…AND JUSTICE FOR ALL![11]
Вновь и вновь я вижу сон:
Кровью залит горизонт,
И земля в огне на много миль.
Шесть минут до часа «X»,
Небо скоро рухнет вниз,
Ветер всех развеет, словно пыль!
Время убивать…
1
…Дверца сейфа заскрипела так, словно специально задалась целью поднять на ноги даже мертвых: ржавчина зубов крошится о сиреневое стекло, вот-вот готовое пойти изломами трещин. Ну и ладно, мертвые нам не помеха, а живые, авось, не услышат.
Оба пистолета были на месте, завернутые в заскорузлые от засохшего за эти годы масла тряпки. Главное — не перепутать: «парабеллум» — с обычными пулями, а вот в «ТТ» — аргентум. Кажется, так. На всякий случай проверил. Нет, не забыл, однако, все верно. Теперь — запасные обоймы: четыре к «парабеллуму», две к «ТТ». Все, что есть.
Серая паутинка шороха.
Это там, на лестнице, ведущей в подвал.
«Если это Бессмертный Монах — то прямо сейчас и проверим, насколько он бессмертный!» — зловеще усмехнулся я, передергивая затворы на обоих пистолетах…
…Когда панический топот ног стих, я направился к другому выходу.
Такси поймали здесь же. Все равно этим тайником я больше не воспользуюсь, а до моего убежища отсюда достаточно далеко. Транспортировать же капитана через полгорода по воздуху мы не собирались: силы нам еще потребуются — и во время самой операции, и потом, когда настанет время уносить ноги. Вот тогда и полетаем!
Водитель благоразумно не стал интересоваться содержимым тяжелых спортивных сумок, которые мы загрузили в багажник. Возможно, он и отказался бы нас вести, но было уже поздно — и он это прекрасно понимал. Не надо было останавливаться.
Несколько раз я перехватывал голодный взгляд Василия, так и сверливший мясистый загривок водителя. А неплохо держится капитан! Другой бы уже сорвался! Он ведь еще до Приобщения немало крови потерял…
Здесь.
Мы остановились за два корпуса до объекта. Ни к чему обнаруживать себя раньше времени. Интересно, ожидают ли они нападения? Очень хотелось надеяться, что — нет; но рассчитывать всегда надо на худшее.
Я огляделсявнутреннимвзглядом.
Зеленовато искрят воздушные потоки, спиралями закручиваясь вокруг молчаливых институтских корпусов. Вокруг колышется другая, темная зелень с янтарными вкраплениям — это шепчутся между собой старые клены. В вестибюле ближайшего здания угадывался серый контур дремлющего вахтера. Редкие лазурные линии немногих задействованных электропроводов, неслышимый, едва ощутимый отсюда зуд бегущего по ним тока.
Красиво!
И все чисто. Поблизости никого нет.
Прежде чем перейти на обычное ночное зрение, оборачиваюсь.
Такси уже и след простыл… нет, не простыл еще — вот она, медленно гаснущая флюоресцентная дорожка. Рядом — двое. Пурпур и темный, переходящий в бурый, багрянец. Элис икапитан.
Все, хватит! На это уходит слишком много сил.
— Пошли.
Останавливаемся у предпоследнего корпуса, в зыбкой, скрадывающей очертания тени деревьев.
Трепещут, шелестят под теплым ветром кроны старых кленов, тянут к нам ладони-листья, словно пытаясь о чем-то предупредить. Спасибо. Я знаю, вы с нами — а не с теми, кто ставит опыты на мертвых детях!
Может, еще свидимся.
Сухое вжиканье расстегиваемых молний. Масляные щелчки вставляемых в гнезда магазинов. Злорадный лязг затворов. Они тоже дождались своего часа!
На миг меня захлестывает ощущение, что где-то, когда-то это уже было, было! Где? когда? со мной? с нами?
Не помню. Волна накатывает и уходит, оставляя лишь чувство ущербности, невозможности вспомнить. Ложная память? Что-то из прошлой жизни? Из предыдущих инкарнаций? Изтого, другого мира, где лежат под пригашенными лампами два погруженных в студень тела?
Может быть.
Сейчас это уже не имеет значения.
Ничто больше не имеет значения.
Nothing else matters!
— Возьми, капитан, — протягиваю ему инфракрасные очки, — у тебя пока с ночным зрением не очень. Значит, так: мы взлетаем, убираем охрану у входа, потом переносим тебя через ограду. Внутрь ты входишь через парадный вход, мы — через окна. И запомни: не жалеть никого! Невинных там нет. Они-то нас уж точно не пожалеют. Все. Мы полетели.
— Ни пуха!
— К черту!
С Эльвирой уже все оговорено. Земля, качнувшись, уходит вниз; в лицо упруго ударяет ветер. Мимо проносятся размазанные тени кленов, сливаясь в одну стремительно улетающую назад полосу. Сейчас я сам — такая же размазанная тень, темная молния, оживший кусок мрака…
You'll see a darkness into my eyes;
I am a horror of crazy night![12]
Безумное, разметанное небо в переливах алмазной пыли. Желтый мистический глаз луны притягивает, манит.
Нельзя. Не сейчас!
Навстречу прыгает ломаная линия ограды. Ослепительная лазурь, нарастающее гудение — проволока-то у них под током!
Когда это я успел перейти навнутренний взгляд?!
Не важно.
Почти невидимые нити сторожевых лучей проваливаются вниз. Ловлю поперечный поток и пускаю свой шершавый сиреневый шепот по его искрящему бледной зеленью краю:
— Эли! Выше!
Она услышит. Я знаю! Откуда?
Не важно.
Крона послушно расступается, принимая меня в себя. Мир смещается обратно, обретая нереальную четкость очертаний. Успеваю заметить темный вихрь с пурпурной сердцевиной, исчезающий в листве дерева по другую сторону от ворот. Мгновение назад я сам выглядел точно так же.
Так, где наружная охрана? Ага, вот один отливающий фиолетовым серебром силуэт, другой. Встопорщенные, ощетинившиеся металлом. А глубоко внутри — пульсируют комочки черного страха. Они еще не знают — но предчувствуют. Они настороже, они…
Всего двое?
Нет. Третий… четвертый. За корпусом, с другой стороны. Сюда долетает лишь его слабый отсвет.
А вот здание прощупать не удается — густое переплетение лазурных линий режет глаза, надежно скрывая от взгляда содержимое корпуса — получше маскировочной сети! Хотя в окнах свет не горит. Странно…
Однако, пора. Медлить нельзя. Времени у нас — до рассвета. И надо еще успеть вернуться. На миг я позволяю своим глазам вспыхнуть раскаленными углями. Короткий взгляд в сторону Эльвиры — и изумрудный высверк в ответ из приютившей ее кроны. До сих пор не могу привыкнуть к этим ее зеленым звездам!..
Ладно, вперед.
Мгновенное смещение. Листья разом обретают твердость камня, бритвами секут лицо. Плевать!
Корпус заваливается набок, небо — дыбом, звезды — врассыпную. И лишь совиный глаз луны остается прежним.
Удар. Упругий всплеск в ушах, разлапистый хриплый вскрик наждаком скребет по натянутым нервам. Миг неподвижности и сдавленной тишины. Клыки сами находят жилу. Пьянящее безумие сладостным потоком вливается в меня; я пью его силу, его жизнь, я делаю их своими! Я чувствую его отчаянный ужас, незаметно сменяющийся тоской обреченности, покорностью судьбе, и вот уже — гибельным восторгом, последним, смертным блаженством уходящего
от поцелуя не-мертвого! О, если бы я сам мог испытать это вновь, наяву, а не в тех других, столь редких снах!.. Сны…
Ты знаешь, я завидую тебе, парень!
Честно.
Завидую еще и потому что это — последнее, что ты чувствуешь!
Я бы тоже хотел уйти — так.
Рывком прихожу в себя — и с неожиданной ясностью понимаю, что все мы — мы, вампиры — наркоманы. И наш наркотик — не кровь.
Хуже.
Много хуже.
Наш наркотик — смерть.
Собственная ли, чужая…
Ладно, проехали. Сейчас — не время для рефлексии. Мы здесь не за тем.
Внутренний взгляд.
