уже послал тебе.
Я сообразил, что ввиду разрыва с господами Б. и В. тебе будет крайне желательно,
чтобы я сократил свои расходы. За свои картины я не очень держусь, почему и отложил их в
сторону без ненужных жалоб.
На мое счастье, я не из тех, кто любит в этом мире только картины.
Взамен картин я начал серию рисунков пером, так как считаю, что произведение
искусства можно создать и с меньшими расходами, чем те, которых требует живопись.
Покамест у меня тут всяческие неприятности, и будет лучше, если я переберусь со своей
нынешней квартиры; я могу снять комнату, на худой конец, две – одну для спанья, другую для
работы.
Чтобы содрать с меня подороже, хозяева уверяют, что я со своими картинами занимаю
больше места, чем остальные постояльцы – не художники. Я, со своей стороны, доказываю им,
что живу в гостинице дольше и трачу больше, чем рабочие, проездом ночующие в ней.
Нет, из меня они больше не вытянут ни су.
Но, конечно, большое неудобство всюду таскать за собой инструмент и холсты – с
ними труднее и снять квартиру и съехать с нее.
Не хочешь ли ты или, вернее, не считаешь ли ты более разумным, чтобы я перебрался в
Марсель, раз уж все равно придется переезжать? Я мог бы там сделать серию марин, как сделал
здесь серию садов в цвету. Кстати, на случай переезда я купил три рубашки из грубого полотна
и пару крепких башмаков.
В Марселе я с удовольствием попробую подыскать какую-нибудь витрину для
импрессионистов, если ты, со своей стороны, гарантируешь, что в случае необходимости
обеспечишь эту витрину их картинами – это ведь нетрудно.
Порой я серьезно беспокоюсь, не проведут ли нас с тобой господа Б., В. и К°, которые
чинят нам столько неприятностей. Я-то готов к борьбе, но, смотри, не дай им обмануть себя.
480 Май 88
Будущее вовсе не рисуется мне в черном свете, по я вижу все трудности, какими оно
чревато, и подчас спрашиваю себя, а не окажутся ли они сильнее меня. Особенно часто такая
мысль приходит мне в минуты физической слабости, а как раз на прошлой неделе у меня так
разболелись зубы, что я поневоле истратил впустую много времени.
Тем не менее посылаю рулон – с дюжину небольших рисунков пером. Они докажут
тебе, что, перестав писать маслом, я не перестал работать. Ты найдешь среди них набросок,
торопливо сделанный на желтой бумаге, – лужайка на площади у въезда в город, за нею
здание.
Так вот сегодня я снял в нем правый флигель, состоящий из четырех комнат, вернее, из
двух комнат с двумя кладовками. Снаружи дом выкрашен в желтый цвет, внутри выбелен,
много солнца. Снял я его за пятнадцать франков в месяц. Теперь мне хочется как-то обставить
хоть одну комнату, ту, что на втором этаже. В ней я строю себе спальню.
Этот дом будет моей мастерской, моей штаб-квартирой на все время пребывания на юге.
Теперь я свободен от гостиничных дрязг, которые выводят меня из равновесия и вредно на мне
отражаются. Бернар пишет, что у него теперь тоже целый дом, но бесплатно. Везет же ему! Я,
разумеется, пришлю тебе рисунок здания, только сделанный получше, чем первый набросок.
Вот теперь я набрался смелости и решаюсь тебе сообщить, что намерен предложить Бернару и
другим прислать мне свои картины, чтобы выставить их в Марселе, если представится случай,
что вне сомнения. На этот раз я выбрал жилье удачно. Представляешь себе – дом снаружи
желтый, внутри белый, солнечный. Наконец-то я увижу, как выглядят мои полотна в светлом
помещении. Пол вымощен красными плитками, под окнами лужайка…
Теперь я больше ничего не опасался бы, если бы не мое проклятое здоровье. Тем не
менее я чувствую себя лучше, чем в Париже; правда, мой желудок работает чрезвычайно
скверно, но эту хворь я привез оттуда – вероятно, из-за того, что пил слишком много дрянного
вина. Здешнее вино не лучше, но я пью очень мало. Словом, почти ничего не ем, и не пью, и
поэтому очень слаб, но зато кровь у меня не портится, а обновляется. Следовательно, от меня,
повторяю это, требуются только терпение и настойчивость.
На днях я получил загрунтованный холст и начал новую картину размером в 30, которая,
надеюсь, будет удачнее всех предыдущих,
Ты пишешь чудака из «Сколько земли человеку нужно?», * который купил столько
земли, сколько можно обойти за день? Так вот, я с моей серией садов более или менее
уподобился этому человеку: первые полдюжины холстов у меня, во всяком случае, готовы, но
вторые шесть уступают первым, и я жалею, что не ограничился вместо них всего двумя. В
общем, на днях вышлю тебе с десяток этих картин.
