произошло очень прискорбное событие – его сестра, жизнерадостная черноглазая
семнадцатилетняя брюнетка, упала с лошади в Блэкхите; когда ее подняли, она была без чувств
и пять часов спустя умерла, так и не приходя в сознание.
Как только я услышал, что случилось, и узнал, что Гледуэл дома, я отправился к нему.
Вчера в одиннадцать утра я ушел отсюда и совершил длинную прогулку в Льюишем – с одного
конца Лондона на другой, а в пять часов уже был у Гледуэла. Все только что вернулись с
похорон, это был настоящий дом скорби, и хорошо, что я туда зашел. Я испытывал чувство
смущения и стыда при виде этого огромного, вселяющего почтительное сочувствие горя.
«Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божиими. Радуйтесь и веселитесь, ибо
велика ваша награда на небесах».
Мы долго, до позднего вечера, беседовали с Гарри. Говорили о многом – о царстве
божием и о Библии. Беседуя, мы ходили взад и вперед по перрону вокзала, и эти последние
мгновения перед расставанием мы, наверно, никогда не забудем.
Мы хорошо знаем друг друга, его труд был моим трудом; тамошних людей, которых
знает он, знаю и я; его жизнь была моей жизнью; и мне дано так глубоко заглянуть в историю
его семьи, во-первых, потому, что я люблю ее, во-вторых, потому, что меня посвятили в
подробности этой истории, и, наконец, потому, что я чувствую настроение и тон жизни и быта
Гарри и его ближних.
Так мы ходили взад и вперед по перрону в этом обыденном мире, но испытывали мы
далеко не обыденное чувство. Но, увы, такие мгновения длятся недолго, и вскоре нам пришлось
расстаться.
Из поезда открывался красивый вид на окутанный мраком Лондон, на темневший вдали
собор св. Павла и другие церкви. Я доехал до Ричмонда и пошел пешком вдоль Темзы в
Айлворт. Это была прекрасная прогулка: слева парки с огромными тополями, дубами и вязами;
справа река, в которой отражались огромные деревья. Вечер был прекрасный, какой-то
торжественный; в четверть одиннадцатого я уже был дома.
75 Айлворт, 3 октября 1876
Педелю назад, в прошлую субботу, я совершил длительный поход в Лондон, где до меня
дошли слухи об одной должности, которая, быть может, представляет интерес с точки зрения
моей будущности. Священники в приморских городах, как, например, Ливерпуль и Гулль,
иногда нуждаются в помощниках, которые говорят на нескольких языках и могли бы
проповедовать среди моряков и иностранцев, а также посещать больных. На такой должности
полагается и какое-то жалованье.
В то утро я вышел отсюда рано, в четыре часа. Ночь здесь, в парке, с темными аллеями
вязов и мокрой дорогой, была прекрасна: надо всем серый дождливый воздух, а вдали гроза.
С рассветом я был в Гайд-парке; листья там уже падали, на домах пышно алел дикий
виноград, в воздухе стоял туман. В семь часов я был в Кенсингтоне и немножко передохнул в
той церкви, где так часто бывал раньше по воскресеньям. В Лондоне я побывал у разных людей
и заглянул в магазин господ Гупиль и К°; там я увидел рисунки, которые Итерсон привез с
собой, и с наслаждением вновь взглянул на города и луга Голландии.
79 Айлворт
Тео, в прошлое воскресенье твой брат впервые проповедовал в доме божьем, там, где
начертано: «В месте сем я успокою вас». Я переписал свою проповедь и прилагаю к письму. Да
будет она первенцем в длинном ряду других. Стоял светлый осенний день, и я совершил
прекрасную прогулку до Ричмонда вдоль Темзы, в которой отражались огромные,
обремененные желтой листвой каштаны и светло-голубое небо; между вершинами деревьев
виднелась расположенная на холме часть Ричмонда: дома с их красными крышами,
незанавешенными окнами и зелеными садами, возвышающийся над ними серый шпиль, а внизу
большой серый мост с высокими тополями по обеим сторонам и крошечные черные фигурки
идущих по нему людей.
Когда я стоял на кафедре, у меня было такое же ощущение, как у человека, который из
темного подземного склепа вновь вышел на приветливый дневной свет. Я ослеплен мыслью,
что отныне, куда бы я ни попал, я всюду буду проповедовать Евангелие; чтобы делать это
хорошо, нужно носить Евангелие в сердце, словно Он сам вложил его туда. Ты достаточно
хорошо знаешь жизнь, Тео, и понимаешь, как одинок бедный проповедник, противостоящий
чуть ли не всему миру, но бог – вот кто будит в нас сознание своей силы и веру в себя. «Я не
один: отец не оставил меня».
Пусть времена прейдут, но тот,
В кого я верую, – со мною,
Вовек утес не упадет,
На коем здание я строю.
Ах, мой мальчик, как я жду рождества, как тоскую по всем вам! Мне опять кажется,
будто за эти немногие месяцы я стал намного старше.
