— Они что-нибудь придумают. — успокаиваю я друга. — Ведь создали же они искусственную кровь, которую ты пьешь сейчас.
— Я не выживу там… — шепчут ярко-красные губы на белом лице. — Но я не хочу умирать, не хочу! Я бессмертен, Вулф!..
Моя рука осторожно гладит Тиррена по голове.
— Это депрессия скоро пройдет. — говорю я тихо. — И ты найдешь новый смысл в жизни. Все мы очень живучи, Тиррен. Все мы прошли жестокий отбор. Неужели ты, сумевший выжить на планете людей, не сможешь найти себе место в мире чудовищ?
Он медленно уходит от меня, скрываясь за непробиваемой броней двери. Я не иду следом. Лететь или остаться — только его выбор, я могу лишь дать совет.
За иллюминатором раннее утро. Сверкают капельки росы на невидимой стали стекла, и солнце неумолимо высушивает их одну за другой. Одну за другой… Одну. За другой.
По одиночке.
— Мы проиграли, потому что у нас нет единства. — слышу я свой голос.
— Мы сильнее, быстрее, живучее… Но мы одиноки.
Я замечаю, как за иллюминатором пролетает семья смешных жителей юго-западных лесов — разумных летучих мышей. Их кличут крыланами за размер крыльев, и часто путают с вампирами.
Самец — крупный, черноглазый, серовато-бурого оттенка — пролетает совсем рядом с иллюминатором. Я хорошо вижу мешочек в его лапках.
Беженцы.
Мы бежим из нашего собственного мира — в чужой. И даже побег нам помогают осуществить чужаки. Зачем я родился на этот свет? Чтобы узнать, что на свет я не имею прав?…
В первый день я спрашивал пришельцев, почему бы им не помочь нам закрепить свои права дома, здесь? Ведь одной сотой доли от мощи корабля, в котором я нахожусь, хватит для уничтожения нескольких миров подобных Земле… Они грустно улыбались и не отвечали. Только однажды фиолетовая драконесса сказала, что я пойму сам.
Теперь я понимаю.
Достичь мира силой — возможно; иногда такой мир даже удается сделать относительно стабильным. Но только присутствие силы поддерживает равновесие, убери ее — и произойдет взрыв, тем более страшный, чем более спокойной была жизнь до него. А в Галактике много планет, нуждающихся в помощи. Следить за всеми невозможно.
Да, мы бежим. Но бежим — потому что не хотим брать силой. Потому что лучше стать изгнанником, чем лишить кого-то дома. А еще лучше построить себе новый дом.
Самый утопичный вариант, мирно жить в одном доме, я уже не рассматриваю. Я давно вырос из возраста сказок. И гибель моей семьи лишь подчеркивает проклятую истину: мир существует, пока нет взаимодействия между разными видами.
Это значит, что истинный мир возможен лишь на межзвездном расстоянии.
Завтра я улетаю к чужой звезде, на чужую планету, в чужом корабле.
Там я больше не буду чужим.
С каждой минутой глаза ведьмака раскрывались все шире. То, что он вначале принял за горный кряж, по мере приближения неумолимо превращалось в непостижимых размеров стальной аппарат, лежавший на равнине сразу за лесом. Конь нервно озирался, чуя запах большого количества зверей. Но и всадник чувствовал себя неуверенно.
Когда последние деревья остались позади, охотник остановился.
Спешился. Опустился на траву и почти десять минут не шевелился. Он смотрел.
Аппарат напоминал своими очертаниями шесть золотых слитков, положенных в два ряда широкими сторонами друг к другу. Торцы секций скрывались в мощной центральной перемычке, достигавшей ста ярдов высоты. Длина каждой секции превышала двести ярдов, а ширина сотню. В средней части аппарата начинались многочисленные надстройки, достигавшие высоты в триста ярдов на корме. К каждой секции сверху крепился удивительный предмет, напоминавший распахнувшего крылья дракона, но длиной в сотню футов. Общее впечатление от конструкции шокировало размерами, грандиозностью замысла и величием исполнения. Человек был настолько потрясен увиденным, что даже не сразу обратил внимание на спокойно приближавшегося к нему дракона.
Когда ведьмак наконец заметил его, дракон уже стоял в десятке ярдов.
Изумительной красоты самка, она словно переливалась всеми оттенками фиолетового цвета, переходившего на груди и нижней стороне тела в золотой. Огромные синие глаза с интересом рассматривали охотника, рога цвета темного золота впивались в сумрачное небо, стремительные очертания тела дополняли грациозность и отточенность в движениях. Сверкающие металлическим блеском крылья были плотно сложены на спине.
— Добро пожаловать. — произнесла драконесса мощным, рокочущим голосом. На человека с высоты трех ярдов посмотрели глубокие синие глаза, и ужасная пасть приоткрылась в улыбке. — Какая причина привела тебя к нам?
Ведьмак медленно поднял голову.
Я вцепился когтями в иллюминатор. Он пришел сюда. Ведьмак, охотник на монстров! Он стоит перед моей драконессой, одетый в плащ вампира, и она не понимает — с кем говорит!
Удар! Дверь летит в сторону, но я уже не вижу этого. Коридор корабля!