Ухватываю картинку целиком, тут же вычленяя важное. Наружных охранников осталось двое. Эльвица уже «сделала» ближайшего — его силуэт на глазах блекнет, растворяется, исчезает. Да, именно так это выглядит, когда мы выпиваем из человека жизнь.
Одного надо оставить капитану — чтобы потом не отвлекался.
…Когда я поднялся, закончив связывать последнего охранника — «клиента» для Василия — я встретился с ней взглядом.
— Знаешь, Влад, — в ее голосе неожиданно прозвучала такая тоска, что меня невольно пробрал озноб, — мне кажется, еще немного — и я не выдержу. И попрошу тебя всадить мне осиновый кол в сердце. Кровь, все время кровь и смерть, ночь за ночью… И так — всегда, целую вечность?! Я не выдержу, Влад, я сойду с ума! Это же ЛЮДИ!
Черт! У нее «ломка»! Запоздалая — и оттого еще более страшная, чем у меня в свое время. Проклятье! Как не вовремя…
Отвечай же скорее, дубина, труп ходячий! Вспомни, что говорил тебе Генрих! Только жестко, жестко — как ладонью по лицу, с размаху!
— Ты сама знала, на что шла, Эльвира! Я тебя предупреждал! Помнишь? Так что теперь не жалуйся! Распустила сопли? Кол в сердце хочешь?! Будет тебе кол! Вот только разнесем на хрен этот гадюшник — и пожалуйста! А можешь на солнце выйти. Знаешь, как горят вампиры? Хочешь попробовать?!
— Влад… ты… ты что… — она в ужасе отшатнулась. Отчаянная обида плескалась в ее изумрудных колодцах, грозясь вот-вот вырваться наружу. — Это же… это же подло, Влад — то, что мы делаем! Это же все равно… все равно что воевать с детьми, или с калеками!
Уж лучше бы она меня ударила!
— Мы не воюем с ними. Мы их просто едим. Как скот.
— Влад… но это же люди! ЛЮДИ! Мы ведь и сами были людьми! Опомнись!
— Опомнись — и что?! Что, я тебя спрашиваю?! Возьмем по пистолету и на счет «три» всадим друг другу по серебряной пуле в сердце?! Или будем загибаться в каком-нибудь подвале, воя от голода и сходя с ума — как твои «крестники»? Да?!
Она молчала, потупившись. Кажется, ее понемногу отпускало, она приходила в себя.
Я шагнул к ней, обнял за плечи, заглянул в глаза.
— Ты ведь хочешь быть со мной? Быть не такой как все? Купаться в звездном свете, скользить по лунному лучу, видеть мир таким, каким его видим мы? Хочешь, я научу тебя растекаться туманом? Хочешь?
— Да, Влад! Хочу! Я люблю тебя, я счастлива с тобой, я… мне нравится быть вампиром, но… если бы можно было никого не убивать! Мне страшно, Влад! Я схожу с ума от запаха крови, я наслаждаюсь, когда пью изних-но потом приходит отрезвление! Это… это как наркотик, Влад! (Ну да, несколько минут назад я думал о том же!) Я не хочу превращаться в зверя, убийцу-наркоманку! Я только сейчас это поняла! Я не хочу больше убивать их — пусть они сами бандиты, убийцы — но они же беззащитны перед нами! Так чем мы лучше их?
— Ничем, Эли. Ничем. Мы хуже. Только те, к кому мы пришли сегодня, не беззащитны. Они запросто могут убить нас. Они уже убили многих таких, как мы! — Я понимал, что мы теряем драгоценное время, но я должен был убедить ее, помочь окончательно прийти в себя, вытащить на поверхность ту прежнюю Эльвицу, которая… Иначе она действительно погибнет! Прямо сейчас. — Ты помнишь, что такое получить серебряную пулю? Так вот, здесь у них серебра на нас хватит с лихвой, я его чую! И серебра, и других сюрпризов. Не обольщайся, что мы так легко сняли охрану — внутри нам придется жарко!.. Ну что, согласна сыграть с ними на равных? Не побоишься? А потом… потом мы обязательно что-нибудь придумаем! Обещаю тебе, Эли! Думаешь, меня никогда наизнанку не выворачивает от того, что нам приходится делать? Думаешь, мне легко? Держись девочка! Мы прорвемся! Все будет хорошо…
Я понимал, что несу чушь, что «хорошо» уже не будет никогда, что никакого выхода, никакой надежды для таких, как мы, не существует — но в тот миг я сам верил в то, что горячо шептал ей на ухо.
— Ты обещаешь, Влад?
— Да, я обещаю! — потом ты поймешь, что я лгал для твоего же блага, но это будет потом, потом, а сейчас… — Мы что-нибудь обязательно придумаем! Верь мне! А сейчас… там твои «крестники», Элис! И другие наши. Им не дадут уйти насовсем. Они будут мучать их годами, изучать, исследовать… Там те, кто охотится за нами! Это уже настоящая война. Война на равных. Мы должны это сделать, Элис!
— Да, Влад, ты прав. Мы это сделаем. Но потом… ты обещал!
— Да, я обещал. А сейчас…
— …А сейчас стойте, где стоите! Нет, ну это ж надо — такого и в кино не увидишь! Парочка сентиментальных мертвецов! Продолжайте, продолжайте обниматься — так я вас обоих одной пулей упокою, ежели что. А насчет серебра ты был прав, упырь — его у нас хватает. И все остальное найдется! Так что стойте спокойно, не дергайтесь — если хотите еще немного…
Голос режет сверкающей бритвой, бьет по голове тяжким обухом, темно-синим эхом отдается в ушах, уходит, возвращается.
Опять! Всего лишь на несколько минут мы потеряли бдительность — и снова влипли! На этот раз, похоже, крепко. «Заморозка» не поможет, нас прекрасно видно и без инфракрасных приборов — а даже если я уйду в туман, они убьют Эли! Да и поможет ли уход в туман от серебра? А у них наверняка и еще кое-что припасено!
— …а вы, ребята, осторожнее. Обойдите их. «Сбруя» готова? Забирайте у них оружие и вяжите. Обоих вместе! Вот ведь ушлые покойники пошли — скоро на танках заявляться начнут!
Вампиры на танках? Это мысль! Жаль, поздно подсказал. Ничего, если выберемся…
Внутренний взгляд. Один — у меня за спиной, с автоматом в руках. Держит нас на прицеле, ни на мгновение не расслабляется. В магазине автомата тускло блестит аргентум. Не соврал.
Еще четверо обходят справа и слева, в руках у них переливаются золотом какие-то хитрые плетенки. «Сбруя». А ведь из такой действительно не выберешься!
Откуда-то я знаю, что «сбруя» и туманом утечь не даст. Что-то есть в ней такое… сверхъестественное, не от мира сего! Это что ж такое должно быть, чтоб вампиру показаться сверхъестественным?!
Но это все не главное. Главное — откуда взялись эти… группа захвата? Почему я их проворонил?
Ага, дверь, ведущая в корпус, приоткрыта. Оттуда выглядывают еще двое. Прикрытие.
Черт! Телекамеры! Как же я их раньше не заметил? Понадеялся на внутренний взгляд — а он, родимый, в электропроводке, как в масксети, увяз! А камеры — вот они, их и моим обычным зрением видно! Выходит, они за нами с самого начала наблюдали?! Видели, как мы их людей убирали — и на помощь не пришли?! Вот, значит, как. Мы, значит, по их мнению, нелюди, убийцы-кровососы (что, в общем, правда) — а они?! Они сами?!
Бессильная злоба копится где-то внутри, бурлит, но я понимаю, что ничего не могу сделать. Не успею. Даже с моей реакцией. И мне остается только крепче обнимать Эльвиру, словно пытаясь защитить ее, закрыть собой, растворить в себе, спрятать…
Темно-багровую вспышку на самом краю видимости я заметил за какую-то долю мгновения до того, как ворота с грохотом распахнулись. Стягивавшая их цепь не выдержала — лопнула, брызнула во все стороны стальными звеньями, раскатилась по асфальту победным звоном.
— Держись, Эли!