Я купил две пары башмаков за 26 франков и три рубашки за 27. Поэтому, несмотря на
присланную тобой стофранковую ассигнацию, я не слишком при деньгах. Но, принимая во
внимание, что в Марселе, я намерен заняться делами, мне было совершенно необходимо
одеться поприличнее, и я решил покупать только добротные вещи. То же самое и с работой –
лучше сделать на одну картину меньше, чем сделать больше, но хуже…
Если бы только я ел хороший крепкий бульон, я сразу пошел бы на поправку, но, как это
ни ужасно, я у себя в гостинице ни разу не получил того, чего хотел, хотя просил самые
простые блюда. Во всех здешних маленьких ресторанчиках – та же история.
Поджарить картофель не бог весть как трудно, но разве его добьешься?
Рис и макароны – вот и все, чего можно здесь допроситься; остальное – либо слишком
сильно сдобрено жиром, либо хозяева просто его не готовят, а извиняются: «Подадим это
завтра» или «На плите не хватило места» и т. д.
Все это мелочи, но из-за них-то у меня и не налаживается здоровье.
Несмотря на все это, я решился на переезд не без опасений; я долго твердил себе: «В
Гааге и Нюэнене ты уже снимал мастерскую и кончилось это плохо». Но с тех пор многое
изменилось, теперь я тверже стою на ногах, а потому – вперед! Мы уже слишком много
потратили на эту проклятую живопись и не можем забывать, что картины должны возместить
нам расходы.
Предполагая, – а я в этом по-прежнему убежден, – что картины импрессионистов
поднимутся в цене, мы должны сделать их побольше и не продешевить. Лишнее основание для
того, чтобы неторопливо улучшать их качество и не терять время попусту.
Таким путем мы, как мне кажется, сумеем через несколько лет вернуть вложенный
капитал – если уж не в форме денег, то в форме картин. Если у тебя все в порядке, я обставлю
спальню и куплю мебель или возьму ее напрокат – решу это сегодня или завтра. Я убежден,
что природа здесь как раз такая, какая необходима для того, чтобы почувствовать цвет. Поэтому
более чем вероятно, что я не уеду отсюда.
При необходимости я готов и даже рад буду разделить свою новую мастерскую с каким-
нибудь другим художником. Быть может, на юг приедет Гоген…
На стены я повешу кое-каких японцев. Если у тебя есть полотна, которые стесняют тебя,
мою мастерскую можно использовать как склад. Это даже необходимо – у тебя дома не
должно быть посредственных вещей.
481 note 52
Вчера я побывал у нескольких торговцев мебелью и справился, нельзя ли получить на
прокат кровать и т. д. К сожалению, на прокат они ничего не дают и даже отказываются
продавать в рассрочку. Это довольно неприятно…
Ведь ночуя у себя в мастерской, я за год сэкономлю 300 франков, которые в противном
случае истратил бы на гостиницу.
Понимаю, конечно, что заранее трудно сказать, пробуду ли я здесь так долго, однако у
меня есть все основания предполагать, что это возможно.
Я очень часто думаю здесь о Ренуаре, о его четком и чистом рисунке. Здесь, на свету,
все предметы и люди видятся именно так.
Сейчас у нас ветрено – едва ли один день из четырех обходится без мистраля; поэтому
на воздухе работать трудно, хотя дни стоят солнечные.
Мне думается, тут можно кое-что сделать в области портрета. Правда, люди здесь
пребывают в полном неведении относительно живописи вообще, но во всем, что касается их
внешности и уклада жизни, они гораздо больше художники, чем северяне. Я видел тут женщин,
не уступающих красотой моделям Гойи или Веласкеса. Они умеют оживить черное платье
розовым пятном, умеют так одеться в белое, желтое, розовое, или в зеленое с розовым, или
даже в голубое с желтым, что в наряде их с художественной точки зрения ничего нельзя
изменить. Сера нашел бы здесь интересные мужские фигуры – в высшей степени живописные,
несмотря на современный костюм.
Беру на себя смелость утверждать, что здешние жители захотят иметь свои портреты. Но
прежде чем я решусь заняться этим, мне надо привести в порядок нервную систему и как-то
обставиться, чтобы иметь возможность приглашать людей к себе в мастерскую…
Через год я стану другим человеком.
У меня будут свой угол и покой, которого требует мое здоровье…
При этих условиях я надеюсь не выйти из строя раньше времени. Монтичелли,
насколько мне известно, был крепче меня: обладай я его конституцией, я жил бы, не беспокоясь
о завтрашнем дне.
Но если даже его, хотя он не пил, разбил паралич, то я и подавно не выдержу.
В Париже я самым прямым путем шел к параличу. Мне и здесь пришлось за это
расплачиваться. Боже мой, какое отчаяние, какая подавленность охватили меня, когда я бросил
пить, стал меньше курить и вновь начал размышлять вместо того, чтобы избегать всякой
необходимости думать!
Работа здесь, на лоне великолепной природы, поддержала меня морально, но
физических сил, особенно в напряженные минуты, у меня не хватало…
Мой бедный друг, наша неврастения и пр. отчасти объясняется нашим чересчур