Он бесконечен! Я на бегу меняю форму на боевую, раздирая ненужную одежду, отталкиваясь от стен и рыча! Нет, хватит с меня!!! Больше ни одной жизни ты не получишь, человек!
Шлюз! Я бью лапами в металл переборок, пока несокрушимый металл люков медленно пропускает меня на волю. Запахи леса ударяют в грудь словно таран, но я не чувствую их — я научился летать! Трава мчится навстречу, я парю над равниной, в горле клокочет рычание, и плевать что на небе нет луны, я свободен, я сражаюсь!!!
Он видит — и отступает на шаг назад, потянувшись за спину.
Драконесса тоже замечает меня, я успеваю разглядеть тревогу в ее бездонных глазах, мгновение — вскрик — прыжок!!!
Боль.
— Что ты сделал! — драконесса в ужасе смотрела на бьющегося в судорогах оборотня. Ведьмак машинально вытер меч о траву
— Он напал на меня… — словно оправдываясь, сказал человек.
Драконесса что-то кричала в сторону корабля, оттуда на помощь мчались десятки драконов во главе с невероятно красивым золотым… Но ведьмак не смотрел на них. Он смотрел в глаза вервольфа.
— Ты больше не получишь ни одной жизни, убийца… — едва слышно прохрипел зверь. — Ни одной… Ни… од… ной… слышишь?!
Из пасти хлынула кровь и голос прервался. Ведьмак шагнул вперед, но в этот миг стремительный золотой дракон, не приземляясь, на полной скорости подхватил тело оборотня и со свистом раздираемого в клочья воздуха завернул к кораблю. Два других дракона встали между фиолетовой драконессой и человеком, яростно рыча и направляя на ведьмака какое-то оружие. Охотник приготовился к прыжку…
— Стойте! — драконесса неуловимым движением отшвырнула обоих драконов в стороны и шагнула вперед. — Он не виноват! — рявкнула она, загораживая собой человека.
— Отойди. — холодно сказал грандиозный синий дракон с пылающими зелеными глазами. — Это человек.
— Он только защищался! — яростно возразила драконесса.
— Это человек! — повторил почти столь же огромный черный дракон.
— Ну и что? — драконесса переводила яростный взгляд с одного на другого. — С каких пор мы судим по виду?
— С момента обнаружения этой планеты. — мрачно ответил черный дракон.
— Нет! — рявкнула на него драконесса. — Мы не должны уподобляться им!
— Почему? — спросил синий. — Чем мы хуже?
Фиолетовая драконесса распахнула сверкающие крылья на пятнадцать ярдов в стороны, и негромко ответила:
— Мы лучше.
Я стою в каюте, где еще чувствуется приятный запах. На иллюминаторе видны восемь глубоких царапин, похожих на шрамы. Там, снаружи, удаляется Земля. Мой дом. МОЙ дом!
И никогда я не стану беженцем — я, вампир Тиррен. Я — житель Земли.
И я вернусь к тебе, Земля. Я вернусь домой.
— Я вернусь, Вулф. — слышу я свой голос. — Я вернусь. Слышишь? Дай только воспитать твоих детей как следует… И я вернусь.
Шрамы на прозрачной стали разбивают вид голубой планеты, как потоки дождя весной.
Ведь не только осенью идут дожди.
КОНЕЦ
— Он там. — уверенно сказал ведьмак. Меч с шелестом покинул ножны.
— Ждите, я скоро.
Оборотень, загнанный в пещеру без выхода, не сопротивлялся. Он упал на колени, зажмурился и ждал удара мечом. Ведьмаку было его жаль.
Но он нуждался в деньгах.
Марина НаумоваЕсли ты человек
Шел дождь, надоедливый, как помехи в радиоприемнике. «Дворники» время от времени стряхивали с лобового стекла рябь капель, но дождинки тут же налипали снова, сливались в водяные дорожки, и казалось, что это оживало само стекло, грозясь сползти на капот вместе с холодными струйками. Радио со скрипом и треском пело о счастливой любви, и песня не вписывалась в мокрый пейзаж. Серела, сплетая деревья в единое целое, лесозащитная полоса. Местами ее прорывали раздавшиеся бока полей, такие же серые и унылые. Веером брызг разлетались попавшие под колеса лужи. Дождь шел. Радио пело. Счастливая любовь… разве что лишь она могла отвлечь от серой дождливой тоски, надсадно бьющейся в окна.
Мужчине, сидевшему за рулем, было чуть больше тридцати. Он был почти красив и кое-чего в жизни уже добился. Правда, за этот минимум, дающий возможность не опасаться за завтрашний день, пришлось заплатить свободным временем, которого не хватало для устройства личной жизни. Короткие воскресные вечера и не слишком долгие отпуска дарили иногда случайные знакомства, но ни одно из них не стало достаточно серьезным — опять-таки из-за нехватки времени. Постепенно одиночество стало частью привычного для него порядка, и Альберту все менее хотелось его нарушать. Порядок, одиночество, порядок… Лишь смутное опасение, что в жизни можно потерять нечто ценное, предназначенное только ему, заставляло продолжать поиск. Последнее знакомство, непрочное, как все курортные романы, прошумело и ушло в небытие всего пару дней назад. Теперь Альберт возвращался домой. Огорчения он не испытывал — закономерные финалы не вызывают эмоций.