Такя еще ни разу не «стартовал»! Пространство вокруг выгнулось в отчаянной судороге, рванулась прочь земля, шарахнулись потерявшие дар речи клены, рухнуло, осело в себя пронизанное ждущим электричеством здание, ошарашенно вылупился на нас желтый глаз луны.
Пронзительная бирюза в ушах — визг не успевшей ничего сообразить Элис.
А внизу уже грохочет, захлебывалась в багровом бешеном припадке, автоматическая винтовка в руках капитана-вампира Прохоренко!
Черт, второй раз ты нас спасаешь, капитан!
— Элис, стреляй в них!
Она едва не рухнула вниз, когда я отпустил ее — но тут же в ней словно что-то включилось.
Это была уже совсем другая Эльвира!
— …А почему ты не отбрасываешь тени? И в зеркале не отражаешься?
— …Я проголодалась! Кого мы сегодня будем есть?
— …Я не выдержу, Влад, я сойду с ума! Это же ЛЮДИ!..
Нет, это была другая Эльвира.
На миг я увидел ее лицовнутреннимвзглядом.
Решимость. Серая с голубым, как сталь. Жесткая собранность, плотно сжатые губы. И палец — на спусковом крючке. Я не успел ее толком научить стрелять, но сейчас это было не важно. Сейчас передо мной была… нет, даже не яростная фурия — холодная боевая машина.
На миг я ужаснулся. Что же мы все сделали с тобой, девочка моя? Что Я с тобой сделал?!
А потом ужасаться стало некогда.
То короткое мгновение, которое подарил нам капитан, вышло.
Совсем.
И к нам устремилась серебряная смерть.
Выгнутое горбом небо частой строчкой прошивают жадно тянущиеся к нам аргентумные нити. Они не жалеют серебра, и мы с Элис танцуем в небе безумный вальс в темпеspeed — metal, кружимся, мечемся, плюемся старым добрым свинцом в ответ на сиренево визжащий вокруг аргентум.
Ночная тьма закручивается вокруг нас двумя скалящимися смерчами, обретает плоть и объем, укрывает нас собой, сворачивается жгутами, не давая серебру найти свою жертву…
А потом в дверях корпуса огненным цветком распахивается смертоносное нутро гранаты — и разом останавливается бешеная карусель, распадаются окружившие нас вихри мрака.
Тишина. Пороховая гарь. Теплый ветер уносит прочь клочья дыма. Неодобрительно шелестят листвой израненные серебряными пулями клены.
— Спасибо, Василий!
— Не за что, блин! Действуем по плану. Пошли!
Мы с Эльвирой коротко переглядываемся. Подбирать оружие охранников нет времени. Не хватало, чтобы они еще подкрепление успели вызвать!
Летят вниз опустошенные обоймы. Щелкают вставляемые в гнезда магазины.
— Окна. Третий этаж. Я — справа, ты — слева.
И здание бросается нам навстречу.
Прозрачная чернота стекла на миг вспыхивает белой сеткой трещин от ударившей в нее пули — и тут же послушно осыпается, исчезает, открывая мне дорогу внутрь.
С детства не любил таранить стекла головой!
Коридор. По сторонам — два ряда одинаковых дверей с номерами. Лечу, вытянувшись в струну, выставив перед собой два пистолетных ствола. И вот тут-то двери едва ли не синхронно распахиваются, и начинается мясорубка! Пистолеты дергаются в руках, плюясь огнем, я взбесившейся торпедой несусь по коридору, ныряю в одну из комнат. Обе обоймы заканчиваются, перезаряжать некогда — и я просто-напросто выношу окно возникшим у меня на пути человеком в белом халате. Он с истошным криком летит вниз, а я прижимаюсь к стене между окнами, вставляю новые обоймы…
Откуда-то из глубины здания дробно грохочут автоматные очереди, слышатся чьи-то крики.
Что, не ждали? Вы привыкли охотиться на нас, а лучше — приходить за нами днем, когда мы беспомощны и почти беззащитны. Но на этот раз мы сами явились к вам! И ночь на нашей стороне. Встречайте гостей!
Стеклянные брызги. Лица. Фигуры. Вспышки выстрелов. На одежде, на лицах расцветают кровавые звезды. Нестерпимая, черная с прозеленью боль обжигает бедро, и еще раз — ребра. Отчаянный, звериный вой на самой границе фиолетового. Неужели это мой вой?!
Мешанина стен, дверей, звенящих от напряжения голубых линий. Снова внутренний взгляд? Не важно!
Взбесившаяся торпеда пронизывает здание насквозь, осколки стекла фейерверком извергаются в ночь — а некротический снаряд уже ныряет обратно, плюясь огнем, закручивает немыслимым многомерным узлом лабиринт коридоров и комнат, вплетает в стены упругие жгуты мрака — и пространство послушно выгибается блудливой кошкой, ловит за хвост само себя, идет вразнос, кружится в разнузданном, визгливом танце.
Я словно размазываюсь между несколькими пластами реальности, между этажами и перекрытиями; у меня десятки рук, глаз, ушей, еще каких-то неведомых органов чувств, для которых даже нет названия — но все вокруг уже застилает кровавая пелена, в ушах нарастает далекий звон погребального колокола…
Что это? Сумасшествие взбесившегося, одуревшего от крови вампира? Боевое безумие? Или просто силы мои на пределе, сейчас они кончатся, и тьма, которой нет конца, наконец примет меня в себя?
Черный вихрь неохотно замедляет свое кружение, сквозь размазанное вокруг меня пространство начинают постепенно проступать очертания того, что меня окружает — и до меня не сразу доходит, что это я сам невероятным усилием воли пытаюсь затормозить свой полет, вернуться в нормальную, а не свихнувшуюся то ли внутри, то ли вокруг меня реальность!
Эльвира! Капитан! Что с ними?!
Резко затормозив, я зависаю в воздухе.
Горит грудь, горит бедро.
Горит что-то внутри здания, наполняя коридоры едким дымом и вонью паленого пластика. Но и сквозь эту вонь в ноздри бьет пьянящий, сводящий с ума аромат свежей крови.
Морщась от боли, опускаюсь на пол, перезаряжаю оружие. Черт, надо бы раны слюной смазать — как бы серебряная лихорадка не началась.
Нет! Сначала — найти Эли и капитана.
Смотрю изнутри.
Несколько поредевшая ярко-голубая сеть электропроводов по-прежнему сильно мешает. Прислушиваюсь. Вокруг — трупы и тишина. Серый, быстро чернеющий и истончающийся шершавый хрип умирающего.
Неужели мы сделали это?! Неужели все уже закончилось?!
Нет!
Где-то наверху мелькает багряный сполох. И тут же оттуда доносятся приглушенные выстрелы, крики.
Туда!
Лестница ломаной спиралью уносится вниз, мелькая ребрами ступенек.
Дымящиеся провалы дверей. Трупы, трупы, трупы… Никогда мне не приходилось убивать столько, как в последние два дня! Даже мне, вампиру, убийце, на миг становится тошно. Но, как говаривал незабвенный старина Рэмбо: «Не я пролил первую кровь!» Или все-таки я? Мы?…
— Осторожно, Влад!
Серебряный визг над ухом. Рука Эльвицы толкает меня на пол. Падаю, откатываюсь за угол.
— Привет! — капитан тоже здесь, деловито перезаряжает свою автоматическую винтовку. — Гранаты есть?
— Кончились.
— Жаль. У нас — тоже. Окопались, гады — никак их оттуда, блин, не вышибешь! Кажись, у них там этот… ну где они ваших держат.
— Наших, Василий. Теперь уже — наших! А если через окно, сзади?
— Я уже летала. Нет там окон. Кругом серебро, броня, и стены вдвое толще, чем везде.
— Понятно. Изолятор для вампиров. Упырятник. Инкубатор, блин!
— Чево? — не понял капитан.
— Инкубатор. Где инкубов выращивают.
Переспрашивать Прохоренко не стал, хотя по его лицу было ясно, что об инкубах он никогда не слышал.
— Ну, и как же нам их оттуда выковырять? Нельзя ведь им наших оставлять — за тем и шли.
— На прорыв идти надо. Помню, брали мы одну банду — так они вот так же засели…
— Погоди ты, на прорыв! — осадил его я. — Ты чего такой бледный, капитан? Уже весь трупными пятнами пошел! Ты что, так и не перекусил до сих пор?!
