ть человеческой, а не
материальной стороны, не исключено, что наши денежные затруднения, наконец, уладятся: в
буре мужаешь. Продолжаю заниматься обрамлением моих этюдов – они дополняют
меблировку дома и придают ему определенный характер.
Когда Гоген передаст тебе свои полотна – официально, как представителю фирмы
Гупиль, и частным образом, как другу и человеку, которому обязан, он, в свою очередь,
почувствует себя главою мастерской, имеющим право распоряжаться деньгами по своему
усмотрению и оказывать посильную материальную помощь Бернару, Лавалю и прочим в обмен
на этюды и картины. Это условие будет распространяться и на меня: я тоже собираюсь отдавать
свои этюды за 100 фр. и соответствующую долю холста и красок. Чем отчетливей Гоген
осознает, что, объединившись с нами, он делается главою мастерской, тем быстрее он
выздоровеет и тем усердней возьмется за работу. А чем лучше и полнее будет оборудована
мастерская, чем больше людей будет к нам приезжать, тем больше у него появится новых
замыслов и желания их осуществить.
У себя в Понт-Авене они только об этом и говорят; заговорят об этом и в Париже.
Повторяю, чем обстоятельнее будет все устроено, тем лучшее создастся у всех впечатление о
нашей затее и тем больше у нее будет шансов на успех. В общем, как дела пойдут, так и ладно.
Я лишь заранее предупреждаю, во избежание дальнейших споров: если Лаваль и Бернар в
самом деле переберутся сюда, возглавлять мастерскую будет Гоген, а не я.
Что же касается практического устройства самой мастерской, то здесь мы, несомненно,
всегда придем к единому мнению.
Рассчитываю получить ответ от тебя в пятницу. Бернар в своем письме еще раз
высказывает полную убежденность в том, что Гоген – большой мастер и выдающийся по уму и
характеру человек…
Лозы виноградника, который я написал, зеленые, пурпурные, желтые; гроздья у них
фиолетовые, стволы – черные и оранжевые.
На горизонте несколько серо-голубых ив; вдали красная крыша виноградной давильни и
лиловый силуэт далекого города.
На винограднике – фигурки дам с красными зонтиками и сборщиков винограда с
тачкой.
Надо всем – синее небо, на переднем плане – серый песок. Картина – пандан к саду с
шарообразным кустом и олеандрами.
Думаю, что 10 отправленных сегодня полотен понравятся тебе больше всего того, что я
прислал в прошлый раз, и надеюсь, что за осень успею сделать еще столько же холстов.
Природа здесь день ото дня богаче. Когда вся листва пожелтеет,– а листопад тут, как и
у нас, начинается, кажется, не раньше первых чисел ноября, – на синем фоне неба это будет
потрясающее зрелище. Зиему уже не раз удавалось воспроизвести все это великолепие. Потом
наступит короткая зима, а затем мы опять увидим цветение садов.
545
Я только что получил автопортреты Гогена и Бернара. На заднем плане второго портрет
Гогена, висящий на стене; на первом – vice versa. 1
1 Наоборот (лат.).
Портрет Гогена особенно бросается в глаза, но мне больше нравится портрет Бернара –
это идея подлинного художника: несколько простых красок, несколько темных линий, но
сделано шикарно – настоящий, настоящий Мане. Правда, портрет Гогена выполнен искуснее и
тщательнее обработан.
Он – об этом пишет и сам Гоген – производит такое впечатление, словно автор
представил себя в виде заключенного. Ни тени веселости. Облик кажется бесплотным –
художник, видимо, умышленно старался создать нечто очень невеселое: тело в тенях имеет
мрачный синеватый цвет.
Наконец-то я получил возможность сравнить свои работы с работами сотоварищей.
Уверен, что мой автопортрет, который я посылаю Гогену в обмен, выдерживает такое
сравнение. Отвечая на письмо Гогена, я написал ему, что поскольку и мне позволено
преувеличить свою личность на портрете, я пытаюсь изобразить на нем не себя, а
импрессиониста вообще. Я задумал эту вещь как образ некоего бонзы, поклонника вечного
Будды.
Когда я сопоставляю замысел Гогена со своим, последний мне кажется столь же
значительным, но менее безнадежным.
Глядя на его портрет, я заключаю, прежде всего, что так продолжаться не может –
Гоген должен обрести бодрость, должен вновь стать жизнерадостным художником тех времен,
когда он писал негритянок.
Я рад, что у меня теперь есть два портрета, которые верно передают сегодняшний облик
моих сотоварищей. Но они не останутся такими, как ныне: в них должна проснуться любовь к
жизни.
И я отчетливо сознаю, что на меня ложится обязанность сделать все возможное, чтобы
облегчить нашу общую нужду.
С точки зрения нашего живописного ремесла – это ничтожная жертва. Я чувствую, что
Гоген – больше Милле, нежели я; но зато я – больше Диаз, чем он, и, как Диаз, я постараюсь
угодить публике, чтобы заработать побольше денег на общие нужды. Я потратил на живопись
больше, чем Гоген и Бернар, но когда я гляжу на их вещи, мне это безразлично: они работали в
слитком большой нищете, чтобы с этим считаться.