83 Эттен, 31 декабря 1876
Несколько дней тому назад у дяди Винсента побывал господин Браат 1 из Дордрехта;
они говорили обо мне, и дядя спросил у господина Бр., не найдется ли у него для меня места,
если оно мне потребуется. Господин Бр. считает, что может подыскать мне место, и сказал,
чтобы я как-нибудь зашел к нему переговорить об этом. Поэтому вчера рано утром я отправился
к нему: я полагал, что не должен пропускать такую возможность, не выяснив, что она собой
представляет. Мы условились с ним, что после Нового года я поступлю к нему на неделю, а по
истечении этого срока мы поговорим о дальнейшем.
1 Глава книготорговой фирмы Блюссе и ван Браам в Дордрехте.
По многим причинам мне крайне желательно снова вернуться в Голландию и быть
поблизости от отца и матери, а также от тебя и всех остальных. Кроме того, получать я там,
конечно, буду больше, чем у мистера Джонза. Я обязан подумать обо всем этом, прежде всего
потому, что время идет, а с годами потребности человека возрастают. Что касается остального,
то я об этом не задумываюсь. У нашего отца такой широкий, всеобъемлющий и
многосторонний ум, что – я уверен в этом – при любых обстоятельствах в какой-то мере он
разовьется и у меня. Словом, мое положение изменится лишь в том смысле, что я буду не
обучать мальчиков, а служить в книжном магазине.
Как часто нам с тобой хотелось быть вместе, как страшно чувствовать себя оторванными
друг от друга во время болезни или невзгод, – мы остро ощутили это, например, когда ты
хворал, – я как тяжело сознавать, что из-за нехватки денег мы можем в нужную минуту не
оказаться возле близкого человека!..
ДОРДРЕХТ
ЯНВАРЬ 1877 – АПРЕЛЬ 1877
Начало 1877 г. Ван Гог работает продавцом e книжном магазине фирмы Блюссе и ван
Браам у господина Браата в Дордрехте, но идея «служения богу и Евангелию» не оставляет
его. Ван Гог решает поступить на богословский факультет амстердамского университета.
85
В прошлое воскресенье утром я был в здешней французской церкви – выглядит она
очень торжественно и внушительно: в ней есть какое-то очарование. Текст, избранный для
проповеди, гласил: «Храни то, чем владеешь, дабы не отняли у тебя венец твой».
Кончалась проповедь так: «Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня, десница
моя».
Выйдя из церкви, я в одиночестве совершил прекрасную прогулку по плотине, мимо
мельниц; небо сверкало над пастбищами и отражалось в канавах.
В других странах тоже встречаются такие пейзажи. Например, во Франции, под
Дьеппом, я видел обрывистые прибрежные скалы, поросшие зеленой травой; море и небо,
гавань, старые лодки, словно сошедшие с холстов Добиньи, коричневые сети и паруса; убогие
домишки, разбросанные меж ними ресторанчики с белыми шторами и зелеными еловыми
ветками на окнах; телеги, запряженные белыми лошадьми, длинные синие повозки с красными
кистями; возчики в синих блузах, бородатые рыбаки в промасленной одежде и француженки с
бледными лицами, темными глубокими глазами, в черных юбках и белых чепцах. Или,
например, лондонские улицы, освещенные фонарями и залитые дождем, в ту ночь, которую я
провел на паперти старой церкви, когда летом шел в город из Рамсгейта. Да, в других странах
тоже есть нечто подобное. Но когда в прошлое воскресенье я бродил один по плотине, мне
думалось: «Как хороша наша голландская земля!» У меня было так хорошо на сердце, что я,
казалось, чувствовал свое единение с богом. Передо мной воскресли картины детства: мне
вспомнилось, как в последние дни февраля мы часто ходили гулять с отцом в Рейсберген и
слушали жаворонков, поющих над черными пашнями и молодыми зеленями в ярко-голубом
небе между белыми облаками, а под ними мощенная камнем и обсаженная буками дорога. О
Иерусалим, Иерусалим! Или лучше – о Зюндерт, о Зюндерт! Кто знает, быть может, этим
летом мы опять будем вместе гулять у моря. Нам нужно лишь всегда оставаться добрыми
друзьями, Тео, и верить в бога, непоколебимо верить в того, кто может дать нам больше, чем
мы просим и жаждем.
От души поздравляю тебя с сегодняшним днем: 1 сейчас уже половина второго, и, таким
образом, настало восьмое февраля. Да сохранит бог для нас отца еще на долгие годы.
86 Дордрехт, 26 февраля 1877
Прилагаю фотографию – «Гугенотов», повесь ее у себя в комнате. Ты знаешь историю
о том, как один молодой человек накануне Варфоломеевской ночи был предупрежден своей
невестой, которая знала, что должно случиться, и как она хотела заставить его надеть на руку
белую повязку – опознавательный знак католиков. На это он, однако, не согласился: вера и
долг были ему дороже невесты…
Сегодня у меня было много работы – целая куча мелочей, но они входят в мои
обязанности; если у человека отсутствует чувство долга, он не может сохранить хотя бы