— Не до того было, — угрюмо буркнул Прохоренко, и я понял, что он просто никак не может решиться. Нет, я его понимал: капитан милиции, сосущий у кого-то из горла кровь… Но ведь деваться ему все равно некуда!
— Вот доберусь до этого… Полянского — ему глотку и перекушу! Там он, чую… Ладно, пошли, что ли? Убьют — так убьют, в первый раз, блин, что ли? — капитан криво усмехнулся.
— Учти, во второй раз — это уже насовсем.
— Ну и ладно! — бесшабашно махнул рукой капитан. — Если я все одно мертвый — чего уж теперь бояться? Вперед!
Я не успел его остановить. Коридор за углом взорвался автоматным грохотом. Мгновения облепили меня пыльной паутиной, и я не сразу осознал, что удерживаю за руку Эльвиру, рвущуюся туда, к капитану, в серебряное пекло.
Потом я опомнился. Стыд ударил в голову. Кто всегда говорил самому себе, что даже став вампиром, не оставит своих в беде? Ведь это, быть может, и есть то немногое, что еще не дало мне окончательно превратиться в бездушное полуразумное чудовище, жаждущее только крови, и готовое на все — ради сохранения собственного существования! Ведь это Я привел их сюда, не дал отсидеться, выждать, все поставил на карту; и они приняли мои правила игры — а я…
— Я люблю тебя, Элис, — мой шепот коснулся ее ушей гиацинтовым бархатом. Кажется, теперь — все. — Вперед!
И в следующий миг из-за угла вырвались две воздушные торпеды с горящими глазами, изрыгая в коридор свинец и пламя.
Время остановилось. Мы летели, мы плыли в упругих воздушных коконах, откликнувшаяся на наш зов тьма закручивалась вокруг нас, стремясь укрыть, защитить свои порождения — а впереди расцветали кровавыми астрами человеческие лица, и плясали свой танец смерти огненные птицы на дульных срезах устремленных на нас стволов. Смерть была рядом, вокруг, впереди и позади нас, мы сами были смертью и одновременно — ее мишенью, мы купались в смерти — и внезапно я ощутил какое-то безумное упоение; даже не азарт, не веселую ярость — хотя и это тоже…
Нет! Не так. Это было сродни тому жуткому и гибельному наслаждению, которое я испытал, когда отдавал свою жизнь Генриху!
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю…»
Фотовспышка. Знакомое лицо. Перекошенное, забрызганное чужой кровью — но я все равно узнал его!
«С вами говорит лейтенант Джон Полянски…»
Я обещал вернуться, лейтенант. Помнишь? А я привык выполнять свои обещания!
Ну-ка, как ты стреляешь левой, лейтенант? Хреново! Я так и думал.
Левая рука лейтенанта повисает окровавленной тряпкой. А правую я ему продырявил еще вчера. Что, убежать решил? Не выйдет! Штанина брызгает алым, Полянски с криком валится на пол.
— Он твой, капитан! Приятного аппетита!
Ничего нет слаще крови твоего врага! По себе знаю.
А ты куда?! Стоять! Врешь, не уйдешь!
Дверь отливает знакомым тусклым блеском — и она вот-вот захлопнется у меня перед носом. Не выйдет!
Влетаю внутрь в последний момент, жгучая боль пронзает бок, там, где пуля прорвала рубашку — зацепился-таки! Прыжок к запорному механизму. Позади грохочет автоматическая винтовка. Мимо.
Сим-Сим, откройся! Кнопку — до упора. Хорошо хоть ее не додумались из серебра сделать — палец бы до кости прожгло!
Разворот.
Да. Мы попали по адресу.
Я находился в одном из двух отсеков «инкубатора». Рядом возвышались две похожие на надгробия мраморные плиты в серо-черных разводах; в соседнем отсеке — еще две.
На плитах, опутанные уже знакомой мне «сбруей», были распяты вампиры. Вот они, двое несчастных мальчишек, приобщенных Эльвирой. А за перегородкой… я едва смог их узнать! Безумная Нищенка и Виктор!
Их обнаженные тела были покрыты гноящимися язвами, некоторые из которых еще дымились; лица — обезображены до неузнаваемости…
Мальчишкам досталось пока что меньше, но и у одного из них в боку дымилась ужасная рана. Или это его прямо сейчас очередью зацепило? Точно. Вон, и «сбрую» покорежило…
…Два одинаковых высоких ложа. Два тела, наполовину погруженные в прозрачный студень, под пригашенными до поры бестеневыми лампами…
Неужели это и есть — наш сон?!
Или нам снится все то, что происходит сейчас? А на самом деле…
Я медленно обернулся к человеку, который стрелял в меня. Стрелял в меня — а попал в мальчишку. В того самого, что сидел в кресле, там, в подвале.
На человеке был стерильный белый халат и докторская шапочка. Однако в руках он держал не шприц или стетоскоп, а автоматическую винтовку «М-16». Небось, у кого-то из убитых ИНТЕРПОЛовцев позаимствовал — наших-то «АКМами» вооружают. Только вот беда — заело винтовку. Или патроны кончились. «Доктор» лихорадочно дергал затвор, потом поднял на меня глаза и, уронив винтовку, быстро сунул руку в карман халата.
Я слишком поздно понял, что у него там.
Граната!
— Не подходи, упырь! Живым не дамся! Взорву на хрен и тебя, и себя, и все здесь! — он сорвался на визг; по ушам резануло ржавыми зубьями циркулярной пилы.
— А ты мне живым и не нужен, — оскалился я.
— Не подходи! Тут кругом взрывчатка! Вон, видишь ящики? Только сунься ко мне — тут все взлетит!
Ненавижу истериков. Сейчас он был в таком состоянии, что и вправду мог взорвать и себя, и всех нас! Краем глаза я заметил в дверном проеме входящих Эльвиру и капитана с окровавленным лицом — и сделал им предостерегающий знак рукой: не входите, мол!
— Сейчас я выйду отсюда, а на прощанье просто пристрелю тебя. И гори тут огнем вместе с ними всеми, — сказал я как можно более равнодушно.
— Они все погибнут! Все! Сгорят! Их в клочья разорвет! Ты ведь за ними явился?!
— За ними, — кивнул я. — Я обещал их упокоить. Они не хотели никого убивать. И мучаться не хотели. Так что давай, выдергивай кольцо! Ты сделаешь то, за чем пришел сюда я.
— Ты врешь, нелюдь! Ты пришел сюда убивать людей! Вы все — убийцы, кровососы!
— Не без того, — согласно кивнул я. — А вы?
— Мы?!! — он едва не задохнулся от совершенно искреннего возмущения. — Мы ловим… таких, как ты! И исследуем! Мы спасаем от вас невинных людей! Вы мертвы! мертвы! мертвы! Вас не должно быть!
— Мертвы, — бешенство уже подступало к горлу, и я сдерживался из последних сил. Если бы не эта проклятая граната… — Мы мертвы. И при этом живы. А такие, как вы, которые пытают мертвых — такие, как вы — как назвать вас?! Тот, у кого в сердце горит темное пламя, может стать вампиром, ожить после смерти. А такие, как вы, мертвы при жизни! У вас нет души! Ну, давай, дергай за кольцо! Что ты пятишься? Страшно?! За жизнь свою поганую боишься? Зря боишься! Ты уже мертв! Мертвее, чем я, чем они!..
Он сделал еще шаг назад — и сквозь пелену кровавого бешенства я вдруг ясно понял, что он — мой. Я достану его раньше, чем он выдернет чеку! Да и не станет он…
В этот миг произошло то, чего я предусмотреть никак не мог.
Мальчишка с раной в боку неожиданно рванулся — и покореженная пулями «сбруя» не выдержала! Паренек повис на плечах у «врача»; обнажились короткие, но острые клыки — и тут я услышал щелчок гранатной чеки.
— Прочь отсюда!!!
Эльвица и капитан замерли в дверях — и я просто сшиб Василия с ног, на лету уцепил его поперек туловища…
— Эли, помогай! Сматываемся! Сейчас все рванет!
