— А с ней ты что собираешься делать? — ревниво спросила Магда, словно прочтя его мысли.
— Она — одна из нас. Рита была его женщиной. Последняя из старого поколения. Надо было убрать ее, она бы не смирилась. Мы образуем новое гнездо.
— Так что же, она навсегда останется с нами?!
— Если я так пожелаю, — усмехнулся Конрад. — И возможно, не она одна.
— Ты собираешься обратить девчонку?! — взвизгнула Магда. — Я не допущу этого, я тебе не позволю, я…
Она подлетела к нему, потрясая сжатыми кулаками, и Конрад встретил ее таким же ударом, как Риту. Пальцы сомкнулись на сердце… Магда замерла, глаза ее расширились от ужаса, она безмолвно открывала и закрывала рот, боясь издать хоть один звук, боясь шевельнуться.
— Отныне я здесь Хозяин. И я не допущу неповиновения. Не будешь слушаться — убью. Я решаю, кому со мной быть. Возможно, я заведу себе гарем, а ты будешь одной из многих. Возможно, я создам армию. А возможно, решу остаться один. Мне ведь на самом деле никто не нужен, Магда. Никто. Но так и быть, я позволю своим женщинам оставаться рядом. Пока они послушны моей воле. Ты поняла меня? Поняла?!!
— Да, Конрад! — хрипло прошептала Магда, и изо рта у нее хлынула густая черная кровь.
Конрад разжал пальцы и вытащил руку из ее груди. Магда тут же схватилась за рану и со стоном опустилась на колени.
— Ничего. Ты заживишь эту рану. Я приведу тебе кого-нибудь, ты подпитаешься и заживишь, — почти ласково сказал ей Конрад. — А пока отдохни…
Он подхватил женщину на руки, отнес к ее гробу, положил и закрыл. Магда испуганно, умоляюще смотрела на него и даже попыталась приподнять окровавленные ладони, чтобы остановить опускающуюся крышку, но была слишком слаба.
Конрад подошел к Лизелотте. Она стояла, склонив голову, и Конрад протянул к ней руку, облитую кровью, будто затянутую в темно-красную лакированную перчатку. Взял Лизелотту за подбородок и приподнял ее голову, заставив смотреть не в пол, а на себя. Она посмотрела на него тоскливо и устало. Так она смотрела на него при жизни… Когда он спас ее из гетто. Когда он пытался предложить ей всю свою любовь и мечтал завоевать для нее весь мир.
— Ты просто не способна почувствовать себя счастливой, да? — тоскливо спросил Конрад.
— Я мечтала о счастье. Но мечты не сбылись, — прошептала Лизелотта. — А теперь я — чудовище. И обречена на жизнь среди чудовищ. Чтобы стать счастливым чудовищем, надо научиться пить детскую кровь. Конрад, я поняла, что не хочу становиться счастливым чудовищем. Я ничего не хочу. Отпусти меня, Конрад…
— Помоги мне избавиться от него, — Конрад кивнул в сторону гроба с крестом на крышке. — И я отпущу тебя, милая фрау Лоттхен.
— А разве он еще не побежден? — встрепенулась Лизелотта.
— Нет. Он только заточен. Пока он жив, всегда остается угроза, что он поднимется. А я хочу избавиться от него навсегда.
— Чтобы завладеть его охотничьими угодьями?
— Я хочу уничтожить его, потому что он — дикий. Он не подчиняется закону, по которому живут теперь нам подобные. Потому что он убивает. Потому что он пьет детскую кровь. Потому что из-за него сюда рано или поздно явится охотник, который уничтожит все гнездо.
— О чем ты, Конрад? Я не понимаю.
— Если я поклянусь, что никогда не буду пить детскую кровь, ты поможешь мне?
— Можешь даже не клясться. Можешь просто пообещать. Я все равно тебе не поверю. Но я буду надеяться. Надежда — великая вещь, — улыбнулась Лизелотта, вдруг сделавшись похожей на себя — прошлую: на ту живую, молодую, какой Конрад впервые ее увидел, какой он ее полюбил. — Так чем я могу помочь тебе?
— Приведи сюда своего британца. И его загадочного друга. У нас здесь все необходимое. Вот чемоданчик Магды, с кольями и молотком… От британца и американца мне нужны только их способности смертных. Не-проклятых. Только объединив усилия, мы имеем некоторые шансы его уничтожить. И то — я не могу быть уверен наверняка. Но попытаться надо. Я должен от него избавиться. Свобода мне дороже жизни.
— А потом? Что ты с ними сделаешь потом? — опасливо спросила Лизелотта.
— Я отпущу их. Даю слово.
— А Гели? Ты собираешься обратить ее?
— Нет. Ты представляешь себе вечность в обществе Гели? Она уйдет отсюда. Живая и невредимая.
Лизелотта кивнула и исчезла.
А Конрад вернулся к телу Риты. Надо было похоронить ее так же, как граф Карди похоронил Марию. Граф Карди похоронил свою внучку рядом с ее мужем Фредериком. Он сказал тогда: так правильно. Она упокоилась, так пусть ляжет на предназначенное ей место.
Конрад читал, будто тело вампира распадается в прах, превращается в пыль. Ни Мария, ни Рита в пыль не превратились, но обе они стремительно истлели: остались кости, волосы и одежда. Впрочем, немножко бурой пыли тоже осталось. Быть может, это естественный процесс, который проходят все тела? Быть может, плоть превращается вот в такую пыль, если, конечно, не сгнивает и не расползается зловонной лужей?
