— А я и подавно не пойду никуда, — улыбнулась Гели. — Потом мы поднимемся с Конрадом вместе. Мы ведь теперь вместе, фрау Лизелотта! Конец недоразумениям, мы — жених и невеста, хоть и не можем обвенчаться. Но мы навсегда вместе. Я теперь как монашка наоборот. У монашек есть светлый жених, а у меня темный, — Гели хихикнула.
Лизелотта огорченно на нее посмотрела.
— Такими вещами не шутят, девочка.
Американец тоже смерил Гели хмурым взглядом.
— Значит, мы идем туда втроем. А мальчишек отправим наверх. Ведь наверху точно нет солдат? А у вампиров сегодня другие дела, я правильно понял?
— Мы никуда не пойдем! — воскликнул бледный мальчик.
— Давайте уж всюду вместе, — одновременно с ним сказал Михель.
— Ну что ж, фрау Лизелотта, мы все вверяем вам свою судьбу, — резюмировал американец.
Странное чувство испытала Лизелотта, когда шла рядом с этими людьми, трое из которых в разные периоды ее жизни были ей так близки и дороги, а сейчас — старались держаться от нее подальше. Потому что они были живые, а она — мертвая. Потому что они все еще принадлежали солнечному дневному миру, а она стала заложницей ночи. И Лизелотте было очень обидно: ведь этот американец — он тоже не совсем такой, как они… Но они не догадываются. И сам он, похоже, тоже забыл о том, кто он. И тоже смотрит на нее с опаской. Словно боится за свою кровь. За свою мертвую кровь.
Конрад ждал их, стоя в картинной позе возле гроба графа Карди. Когда лучи фонарей выхватили из темноты его статную фигуру, Гели радостно пискнула и побежала к нему, раскинув руки. Конрад легко подхватил ее и поцеловал.
— Храбрая малышка. Ты это сделала. Но сюда ты пришла зря. Сейчас мы должны будем завершить… А это работа для мужчин. Это может быть рискованно.
— Я теперь всегда буду там, где ты. И если ты рискуешь, я рискую тоже. И если ты погибнешь, я погибну тоже.
Гели украдкой покосилась на молодого графа Карди: а на него произвели впечатление его слова? Но молодой граф хмуро рассматривал гроб и, похоже, никак не отреагировал. Гели на секунду огорчилась, а потом решила, что он просто скрывает эмоции, как и положено настоящему мужчине. Не может же он в присутствии счастливого соперника показывать, что у него разбито сердце!
— А как мы это проделаем? — спросил Гарри. — Чтобы воткнуть в него кол, надо открыть гроб. А чтобы открыть гроб, надо снять с крышки крест. А если снять крест, он тут же выскочит, злой как никогда. Как я понимаю, вы сами его боитесь, да? Поэтому и позвали нас?
— Да. Самим нам с ним не справиться. Он имеет над нами власть.
— То есть, если он сейчас прикажет вам броситься на нас, вы исполните?
— Нет. Но лишить нас сил он способен в одно мгновенье.
— Понятно. Джеймс, есть идеи?
— Одна есть. Что, если попробовать расстрелять его серебряными пулями, не открывая гроба? Шансов попасть в сердце, в голову или перерубить позвоночник у нас практически нет. Но если мы всадим в него достаточно серебра, он ослабеет и не сможет атаковать.
— Звучит хорошо. А кто-нибудь когда-нибудь так поступал с вампирами? И уверены ли вы, что эти пули пробьют дубовый гроб?
— Да — на оба вопроса.
— Тогда за дело, — Гарри вытащил револьвер.
— Это понадобится? — Конрад протянул им старинный докторский саквояж. — Арсенал одной не слишком удачливой охотницы за вампирами. Осиновые колья, ножи, топор, молоток…
— Топорик у меня есть, а вот кола нет, спасибо, — Джеймс взял саквояж и поставил рядом с собой. — Я собирался потом стрелять ему в сердце. Но так даже лучше, более проверенный способ.
— И да поможет нам Бог! — выдохнул Гарри и принялся стрелять в гроб.
С первой же пулей, пробившей крышку, из гроба донесся такой вопль, что Гарри едва не выронил револьвер, и поспешил выпустить еще несколько пуль. Джеймс присоединился к нему и тоже стрелял. От гроба летели щепки, а вопль все длился и длился, и ничего человеческого в нем не было, и он ввинчивался в мозг, разрывал барабанные перепонки, и хотелось убежать, спрятаться… Конрад и Лизелотта упали на пол и тоже кричали, корчась и вздрагивая при каждом выстреле, словно эти пули попадали в их тела.
— Милый, милый, что с тобой? — причитала Гели, стоя на коленях возле Конрада и гладя его по спине.
— Мамочка, мамочка! — тщетно взывал Мойше.
Наконец, вопль утих, и только мучительный стон эхом отдавался в бесконечных тоннелях. Конрад лежал, сжав руками голову. Лизелотта была словно в глубоком обмороке.
— Они нам не помощники. Давайте снимем крышку и посмотрим, что там, — сказал Гарри. — Только сначала вооружимся. Вам кол и молоток, мне топор.
Топор он взял в левую руку, правой еще сжимал револьвер.
Джеймс свои пули расстрелял, а запасные остались в рюкзаках, в их старом убежище, поэтому он вложил бесполезный револьвер в кобуру и сбросил крышку.