Она очнулась вовремя. Подхватив капитана, мы втроем рванулись прочь по коридору. Дверной проем. Ступеньки. Скорее, вниз, вниз, прочь отсюда…
Упругая волна ударила сзади, дохнула в спину жаром Преисподней. Заложило уши. Позади уже мчалось, догоняя, клубящееся, ревущее пламя, и оставалось только лететь, нестись вперед из последних сил, не оглядываясь и надеясь непонятно на что.
Спасла нас Эльвица. В какой-то миг она резко дернула нас вправо, мы ворвались в коридор неизвестно какого этажа, свернули за угол…
Здание еще тряслось, как в лихорадке, но я уже понял — пронесло! А неслабый у них запас взрывчатки там был! Видать, на случай, если пойманные вампиры попытаются вырваться. Что ж, покойтесь с миром, братья. Честное слово, я не желал вамтакогоухода! Впрочем, говорят, огонь очищает. Может быть, это и правда…
«Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов.»
Что ж, да будет по слову Его!
Я медленно поднялся на ноги.
— Все. Пора уходить. До рассвета — всего ничего.
И тут раздался Голос.
В первый миг мне почудилось, что ожили скрытые в стенах динамики, но это было не так. Бессмертный Монах, он же майор Жан Дюваль, в подобной ерунде не нуждался.
— Это был хороший работа, — громыхнул сразу со всех сторон голос со странным гортанным акцентом. — Вы сделать ее за нас. Предатели умерли. Мертвые тоже умерли. Проект исследований… изучений не-мертвых будут закрыть. Результатов — нет. Все сгорело. Люди погибнуть. Большие убытки. Вас изучать не будут. Больше. Только уничтожать. Закрыть проект. Все как задумано. Я говорить вам «спасибо»! Вы помогать мне. За это я дам вам легкий смерть. Есть способ. Оставайтесь на свой место. Я иду.
Ну вот, дождались.
Вздохнув, я достал «ТТ» и проверил обойму. Все верно. Серебро.
Аргентум.
Лучший аргумент в споре с теми, кто считает себя бессмертными.
Их было пятеро.
Вот это и есть настоящее подразделение «Z», — понял я.
Эти не станут пытаться взять нас «живьем», не станут «изучать».
Но и пытать не станут.
Они нас просто упокоят — быстро и без мучений. Я верил, что им известен такой способ. Они — не садисты, и, на их взгляд, даже не убийцы. Они просто выполняют свою работу.
Работу гробовщиков, если угодно.
Мертвое должно стать мертвым.
Окончательно.
И в чем-то они правы…
Внутренний взгляд распахнулся сразу во все стороны расширяющейся сферой — и мгновенно наткнулся на еще три фигуры за поворотом коридора.
Обошли.
И еще один маячил где-то на самой периферии.
Итого — девять.
Против троих нас.
Сквозь пятнистую униформу без знаков различия ослепительным белым светом сияли спрятанные под ней истинные распятия, и золотое пламя неотвратимой Судьбы горело в груди каждого «святого отца» с автоматической винтовкой в руках.
А вот и сам Бессмертный Монах…
Мой внутренний взгляд уперся в него — и меня словно ожгло огнем! Удар был настолько силен, что я едва устоял на ногах. И все же я успел увидеть!
Увидеть то, что было внутри у Бессмертного Монаха.
Он больше не был человеком. Не был — едва ли не в большей степени, чем мы, вампиры! Внутри него полыхало бесстрастным аквамарином ледяное полярное сияние — и это была даже не Судьба. Это было нечто выше. Нечто настолько надчеловеческое, неотвратимое, что сама мысль о сопротивлении или бегстве от этого казалась нелепой и глупой.
— Когда-то я был человеком, — синим холодом ноябрьского ветра ворвалось в мою голову. — Это вы сделали меня таким. Вы, исчадия Тьмы, ожившие трупы. Вы убили всю мою семью. Я выжил. Выжил и поклялся. С тех пор… Впрочем, это не важно. Стой на месте — и не бойся. Я подарю тебе покой. Тебе и им. Может быть, Он и простит вас. Надейся на это — если ты еще можешь надеяться. Я иду.
Теперь я понимал, почему до сих пор никому из вампиров не удалось одолеть его. Единицы — бежали. Сотни — погибли, упокоились навсегда. Его невозможно победить, убить, уничтожить…
Может быть, это даже к лучшему. Только сейчас я понял, как я устал за все эти годы, за годы бессмысленных смертей, призванных продлить мое бесцельное существование. Он прав. Мертвое должно стать мертвым.
Окончательно.
Я стоял и покорно ждал, глядя на приближающегося Монаха. Только и позволил себе, что чуть повернуть голову — и в последний раз взглянуть на Элис. Увидеть ее глаза. Ее волшебные изумруды, в которых я утонул с первого взгляда, которые стали началом конца для нас обоих.
Тоска стыла в ее глазах. Тень рока уже коснулась ее, и бежать было некуда, и сражаться бессмысленно — разве могла Девочка Эли противостоять этому… существу?!
…Она — нет.
А я?
А я?!!
Ведь это из-за меня она сейчас погибнет окончательно!
Ведь это я…
Я обернулся к Бессмертному Монаху — и ухмыльнулся ему в лицо, обнажив свои клыки.
— На этот раз — не выйдет, брат Жан!
Почти запредельным усилием воли я отшвырнул сковавшее меня безвольное оцепенение.
И нажал на спуск.
Пространство взорвалось, брызнув осколками неподвижности.
Время в очередной раз бешено рванулось вперед.
Падая и раз за разом остервенело давя на спусковой крючок, я еще успел сбить с ног Элис.
Капитана — не успел.
Я целил Монаху в лицо, но он легко ушел в сторону, опередив мой выстрел на долю секунды. Зато одному из его людей не поздоровилось.
Осталось восемь.
Оглушительный рев рвет уши заскорузлыми от крови медвежьими когтями.
Капитан!
Прохоренко плавно, как в замедленной съемке, валится на спину. На его теле дымятся, исходя гноем и черной кровью, несколько ужасных ран — но Василий все продолжает давить на спуск своей «М-16». Пули с визгом мечутся по коридору, рикошетят от стен — и вот еще один «святой отец» опрокидывается на спину с развороченной грудью.
Осталось семь.
Мгновение передышки.
Щелчки сменяемых магазинов, лязг затворов.
Вот он, шанс!
— Эли, за мной!
Секунда — ухватить капитана под мышки.
Еще секунда — спиной выбить ближайшую дверь, вместе с капитаном ввалиться в комнату. Эльвица впрыгивает внутрь следом, и тут же коридор взрывается дробным грохотомвыстрелов.
Хрен вам! Опоздали!
А вот и окно.
— Летим!
Кажется, с того момента, когда мы вот так же несли смертельно раненого Василия — тогда еще человека — прошла целая вечность.
А ведь это было вчера!
Время стремительно сжимается, коллапсирует, того, что мы пережили за последние два-три дня, с избытком хватило бы на годы моего предыдущего посмертного существования.
Да и были ли они, эти годы?
Сейчас прошлое кажется подернутым туманом, зыбким, нереальным.
Есть только «здесь» и «сейчас», есть только Элис, я и раненый капитан — и идущий за нами Бессмертный Монах со своими людьми.
Или это тоже — иллюзия, сон, бред гаснущего навсегда сознания, которое отчаянно ищет пути к спасению?…
Окно взрывается черным нарывом, брызжет бритвенными лезвиями осколков. Мы взмываем над полом — и словно натыкаемся на невидимую стену.
За окном нетничего!
Бесконечная плотная мгла, непроницаемая и безразличная, ничего не имеющая общего с родной прохладой ночи, которая всегда укроет, овеет свежим ветром, подмигнет бесчисленными глазами звезд…
ТУДА БЫЛО НЕЛЬЗЯ!
Мы чувствовали — оттуда нет возврата! Там — не смерть, не вечное упокоение — но нечто во много раз худшее! Там…
Нет!
Этого не может быть! Такого не бывает.
Это…
«Но я не был никогда рабом иллюзий!»-очищающим электрическим разрядом полыхнули в мозгу слова слышанной когда-то песни.
