— подумал он и пошел к Джо.
«„Калибан“, странное название парохода,» — подумал он вдруг.
Малаец открыл дверь, сверкнув белками глаз, и куда-то исчез. Квартира была почти не освещена, шторы опущены, и в сером сумраке, как привидение, блуждал Джо. Он ходил сгорбленный, с трудом передвигаясь, иногда останавливался и с напряженным вниманием глядел в одну точку, невнятно бормотал какие-то слова и продолжал ходить из комнаты в комнату.
— Джо! Джо!
Но он не слышал и продолжал ходить. Зенон крепко сжал ему руку и крикнул на ухо:
— Джо, проснись, ради Бога!
Тот прижался к нему и безжизненно спросил:
— Скажи мне, где я, собственно говоря, нахожусь? — И стал пристально смотреть на Зенона.
Тот отшатнулся, не выдержав его безумного взгляда.
— Где я? — повторил он тише и спокойнее.
— Рядом со мной. Мы стоим вместе. Чувствуешь мою руку?
— Да… но… Где мы? Посредине комнаты или там, у стены?
— Посредине комнаты.
— А там ты ничего не видишь?
— Уверяю тебя, что в комнате, кроме нас двоих, никого нет.
— Странно… Теперь никого нет… А только что… А ты уверен, что ты со мной говоришь?
Зенон поспешно поднял шторы, и день проник в комнату широкой струей света. Джо, ослепленный, отвернулся, но через мгновение стал подозрительно озираться и временами, как бы видя что-то страшное, весь сжимался, застывал на миг, глаза его закатывались и горели зловещим блеском безумия.
— Джо! — В голосе Зенона звучало глубокое сострадание.
— Это ты, Зен, я знаю, — проговорил тот, как бы пробуждаясь от летаргического сна.
— Что с тобой? Ты болен?
— Нас только двое здесь? — поднял он на Зенона мутные глаза.
— Сейчас открою окна, сам убедишься.
Вскоре вся квартира была залита светом и влажным холодным воздухом. Монотонно стучал дождь, и булькали водосточные трубы. Джо завернулся в плед, выглянул в окно, высунул даже голову под дождь и, немного успокоившись, сел рядом с Зеноном, который сказал:
— У тебя нервы совсем расшатались.
— Возможно! Я несколько дней не выходил из дому, а паровое отопление ужасно плохо на меня действует.
— Все решили, что ты заболел.
— Я был очень занят.
— А дома беспокоятся о тебе, — осторожно начал Зенон.
— Кто? — спросил Джо отрывисто и резко.
— Отец, Бэти, тетки, наконец, друзья.
По мере того как Зенон перечислял, Джо менялся на глазах, лицо его стало мрачным и злым, и он с ожесточением закричал:
— Никого не помню и не знаю!
— Я говорю о твоей семье, — пояснил Зенон, думая, что тот его не понял.
— У меня нет семьи, я уже избавился от этого вампира! Порвал все узы! Меня больше ничто не связывает с жизнью, на днях я уезжаю навсегда из Европы. Я свободен, не надо мне ни родины, ни семьи, ни друзей! Омою тело в священных водах Ганга, а душу затоплю в созерцании. Там до меня не дойдет отвратительный визг человеческого стада. Я так ужасно страдал здесь! Но я пересилил подлый инстинкт жизни, пересилю и саму жизнь. Я страдал за ваши грехи, молился, бичевал себя, но теперь точно знаю, что вас ничто не спасет! Вы прокляты! Бого-убийцы! Поклонники зла! Прокляты, прокляты, прокляты!
Он кричал, охваченный безумным порывом страдания, ужаса и ненависти.
— Ты пришел смущать меня? — обратился он к Зенону. — Пришел искушать? Прочь отсюда, посланник сатаны, прочь! — взревел он, наступая на него с горящими глазами.
Зенон невольно попятился назад, не зная, что делать.
Вдруг Джо остановился, смертельно побледнел и как бы окаменел на месте.
Зенон бросился к нему, но не в силах был сдвинуть его с места. Джо застыл и как бы прирос к полу. Он стоял неподвижно, как дерево, ко всему безучастный, глаза погасли, лицо его выражало исступленное блаженство.
— Ему нельзя мешать, — сказал малаец, позванный Зеноном, и стал поспешно закрывать окна и занавешивать их тяжелыми гардинами.
Зенон был так поражен, что не понимал его слов.
— Он сам очнется — может быть, через несколько часов, может быть, завтра. Он теперь беседует с Богом, и если ему помешать, он может убить одним взглядом. Иногда он поднимается на воздух, и тогда слышатся музыка и пение, — шептал с глубокой верой малаец, затем он поставил перед Джо зажженную кадильницу; столб беловатого дыма поднялся и наполнил комнату ароматным облаком.
Малаец проводил Зенона в комнату, отделанную желтым шелком, и, указывая на множество разбросанных предметов и открытые сундуки, сказал:
— Мистер Джо велел отослать отцу все эти вещи и деньги.
— Уезжаете? — спросил наконец Зенон, понемногу приходя в себя.
— Уже куплены билеты в Бомбей, на пароход в отделении для груза, а оттуда Будда доведет нас до Великого Пути.
— Куда едете? Куда? — все еще не мог понять Зенон.
— Я только тень его, иду, куда он идет.
Малаец говорил так серьезно, что Зенон должен был поверить ему, и тем больший охватил его испуг.