Граф Карди бился, выгибался в гробу, тщетно пытаясь подняться, а руки его скребли, скребли по груди, словно пытаясь извлечь пули… Его лицо было иссечено щепками, но из многочисленных ранок не текла кровь. Левую щеку разорвало пулей и от глубокой полосы расползлась чернота: кожа и плоть обуглились. Глаза его сверкали, ворочались в орбитах, потом он попытался поймать взглядом взгляд потрясенно застывшего Джеймса, но Гарри выстрелил еще раз и пуля угодила графу точно в лоб. Граф снова завопил…
— Бейте же, Джеймс! Бейте во славу Господа! — заорал Гарри.
Он даже не вспомнил в тот момент, откуда пришла к нему эта фраза.
Но зато Джеймс вспомнил и его словно хлыстом ударили: эти слова кричал Абрахам Ван Хелсинг его отцу, когда Артур Годальминг замешкался, прежде чем вонзить кол в грудь своей возлюбленной Люси! Но перед отцом стояла неизмеримо более сложная задача: пронзить ту, которую он любил и желал… Тогда как Джеймс должен был убить всего лишь омерзительного вампира. Не первого в своей жизни.
Джеймс размахнулся и всадил осиновый кол в грудь графа Карди. Кол действительно прошел очень легко, словно не встречая на пути ни малейшего сопротивления. Это можно было сравнить даже не с отточенной сталью, входящей в плоть, а с горячим ножом, входящим в кусок масла.
Тут же Гарри с размаху опустил топор на шею вампира, ударил так сильно, что лезвие с треском вошло в дерево.
И застыл, продолжая сжимать рукоять топора, изумленно наблюдая, как иссыхает, сползает с костей, распадается плоть графа Карди.
— Боже! — прошептал Джеймс.
Конрад поднялся, быстро приблизился, заглянул в гроб. Удовлетворенно улыбнулся. Поднял изрешеченную пулями крышку и закрыл гроб.
— Я отнесу его в часовню. Пусть присоединится к другим покойникам из рода Карди. А вы, господин американец, не хотите присутствовать на похоронах далекого предка?
— Нет, благодарю вас. Наше знакомство было слишком кратким и малоприятным, — фыркнул Гарри.
Лизелотта тоже поднялась — и Мойше тут же попятился от нее.
Она протянула к нему руку — а он отшатнулся так, словно в руке у нее было оружие.
Лицо Лизелотты исказилось горем — но Мойше смотрел на нее с ужасом и недоверием.
Джеймс оглянулся на Лизелотту, только когда услышал ее стон. Он успел увидеть, как она в отчаянии закрывает лицо руками… А потом она исчезла. Только бледная тень мелькнула в одном из коридоров.
— Прости меня, мамочка… Прости, — прошептал Мойше.
— Бессердечный гаденыш, — прошипел Конрад. — Хоть бы обнял.
— Но это уже не она! Не она!!! — заорал Мойше и разрыдался.
Гарри поспешил обнять его, с укоризной глядя на светловолосого вампира.
Конрад пожал плечами и заговорил медленно, словно с трудом проталкивая через горло слова:
— Я бы свою мать и такой любил… Лишь бы была. Мою мать вампир убил, а я мечтал потом, чтобы она ко мне вернулась — пусть даже такой. Просто он не знает пока, каково это — без матери. Узнает — тогда поймет. Только будет поздно.
Джеймс растерянно смотрел вслед Лизелотте.
— Она вернется? Где мне ее найти? Я так и не успел ничего объяснить ей. Не успел повиниться…
Конрад зло сверкнул на него глазами.
— Я обещал ей, что отпущу вас. И я вас отпускаю. Но не испытывайте долго мое терпение. Вам объяснить, как выбраться отсюда наверх?
— А мы еще не со всеми вампирами покончили! — сказал Гарри, направляя на него револьвер. — Две пули у меня еще остались. Стреляю я хорошо. Осиновый кол докончит дело, а голову можно отсечь и ножом.
— Нет, граф, не смейте! — вскрикнула Гели, вставая между ним и Конрадом. — Они вам доверились, они попросили о помощи! Да как вы можете!.. Так вероломно!.. Я думала, вы — благородный рыцарь, а вы?!
— А я просто рассудительный человек. Я не могу оставить в живых тварь, которая питается человеческой кровью и убивает, чтобы продлевать свое существование! Какие вы все тут сентиментальные… Джеймс, я вам говорю! Вы собираетесь догнать свою фрау и молить о прощении? И может быть, предложить ей немного крови в знак примирения? Вы не думаете, что лучшим поступком с вашей стороны было бы избавить ее от такого существования?
— Уходите отсюда! — завопила Гели, потрясая кулачками. — Уйдите, оставьте нас в покое! Я знаю, вы это от ревности, но это недостойно, а Лизелотта тут вообще не при чем.
— Какая ревность? О чем это вы, фрейлен?
— Не притворяйтесь, это глупо. А я все равно останусь с Конрадом! Мы с детства любим друг друга, а теперь мы соединили наши судьбы…
— Останетесь с ним? Здесь, в подземелье?
— Почему же? В замке. Или вы предъявите свое право на этот замок? Но вы американец и не имеете право владеть собственностью на территории Рейха и стран-союзников!
— Да плевать мне на замок! Эйнджел, вы останетесь с вампиром? Вы добровольно решили себя ему скормить?
— Совершенно добровольно, — сказал Конрад, обнимая Гели за плечи. — Она, видите ли, меня любит. И готова отдать мне все: кровь, жизнь, бессмертную душу. Готова ради меня влезть в самое логово вампиров и положить крест на гроб моего злейшего врага. Замечательная девушка. Хотя со стороны может показаться несколько нелепой. Но это если не заглядывать к ней в душу. А если заглянуть… Какое откроется богатство! Все чувства чисты и искренни. Все горячи. И кровь от этого — просто эликсир жизни. Почти как у ребенка.