Из глаз моих изверглось пламя и с треском разрываемой в клочья ткани ударило вничто, поджидавшее нас по ту сторону окна.
Этого тоже не могло быть — но клин вышибают клином!
И мгла за окном лопнула, как мыльный пузырь.
Тамвсе равно было что-тоне так-но это был единственный путь к спасению. И мы вихрем вырвались из окна как раз в тот момент, когда я спиной ощутил, как меня нащупывает зрачок инфракрасного прицела.
Мы вырвались!
Но я знал, что это еще не конец.
Теперьонине отстанут от нас, не сойдут со следа.
Травля началась.
2
Я бегу, чтобы жить,
А вокруг ликует паранойя!
Они прыгали позади нас из окна второго этажа, вскидывали вверх оружие, ловя нас в прицелы. А мы с Эльвицей никак не могли набрать высоту — мы словно бились в какой-то невидимый серый потолок, сквозь который тускло светили далекие звезды.
Луна куда-то исчезла, вслед нам тянулись голые ветви вязов, словно пытаясь удержать… (Почему — вязы?! И почему ветви — голые?!) Пули противно выли идущей по следу стаей псов, вбивались в низкий потолок серебряными гвоздями, гвоздями в крышку гроба, до которого нам не добраться, не добраться, потому что рассвет вот-вот наступит и сожжет нас, ветер нас развеет, словно пыль…
«НО Я НЕ БЫЛ НИКОГДА РАБОМ ИЛЛЮЗИЙ!»
Молнии — уже не из глаз, из самого сердца.
Моего мертвого сердца.
Треск разрядов. Плавится серебро. Небо горит, и земля горит, потолок отшатывается прочь, пространство вокруг трескается, неохотно выпуская из себя знакомые здания, в испуге притихшие клены…
Врешь, брат Жан! Я не поддамся! Я теперь знаю, как! Пока что ты сильнее, но если мы переживем наступающий день…
Институтские корпуса изгибаются, тянутся к нам оскаленными пастями выбитых окон.
«Это только иллюзия, всего лишь иллюзия, это параноидальный кошмар, который он пытается внушить нам!» — твержу я себе.
Но я уже знаю — иллюзии могут убивать!
Сейчас остались только мы — я и Бессмертный Монах. Это поединок двух разумов, двух воль. И если я его проиграю — он уничтожит нас всех в одно мгновение.
Я тянусь в ночь, зачерпываю полные пригоршни бледнеющего, из последних сил сдерживающего подступающий рассвет, мрака — и Тьма послушно закручивается вокруг нас бархатными жгутами, укрывая от глаз преследователей, от лазеров наведения, от всевидящих зрачков инфракрасных прицелов.
И напрасно теперь тянутся к нам оскаленные пасти иллюзорных кошмаров, напрасно ищут нас в ночном небе огненные нити, напрасно поводят готовыми извергнуть потоки аргентума стволами твои подручные — Тьма сокрыла нас от очей незрячих!
Что, брат Жан, не попадались тебе еще такие вампиры? Мы уйдем от тебя, теперь уж точно уйдем, а потом…
И тут тупым ударом, болезненно отдавшимся во всем теле, пришел ответ! Окружавший нас спасительный кокон тьмы разлетелся в клочья.
— Глупый мертвый мальчик! Мне встречались Враги посильнее тебя. И я подарил им упокоение — как подарю его и тебе. Ты хорошо сражался — но скоро рассвет. Тебе не уйти. Смирись. Смерть от солнца — страшная смерть для таких, как ты. Дай мне сделать это легко…
Я чувствовал, как мимо воли замедляется наш полет, как вновь наваливается сверху невидимый потолок, как сворачивается вокруг пространство, течет киселем, вязким студнем, сковывая движения, отнимая волю, надежду…
Два одинаковых высоких ложа. Два тела, наполовину погруженные в прозрачный студень, под пригашенными до поры бестеневыми…
И не осталось больше сил, чтобы извергнуть темный огонь из сердца, отшвырнуть прочь проклятые иллюзии.
Огонь пришел извне.
Огонь и гром.
— Сюда, Влад, — голос Генриха разрывает пелену кошмара. — Вы оторвались от них, но это ненадолго.
— Как… как вы нашли нас? — радостная зелень плещет из глаз Эли.
Это она! Моя прежняя Элис!
— Я же говорил, мадмуазель: я сам найду вас, когда будет надо, — вальяжно улыбается Генрих, но я вижу, что на самом деле сейчас он серьезен, как никогда. В руках у него дымится короткий обрез помпового ружья.
Так вот что это был за гром!
— Возьми, — он протягивает мне оружие, достает из кармана горсть патронов. — Вам надо торопиться. А о нем, — короткий кивок в сторону исходящего хрипом капитана, — я позабочусь. Аргентум?
Ответ он знает и сам.
— Несколько минут у меня будет. Попробую извлечь пули и обработать раны…
Вот только обычной уверенности в голосе Генриха я что-то не слышу. Значит, плохи дела у капитана. Скорее всего, не выкарабкается.
Жаль.
А Генрих-то все равно остался врачом, пусть даже и врачом-вампиром! Интересно, чем он раны обрабатывать собрался? Слюной тут уже не поможешь, а обычные антисептики нам — что мертвому припарки! От них только хуже стать может…
Добрый доктор Айболит, он на кладбище сидит: приходи к нему лечиться и упырь, и упырица, и вампиры, и зомбя с вурдалаками!
— А как же…
— Обо мне не беспокойтесь — я уйду. Если получится — вместе с ним. А теперь — главное, Влад. Я надеюсь, что ты сможешь! Я-то это уже давно понял, вот только убедить самого себя до конца так и не смог. Сейчас это — твой шанс! У тебя уже многое получилось… У вас получилось, — тут же поправляется он. — И вы должны сделать еще шаг. Вместе. Всего один шаг!
— Какой, Отец? — кажется, я понимаю о чем он говорит! Неужели он знал обо всем с самого начала? Еще тогда, когда приобщал меня? Знал то, что только сейчас начинает доходить до меня?! Знал — но не мог воспользоваться сам?!
— Всего один шаг, Влад. Один шаг, Эльвира. Но его вы должны сделать сами. Сами, понимаете? Вам понадобится лишь вера. Вера, что у вас получится. Уверенность в себе. Я дамвам только одну подсказку. Ты слишком много «знал» о вампирах до Приобщения, Влад. Но кое-что тебе все же было неизвестно — к счастью для тебя! Секса для вампиров не существует, Влад! Они неспособны к этому. Но тебе-то было невдомек!.. Знаешь, как я тебе завидовал?
Он хитро прищурился и подмигнул мне.
— Может, еще свидимся, Влад! У вас должно получиться!
— Земля тебе пухом, Генрих.
— К черту!
— Ну что, девочка моя? Последний парад наступает? Вломим им напоследок? — я старался, чтоб мой голос звучал веселее, но где-то глубоко внутри, обволакивая склизким студнем зароненное Генрихом зерно надежды, уже стыла смертная тоска обреченности.
— А почему бы двум благородным вампирам и не вломить этим грязным монахам как следует? — оскалилась она в ответ.
Но у нее на душе тоже скребли кладбищенские крысы.
— Тогда — вперед!
Грохот выстрелов расколол тишину предрассветной улицы.
3
Ночь короче дня,
День убьет меня,
Мир иллюзий в нем сгорает!
Заряд картечи в клочья разрывает живот выскочившего из-за угла «святого отца».
Осталось шестеро.
Масляный шелест передергиваемого затвора. Кувыркается в темноту картонная стреляная гильза. Рядом дергается, плюясь короткими очередями, автоматическая винтовка в руках Эльвицы.
Ржавые вспышки в ответ. Серебряный ливень. Скорее прочь!
Улица плавно изгибается, уходит вниз. Эльвица со свистом рассекает воздух рядом. Сейчас свернуть в проход между домами…
Прохода нет! Дома сливаются в одну сплошную стену без начала и конца, и нет ни прохода, ни сил перемахнуть через крыши — потому что дальше здания громоздятся вплотную, все выше и выше, до самого бледнеющего неба, и в стенах нет даже окон, чтобы влететь внутрь, затаиться, укрыться от преследователей и встающего солнца.