Конрад подобрал череп Риты. Роскошные волосы, заколотые драгоценным гребнем, лежали отдельно, словно парик. Сложив череп и волосы в ее гроб, Конрад осторожно поднял платье, постаравшись не рассыпать находящиеся внутри него хрупкие косточки. Собрав все, закрыл гроб и отнес его наверх, в часовню, где установил на постамент, который когда-то Карло Карди приказал поставить для гроба своей невесты. Это было лучшее, что он мог сделать для Риты: вернуть ее туда, где ей следовало находиться.
Затем Конрад поспешил вернуться в зал. Он должен проконтролировать, чтобы все сделали правильно. Он должен сам нанести последний удар.
Лизелотта летела во тьме подземного тоннеля и думала о том, что вампиру неведома настоящая тьма: ведь их глаза обладают способностью видеть даже там, где нет ни малейшего проблеска света. Видеть там, где слепы все ночные животные! Никакой тьмы, кроме той, которая воцаряется на месте их потерянных душ. А в том, что их души потеряны, погублены, уничтожены, Лизелотта не сомневалась. Она понимала, что после окончательной смерти ее в лучшем случае ожидает небытие, а в худшем — ад. Но каким бы этот ад не был, он наверняка не так страшен, как тот, в котором она уже побывала. И в любом случае — в загробном аду она окажется одна. Ее близкие не будут страдать вместе с нею. А значит — ей нечего бояться.
Лизелотта летела целеустремленно. Она знала, где ей искать Джеймса и его спутника. Она слышала стук их сердец. Стук четырех живых сердец и одного… не такого, как все. Четыре сердца бились ровным четким перестуком: сердце Джеймса, сердце Гели, сердца двух детей, один из которых был ее Михель, ее маленький Михель, ее драгоценное дитя. Одно сердце билось иначе, хотя Лизелотта не смогла бы объяснить даже самой себе, что в звуке пятого сердца не так. Просто знала — и все. Пятый был тот, о ком говорил Конрад: чью кровь вампиры пить не могли.
Впрочем, сегодня Лизелотта гналась за живыми не за тем, чтобы пить чью-либо кровь. Сегодня она вообще крови пить не будет. Никогда больше не будет. Сегодня она наконец возьмет свою судьбу в свои руки и сама решит, как собой распорядиться. Всю жизнь она шла на поводу у обстоятельств. Она принимала ту жизнь, которая была уготована для нее другими. Сегодня она впервые проявит своеволие.
Лизелотта настигла идущих по тоннелю людей, проскользнула под потолком над их головами, и опустилась на пол перед Джеймсом — так стремительно, что он не заметил ее движения и вскрикнул: ему показалось, что бледная фигура материализовалась перед ним прямо из воздуха.
Джеймс действительно испугался: белое лицо Лизелотты с бескровными губами и ввалившимися темными глазами показалось ему лицом покойницы, ее длинное серебристо-серое платье — саваном. На миг Лизелотта увидела себя — его глазами. И рассмеялась злым, шипящим смехом.
Джеймс потянулся к револьверу, но Лизелотта уже поймала его взгляд — и удержала. И он застыл, потрясенно и зачарованно глядя на нее. Если бы она хотела его крови, она могла бы сейчас взять… Он не смог бы сопротивляться.
Зато остальные не были зачарованы.
Гели взвизгнула и спряталась за мертвого американца.
Американец выхватил револьвер и навел на нее, со звонким щелчком подняв курок.
— Вампир! — завопил худенький бледный мальчишка, который шел следом за Джеймсом.
— Мамочка? — пролепетал Михель.
Но вместо того, чтобы броситься к ней в объятия, он шагнул назад, а второй мальчишка вцепился ему в рукав, словно желая во что бы то ни стало удержать.
И все они смотрели на нее с ужасом. Все.
— Мне не нужна ваша кровь. Мне нужна ваша помощь, — сказала Лизелотта.
Несколько мгновений они все молчали. Потом Джеймс сделал шаг к ней:
— Чем я могу помочь тебе, Лотти? Я все сделаю. Все.
— Убей того, кто сделал это со мной. Он пьет кровь детей… Убей его, Джейми.
— Да. Я за этим пришел сюда. Я убью его. Где он, Лотти?
— Но это не серьезно! — вмешался американец. — Мы не справимся с вампиром, тем более ночью! Джеймс, она завлекает тебя! Не верь ей!
— Он заточен. Он в гробу, а на крышке — крест, и он не может подняться, — пояснила Лизелотта. — Крест ослабляет его. Но он не мертв и не умрет… Он будет ждать… Он уже освобождался дважды. Мы сами хотим его погибели. Но без смертных мы не сможем с ним справиться.
— Это я! Это я положила крест! — гордо сообщила Гели.
— Мы? А вас там много? — все так же подозрительно спросил американец.
— Сейчас нас двое. Конрад поклялся, что не причинит вам вреда, если вы поможете нам справиться с Хозяином. А я прослежу за тем, чтобы Конрад не нарушил клятву.
— А кто проследит за вами, фрау? — грубовато спросил американец.
— Хватит! — рявкнул на него Джеймс. — Я пойду с тобой, Лотти, и сделаю все, что нужно! А вы идите наверх, подождите меня…
— Вот еще! Я не пущу вас одного, — заупрямился американец. — И потом, это все-таки мой замок и мой предок, я имею право участвовать…