«Надо спасать Джо», — решил он и позвонил прислуге.
Отослав длинную депешу к Бертелет, он велел пригласить мистера Смита, который, к счастью, оказался дома и сейчас же явился. Он выслушал Зенона с величайшим сочувствием, но не мог все-таки удержаться от сектантского злорадства:
— Ушел от нас, и вот грустные результаты! «По плодам узнаете их». Вот куда ведет своих поклонников эта дьяволица.
— О ком вы говорите?
— О мисс Дэзи! Мы с Блаватской были у нее. Она нам чистосердечно призналась, что служит «ему»… — И он суеверно пошевелил пальцами, как бы рассыпая по полу соль.
— Меня гораздо больше интересует состояние больного, — ответил Зенон, совершенно разбитый.
— Я бы хотел его видеть, может быть, он уже проснулся?
Они отправились к Джо; тот неподвижно стоял на прежнем месте, едва видимый среди кадильного дыма и весь покрытый светящейся росой.
Мистер Смит задрожал от страха.
— Но избави нас Бог от лукавого… — бормотал он, поспешно отступая в желтую комнату. — Он находится в состоянии полной каталепсии. Надо ждать, пока сам проснется. Я думаю, что потом его нельзя будет оставлять одного.
— Да, я жду прибытия его родных. А может быть, отвести его в больницу?
— Это не болезнь, это нечто худшее.
Зенон опустился на стул, терзаясь все сильнее, а мистер Смит глубоко задумался и, шагая по комнате, невольно ощупывал взглядами предметы. Его сухие, костлявые пальцы сладострастно скользили по шелковой материи и прикасались к бронзовым изваяниям.
— На всех путях жизни таится безумие, — произнес вполголоса Зенон, как бы в ответ на свою мысль.
— Но на том пути, по которому пошел Джо, оно постигнет всякого. Когда-то я шел по этому пути, но меня спасло чудо, я отступил перед бездной.
— Значит, вы вышли из состава Общества?
— Я говорил о том пути, по которому пошел Джо. Это путь отрицания дьявольской гордыни. Путь взбунтовавшихся. Наши пути диаметрально противоположны, мы верим в Бога — они Ему противятся. Мы любим людей и работаем ради их спасения, а они презирают и ненавидят человека. Они проклинают жизнь, хотят ее уничтожить. Свое гордое «я» они противопоставляют всему миру. И прежде всего я должен вам заметить, что спиритизм является религией, утверждающей бессмертие всего живого. Мир — это мечта Бога о Самом себе… — разглагольствовал мистер Смит, переходя к изложению сложной теории семи кругов познания, семи сфер и всего теософского апокалипсиса.
— Но вернемся к вопросу о Джо, — быстро переменил он разговор, заметив утомленное лицо Зенона. — Я утверждаю, что его погубила мисс Дэзи.
— А потом вы станете доказывать, что она — воплощение Бафомета.
— Да, я утверждаю это! — Он пошевелил пальцами и, придвигаясь ближе, зашептал ему почти на ухо: — Ведь он является в каких угодно видах. Вы думаете, что Ба — это только пантера? Или, например, это раздвоение Дэзи? Я сам видел, как она пришла на сеанс к Джо, разговаривал с ней, она стояла с нами в цепи, а затем, уйдя раньше других с сеанса, я застаю ее за разговором с мистрис Трэси, в обществе которой она провела все то время, которое продолжался сеанс. Разве это все не доказывает того, что я говорю? Подобных фактов я мог бы привести очень много. Например, последние несколько дней она была больна, и мы точно знаем, что она не выходила из квартиры, и в то же время ее видели в разных концах города. Я передаю вам совершенно достоверные, проверенные факты.
Зенон вонзил в него взгляд и стал внимательно слушать.
— Это вампир! — произнес мистер Смит с торжественной таинственностью. — Она принимает какой угодно облик, чтобы свободно охотиться за человеческими душами. А может быть, она и не существует вовсе как человек? Может, это только временное воплощение «его» воли. Да, да, очень может быть, что это только «его» тень, бессмертная тень зла и греха… Одинокий в бесконечности, низвергнутый на дно векового мрака, непокорный и ненавидящий Высший Свет, он, как коршун, протягивает когти, чтобы захватить власть над миром, и привлекает к себе безумные возмущенные души, чтобы со временем во главе этих отверженцев вступить в последний бой с Богом. Я верю, настанет время, когда заколеблется весь мир до основ, погаснут звезды, превратятся в пыль солнца и планеты и закипит неумолимый бой от края до края вселенной. Но я также верю, что сатана будет низвергнут в прах, что будет сломлена его гордыня. Бог из хаоса создаст новые миры. Земля станет новым, радостным Иерусалимом, и освобожденный от греха человеческий род снова запоет Осанну! Чистые безмерные души наполнят вселенную, и все небо огласится счастьем вечного пребывания в Боге. Я твердо в это верю и так же твердо знаю, что Дэзи — посланница «того». И я уверен, что здесь кто-то умрет, кто-то с ума сойдет, кто-то погибнет из-за нее и ради «того».
Зенон, казалось, не понял предостережения, всецело поглощенный тем, что он услышал о раздвоении Дэзи. Спиритические теории мистера Смита были ему скучны, но это неожиданное подтверждение его подозрений, которые Зенон глубоко скрывал даже от самого себя, потрясло его. — И видели ее одновременно в различных местах? — спрашивал он, желая еще раз услышать это.