Улица уносится назад бесконечной кишкой великана, но кажется, что мы висим на месте, а пули каким-то чудом мчатся следом за нами, огибая углы, вписываясь в повороты, настигая, ввинчиваясь в мозг сверлящим визгом!
Я уже не уверен, что это иллюзия! Да и какая разница — иллюзии, в которые мы верим, убивают нас!
В последний миг успеваю растечься туманом, и тут же — антрацит слепящей вспышки боли! Во мне — черная дыра; еще немного — и я вытеку в нее весь, испарюсь, исчезну, как роса под солнцем!
Падение. Боль. На этот раз — тупая, серая, и от нее я прихожу в себя. Порыв ветра. Рядом — Элис.
— Влад! Что с тобой?! — в голосе ее моя же черная боль мешается с фиолетовыми отблесками ее отчаяния.
— Ранили.
— Лететь можешь?
— Нет.
— Я… я понесу тебя!
— Не на…
Так она меня и послушалась! Ночь нашей встречи — только наоборот.
Мы пролетели совсем немного.
Кончились силы у моей Эльвицы.
— Идем, Влад! Скорее! Здесь… здесь кладбище! Может, удастся спрятаться…
Как там называются кладбища на казенном канцелярите? Места упокоения? Самое место для таких, как мы.
Кое-как перебираемся через ограду, бежим между надгробиями и обелисками. Негде здесь спрятаться, негде! Это вам на Западная Европа или Англия с их фамильными склепами и комфортабельными усыпальницами. Тут не укроешься ни от солнца, ни от Бессмертного Монаха!
Визг пуль, из ближайшей могильной оградки летят искры. Но стреляют не сзади, а откуда-то слева. Обошли!
Наугад палю из Генрихового обреза. Масляный шелест металла. Сколько у нас осталось патронов? Бежим в другую сторону. Ноги путаются в кладбищенской траве, увязают в жирной глине.
Рыжее пламя бьет спереди. Снова, не целясь, стреляю в ответ; падаем, откатываемся в сторону. Эльвира отбрасывает разряженную винтовку, достает пистолет.
Отползаем под прикрытие высокого гранитного надгробия с фигуркой возносящегося ангела наверху. Щелчки пуль. Нас они не достают — но попробуй только высунься!
И тут я наконец отчетливо понимаю, что это — все. Совсем. Горизонт уже начинает окрашиваться розовым, нестерпимое сияние проникает даже сквозь закрытые веки, все тело жжет разгорающимся огнем, мысли путаются, в ушах нарастает комариный звон.
Им даже нет надобности подбираться к нам, чтобы нашпиговать серебром. К чему? Достаточно просто не давать нам высунуться еще несколько минут. Остальное сделает всходящее солнце.
Говорят, огонь очищает…
Нет! — отчаянная, невозможная надежда вспыхивает внезапно.
Я заставляю себя открыть глаза.
— Эли, ты слышишь меня?
— Слышу, — слабый, истекающий прозрачной дымкой шепот. — Мы… умираем? Навсегда?
— Нет! Мы не умрем! Есть выход…
— Не надо, Влад. Не обманывай меня… и себя.
— Но я говорю правду! Ты помнишь, что сказал Генрих? Главное — поверить, убедить себя в том, что невозможное — возможно! И тогда невозможное станет реальностью, Эли! Вот он, наш шанс! Мы должны попытаться!
На миг ее затуманенные слезами глаза вспыхивают прежним шальным огнем изумрудов с золотистыми искорками.
— Скажи мне, что делать, Влад! Скорее! Я вся в огне!
— Это не огонь, Эли! Это всего лишь солнце. В нем нет ничего страшного, Эли! Разве ты не помнишь, как приятно касание солнечных лучей? Как золотистое тепло разливается по телу, даря силу, даря жизнь? Вспомни, Эли!
— Говори, Влад! Говори еще! Мне кажется, я…
— Даже в самую жару солнце не убивает, Эли, и ты сама это хорошо знаешь. От него лишь прячутся в тень — чтобы не напекло голову. А ранним утром, когда по низинам курится туман — его вдруг пронзают первые, еще робкие лучи, которые несут с собой тепло. Ты ведь помнишь, каково это — после промозглой сырости подставить обнаженное тело лучам солнца, ощутить его древнюю, живительную силу, увидеть, как играет радуга в каплях росы. Солнце — это жизнь, Эли! И это неправда, что мы — мертвые. Ты сама всегда говорила мне, что я — живой. Что у меня теплые руки…
— Говори, Влад! Говори еще…
— …Мы живы по-своему, Эли, и если нам не могут повредить сталь и свинец, которые убивают людей — то чем нам может быть опасен солнечный свет? Ведь мы не боимся его, правда, Эли? Конечно, мы не боимся! Мы с тобой ждем рассвета! А когда взойдет солнце, мы спокойно встанем ему навстречу, мы поприветствуем его, взявшись за руки — а потом уйдем отсюда, и майор Жан с его людьми ничего не смогут нам сделать! ИХ время заканчивается, ночь уходит, и с нею — все кошмары и страхи. И стоит только взойти солнцу…
Два одинаковых высоких ложа, похожих на надгробия. Два тела, наполовину погруженные в прозрачный студень, под пригашенными до поры бестеневыми лампами.
Теперь я знаю: это — мы с Эльвирой. Это мы лежим там, в склизком студне, с тянущимися к нашим головам проводами.
Голос.
Темный пурпур, прожилки фиолетового, уход в багрянец. На самом краю — чернота хриплых трещин.
— Уже совершенно нечеловеческая физиология… просто поразительно!..к финальной стадии сценария…уверены… вампиров… солнечный свет…подопытные умрут.
— Приступайте.
И лампы над нами разом вспыхивают в полный накал!
Свет. Режущий, слепящий. Зажмуриваюсь.
Надо скорее что-то сделать. Что-то очень важное. Надо…
Это требует огромного усилия, как тогда, когда я безвольно стоял, ожидая Бессмертного Монаха.
Но я все же сделал это!
Я повернул голову.
И изумруды Эльвириных глаз полыхнули мне навстречу веселыми золотыми искорками.
Страх ушел.
Боль ушла.
Тело ушло, растворилось, исчезло.
Остался лишь свет, живой, теплый — мы плыли в его волнах, мы пили его, мы купались в нем…
…Когда взойдет солнце, мы встанем ему навстречу… Мы уйдем отсюда — стоит только взойти солнцу…
— Смотрите, что это?! Смотрите!
— Что происходит?!
Эльвира протянула мне руку (руку? у нас ведь больше нет тел!.. Не важно.) — и я протянул ей навстречу свою.
Маленькая теплая ладонь.
ТЕПЛАЯ!
— Пошли отсюда?
— Пошли.
— Держите их, держите!
— Этого не может быть! Это невозможно!..
Два вплавленные в студень тела под сияющими лампами исчезали! Истончались, быстро становясь прозрачными, исходили дымкой, туманом, теплым светом…
Все. Тел больше нет.
Некоторое время мы, невидимые, с улыбкой наблюдали со стороны за мечущимися внизу людьми, слушая их бессвязные выкрики. Но пора было уходить. Теперь мы знаем «дорогу» сюда. Может быть, мы еще вернемся. Может быть.
— Нас ждут, Влад, — Эли смотрела куда-то вверх.
Потолка в комнате уже не было. Вместо него над нами дрожало, переливалось, звало радужное сияние; вот в нем начало проступать человеческая фигура.
Откуда-то я знал, что его следует называть Куратором.
И еще я понял, что нам действительно пора.
Два сияющих неземным светом силуэта взмывают в рассветное небо, скользя меж лучей восходящего солнца. Их сияние заставляет глаза слезиться, не давая толком рассмотреть возносящихся, и люди в камуфляже, что залегли меж кладбищенских обелисков, выпускают из рук оружие; преклонив колени, благоговейно осеняют себя крестом. Не каждому дано лицезреть…
4
Гордость — им имя,
Дух и Покой,
А за ними лишь высь,
Лишь холодная высь —
Ни Добра ни Зла.
— Ну вот вы и дома, — сказал Куратор и мягко улыбнулся.
