экономка была белой, как призрак, бескровно белой.
— Ко мне в комнату пробрался ужасный человек, — прошептала она.
Кухарка рухнула на стул. Мэри Хейлинг присела на кровать и обняла экономку.
— Какой человек?
— Я его видела, — шептала миссис Фарвелл. — Черный, красно-черный, очень страшный…
Она лишилась чувств, и Мэри уложила ее.
— Оставайся с ней, — сказала Мэри кухарке. — Пойду разбужу дядю.
Кухарка захныкала, но зажгла газ и осталась. Мэри постучалась в дверь спальни Хейлинга. Сквозь сон ее стук показался антропологу громовыми аплодисментами на ужине, устроенном в его честь Королевским обществом. Потом он окончательно проснулся.
— Что еще такое?
Мэри приоткрыла дверь и сказала, что он должен встать.
— Ох уж эти женщины, — сказал он.
У Хейлинга болела голова. Проклиная все на свете, он поднялся наверх и нашел миссис Фарвелл еле живой. Кухарка тряслась, как желе, и Хейлинг оттолкнул ее в сторону. До того, как обратиться к антропологии, он успел получить некоторое медицинское образование. Он взял экономку за руку. Пульс едва прощупывался и казался прерывистой нитью.
— Принесите бренди, — велел Хейлинг, — и пригласите доктора Саттона из соседнего дома.
Он и сам сильно побледнел. Экономка, по его мнению, выглядела так, словно вот-вот собиралась умереть от потери крови. Но смерть ей не грозила. Саттон, войдя, сказал то же самое.
— Она побледнела не только от обморока. Смотрите, она вся белая, — заявил он.
Врач приспустил с плеч экономки ночную рубашку и обнаружил на ее плече весьма странное пятно — красное и влажное, оно ярко выделялось на белой коже.
Саттон промокнул пятно платком, и ткань немного покраснела. Он обернулся к Хейлингу.
— Это очень необычно, — сказал он, и Хейлинг кивнул.
Он пытался заговорить и не мог. Наконец голос вернулся к нему, низкий и хриплый.
— Вам не кажется, что пятно имеет форму руки? — спросил Хейлинг.
— Да, сходство имеется, — ответил Саттон. — Что-то вроде того.
В эту минуту все были в комнате, включая Мэри и кухарку. Больше в доме никого не было. Это не подлежало сомнению. И вдруг внизу послышался шум.
— Что такое? — спросил Хейлинг.
— Кто-то вышел через парадную дверь, сэр, — дрожа, ответила кухарка.
— Вздор, — сказал Хейлинг.
Но дверь явственно захлопнулась. Хейлинг побежал вниз и никого не увидел. Содрогаясь, он снова поднялся по лестнице. Обыскал весь кабинет, но не нашел того, что искал.
На следующий день во всех вечерних газетах было напечатано любопытное сообщение:
«Рано утром на Лэнсдаун-роуд, Сент-Джонс Вуд, неподалеку от дома известного антрополога м-ра А. Д. Хейлинга, была найдена свежеотрубленная рука негра. Полиция расследует таинственное происшествие».
Хейлинг уничтожил черновик статьи, в которой собирался учинить бедному и доверчивому Симкоксу Смиту натуральную резню.
Рональд Четвинд-ХейсЛАБИРИНТ
Пер. П. Матвейца
Они заблудились. Розмари поняла это и высказалась, не экономя резких выражений. Брайан также не питал иллюзий относительно их положения, однако все еще отказывался признать его безвыходным.
— Человек не может взять и заблудиться в Англии, — заявил он. — Мы непременно выйдем на шоссе, если все время будем двигаться по прямой.
— А что, если мы просто ходим кругами? — спросила Розмари, в ужасе обводя взглядом окружавший их дартмутский пейзаж. — И в конце концов, что, если мы увязнем в болоте?
— Если будем смотреть в оба, нет повода бояться болот. Довольно нытья. Вперед.
— Нам все-таки не следовало сворачивать с той тропинки, — гнула свою линию Розмари. — Что, если здесь нас застигнет ночь?
— Не говори глупостей, — отрезал он. — Еще только полдень. Мы будем в Принстауне задолго до наступления ночи.
Для Розмари все это звучало неубедительно.
— Ты надеешься? А я, между прочим, хочу есть.
— Я тоже, но не твержу об этом все время.
Дорога, по которой они двигались, пошла в горку.
— Я — не все время. Просто я проголодалась и сказала об этом. Как ты думаешь, мы скоро дойдем до шоссе?
— Мы увидим его за следующим холмом, — пообещал Брайан. — Дорога, которую ищешь, всегда за очередным холмом.
Но он ошибся. Когда они поднялись на вершину очередного холма и осмотрелись вокруг, то увидели лишь узкую тропинку, которая вела к обветшалым воротам в низкой, сложенной из камней стене. За стеной, подобно острову посреди желтого озера, высился окруженный газоном дом. Возведенный из серого камня, он казался порождением самих торфяных болот, — огромным, стелющимся по земле монстром, пристально взирающим на окрестности многочисленными стеклянными глазами окон. Дом выглядел странно. Ряды каминных труб с успехом могли сойти за обломки скал, скругленных веками усердной работы дождя и ветра. Но вот что было действительно странным, так это то, что солнце как будто обходило дом стороной. Из-за немилосердных лучей палящего солнца трава на лужайке перед домом выгорела и стала бледно-желтой, а краска на стенах расположенной неподалеку беседки потрескалась. Но в силу каких-то необъяснимых причин солнечный свет не признавал существования каменного монстра.