Вот увидишь, у меня есть кое-что получше, кое-что более пригодное для продажи, чем
то, что я тебе послал, и я чувствую, что сумею продолжать в том же духе. Я даже в этом уверен,
ибо знаю: кое-кому будут приятны такие поэтические сюжеты, как «Звездное небо»,
«Виноградные лозы», «Борозды», «Сад поэта».
Итак, я полагаю, что твой и мой долг – добиться относительного богатства: водь нам
предстоит поддерживать очень больших художников. Теперь, когда заодно с тобой будет Гоген,
ты станешь счастлив так же или, во всяком случае, в том же роде, что Сансье. А Гоген рано или
поздно приедет – в это я твердо верю. Время же терпит. Что бы там ни было, он, несомненно,
полюбит наш дом, привыкнет считать его своей мастерской и согласится ее возглавить.
Подождем с полгода и посмотрим, что получится.
Бернар мне прислал еще штук десять рисунков и довольно лихие стишки. Все это,
вместе взятое, озаглавлено: «В бордели».
Ты скоро увидишь все, что мне прислано: я полюбуюсь на портреты еще некоторое
время, а потом переправлю их тебе.
С нетерпением жду твоего письма: я заказал рамки и подрамники и поэтому нахожусь в
затруднительных обстоятельствах.
Рад тому, что ты рассказываешь насчет Фрере, но смею думать, что еще сделаю вещи,
которые больше понравятся как тебе, так и ему.
Вчера писал закат.
У Гогена на портрете вид больной и затравленный! Ну да ладно, так долго не продлится.
Любопытно будет сравнить этот автопортрет с тем, который он напишет через полгода,
Как-нибудь ты увидишь и мой автопортрет: я посылаю его Гогену, а тот, надеюсь, его
сохранит.
Он выдержан в пепельных тонах, фон – светлый веронез (без желтого). Одет я в
коричневую куртку с голубыми отворотами, ширина которых, равно как и коричневый цвет,
доведенный мною до пурпура, преувеличены.
Голова моделирована крупными светлыми мазками на светлом, почти без теней фоне.
Только глаза я посадил по-японски – чуть косо.
546 note 64
На этот раз мне пришлось круто – деньги кончились в четверг, а сегодня уже
понедельник. Это чертовски долго.
4 дня я прожил в основном на 23 чашках кофе с хлебом, да и те выпросил в кредит. Вина
здесь не твоя, а моя, если речь вообще может идти о вине: мне не терпелось обрамить свои
картины, и я заказал рамок больше, чем позволял мой бюджет, – мне ведь пришлось еще
уплатить за аренду дома и прислуге. А сегодня предстоят новые расходы – мне надо прикупить
холст, который я загрунтую сам…
Пишу второпях – занят портретом.
Я хочу сказать, что пишу для себя портрет мамы. Мне так нестерпимо видеть ее
бесцветную фотографию, что я по памяти пробую сделать ее портрет в гармоничных красках.
547
Прилагаю вчерашнее письмо, которое отправляю без всяких исправлений. Из него ты
поймешь, что я думаю об автопортрете Гогена. Он слишком темен, слишком невесел. Не хочу
этим сказать, что Гоген не нравится мне таким, но он должен измениться, и он приедет.
Конечно, они там, в Бретани, тратят меньше денег, чем я, но нам лучше бы жить здесь
втроем, даже если это будет стоить чуточку дороже.
Снова повторяю, нельзя работать прусской синей, когда рисуешь тело, иначе оно
перестает быть плотью, а становится деревом. Самое лучшее для Гогена – как можно скорее
перебраться ко мне. Смею, однако, надеяться, что другие его бретонские работы удачнее по
колориту, чем присланный мне портрет: он ведь сделан наспех.
548
Будем осторожны и не станем забывать, что мы должны вернуть себе деньги,
истраченные в течение нескольких непроизводительных лет не только на нас самих, но, прежде
всего, ради процветания мастерской.
Сохраняя спокойствие, мы справимся с такой задачей, тем более что это наше право: мы
его выстрадали…
Работаю над портретом матери: черно-белая фотография раздражает меня.
Ах, какие портреты с натуры можно было бы делать с помощью фотографии и
живописи! Я не оставляю надежды, что мы еще увидим настоящую революцию в области
портрета.
Я написал домой, чтобы мне прислали также карточку отца – по ней я сделаю его
портрет: не хочу держать у себя фотографий. Портрет мамы (полотно размером в 8) будет
исполнен на зеленом фоне, платье – кармин. Не знаю, велико ли будет сходство с оригиналом,
но мне хочется, чтобы полотно создавало впечатление белокурости. Как-нибудь ты его
увидишь, и если захочешь, я сделаю для тебя копию. Работаю опять густыми мазками.
549
Письмо от Гогена. Он осыпает меня незаслуженными комплиментами и добавляет, что