Его лицо плыло золотистыми сполохами, так что разглядеть его никак не удавалось, он походил на костер: то вспыхивающий от порыва ветра, то вновь подергивающийся тонким слоем пепла, под которым рдеют раскаленные угли.
И все же мне отчего-то казалось, что где-то я уже видел это лицо!..
Интересно, мы со стороны выглядим так же?
Я обернулся к Элис.
Золотая сияющая богиня с кошачьими зелеными искрами в глазах — вот как она смотреласьздесь.
Здесь… Где это — здесь? На небе, в нирване, в раю?
Переливающаяся волнами теплого, радужного света бесконечная равнина. Волны исходят алмазным туманом, скрадывающим очертания, навевающим сладостные грезы…
Но почему — мы? За что нам — это великолепие, этот ласковый свет, покой, умиротворение?! Нам — ночным тварям, исчадиям ада, демонам-убийцам?! Я не верю! Я боюсь поверить! Мы не заслужили!
«И каждому воздастся по вере его!»
Но я никогда не верил в это!
Фотовспышка.
Мгновенный стоп-кадр.
Два скорчившихся на могильной плите тела. Уже мертвых, уже рассыпающихся сухим прахом под безжалостной лаской солнца.
И угасающая искра сознания, создавшая в последний миг этот мир света, который не убивает — но принимает в себя, баюкает, растворяет…
Упокоение.
Значит, вот оно какое.
Ни боли, ни страха.
Только почему-то — щемящая тоска…
Два влюбленных мертвеца, рыщущих во тьме в поисках чужих жизней — чтобы сделать их своими.
Два погруженных в студень тела на высоких ложах, похожих на надгробия.
Два скорчившихся трупа на могильной плите.
Два огненных существа, возносящихся ввысь.
Двое на заполненной до краев светом равнине.
Что — правда? А что — лишь сон, иллюзия? И так ли это важно?
Нет, это важно! Мы должны знать!
— Мы хотим знать правду. Кто мы на самом деле?
Это произнесла Эльвира.
И твердо, без страха, взглянула в огненное лицо Куратора.
— Вы прошли путь. Путь Проклятых. Почти прошли…
— Почти?
— Теперь вы займете мое место. А я… я уйду выше. В Свет. Насовсем.
— Значит, мы теперь — Кураторы?
— Почти. Вы скоро ими станете. Очень скоро. Вы уже почти готовы. Знали бы вы, как мне долго пришлось ждать! — он вздохнул почти по-человечески.
Или это нам только показалось?
— Но… почему мы?! Или это — отдельный рай? Для вампиров? — через силу усмехнулся я.
— Сюда приходят те, кто освободился. Кто вырвался из плена собственных иллюзий. У вершины горы все пути сходятся. Путь Проклятых, Путь Праведников — какая разница? Путей много — но в конечном счете они сводятся к этим двум. И оба они ведут сюда. Вы прошли свой Путь. Вы освободились. Свет, Тьма, Добро, Зло, мораль, справедливость — все это входящие сюда оставляют за порогом. Это — для людей. Вы теперь выше этого. Вы — свободны! Вы освободились ото всех этих предрассудков, от своих бренных оболочек, от пустых привязанностей — от всего!
Элис взглянула на меня — и ее глаза как-то странно, тревожно блеснули. Она протянула руку, кончиками пальцев дотронулась до моего плеча — но это не было настоящим касанием! Словно легкое дуновение ветерка, электрическое покалывание, слабое тепло… и все.
А потом ее рука двинулась дальше — и прошла сквозь меня!
— Мы умерли, Куратор?! Окончательно?!
— Что есть жизнь, и что есть смерть? Умирает ли гусеница, превращаясь в куколку? Умирает ли куколка, когда из нее вылетает бабочка? Вы прошли этот путь. Приняв поцелуйУхода, приобщившись к не-мертвым, вы стали куколками. Вы смогли переступить условность человеческой жизни — и перешли в новое качество. Сейчас вы прозрели окончательно, отринули те глупые условности, которым подчиняются вампиры — и превратились в бабочек. Цикл завершен!
— Так значит… всего этого могло не быть?! Крови, смертей, всего того, что мы пережили?! Мы могли… прозреть сразу?!!
— Сразу? За все надо платить. Путь Праведников — более прямой, на нем человек минует стадию «куколки» — но и пройти его куда труднее! Путь Проклятых идет «в обход». В чем-то он легче — тот же вампир уже не совсем материален. Ему легче перейти следующую грань: ведь одну грань — между жизнью и смертью — он уже перешел. За это вы платите собственным и чужим страхом, тьмой, которая застит ваш разум — многим, очень многим! И очень мало кто из вас проходит этот путь до конца. Люди хотя бы знают о Пути Праведников. Вы же о Пути Проклятых — нет.
— Так почему же вы не открыли нам глаза? Нам, и другим? Мы же были слепы! А другие — и до сих пор… Вы же — Куратор! Или вы не могли?
— Вижу, вы еще не совсем избавились от бремени страстей. — Его снисходительная огненная улыбка вдруг начинает меня раздражать. Тоже еще, Несущий Свет выискался! — Конечно, я мог бы вмешаться, подсказать, помочь. Но к чему? Вы шли своим путем — и вы прошли его. Не надо мерить Вознесшихся человеческими мерками. Если бы вы погибли, не прозрев, и вновь влились в круговорот Сансары, я ждал бы еще. Других. Или вас. Не важно. Мы можем ждать долго. Ведь у нас впереди — Вечность.
Ох, что-то меня уже начинает тошнить от его бесстрастного безразличия ко всему. Если и мы станем такими…
— У вас? Или у нас — тоже?
— У нас. Вы теперь тоже — одни из нас. Я уже говорил — здесь нет Добра и Зла, нет «Я» и «Не-Я». Когда вы поймете это — вы тоже вольетесь в Свет. А пока…
— А пока будем болтаться тут бесплотными призраками, поджидать следующих? — нехорошо прищурилась Эльвица. — Так действительно, через вечность-другую не останется ничувств, ни желаний… ничего! Одна пустота и скука. То-то вы так стремитесь в этот свой Свет!
Такой я ее еще никогда не видел!
— Уж лучше — глотки рвать и в гробу отлеживаться, чем — так! Великая Пустота, чтоб ей пусто было! Я от этой пустоты еще там, внизу, не знала, куда бежать. Сбежала, называется! Влад, пошли отсюда!
Она решительно взяла меня за руку, и — о чудо! — я вновь ощутил ее прикосновение!
— Вам некуда идти! Ваш путь окончен… — в голосе Куратора прозвучала растерянность.
И тут пронзительный холод очищающего ветра ворвался в мою голову, выдувая изнутри запорошившую глаза алмазную пыль небес! Я вспомнил наконец, где я уже видел это лицо!
Два тела, погруженные в прозрачный студень, склоняющееся над ними лицо, которое никак не удается рассмотреть…
Лицо Куратора!
Тела!
Синяя вспышка внутреннего взгляда с треском пробила сияющую равнину и устремилась вниз, к грешной земле.
У нас оставались считанные мгновения. Еще немного — и будет поздно: наши тела навсегда превратятся в прах. Но мы успеем, теперь мы успеем!
Я ощерился, выпуская призрачные клыки, и подмигнул Эльвире:
— Кто-то говорил, что отныне мы — свободны? Не ты ли это был, Куратор?! Ты был прав! Отныне мы свободны — свободны в своем выборе! Какими нам быть! Нам не нужна твоя Вечность, твоя равнодушная Пустота. Мы уходим.
— Вы… вы не сможете! Вам не хватит силы… энергии! Вы… — голос его сорвался, пустил визгливого, пронзительно-голубого «петуха».
Не так-то ты и бесстрастен, Куратор! Боишься остаться здесь в одиночестве еще на одну вечность? Ведь тут у вас тоже есть свои законы, что бы ты ни вещал нам о свободе. Если не придет смена, тебя не пустят в этот твой Свет! А за нас… за нас не волнуйся!
— Ты забыл, кто мы, Куратор! Ведь мы — вампиры. Сила? Энергия? Да здесь ее навалом! И мы возьмем ее! Эли, делай как я!
И потоки света устремились внутрь нас, наполняя до отказа горячей, упругой силой, ищущей выхода, ищущей…