значительной степени объясняется хорошим питанием. Вот что нужно каждому, кто занимается
живописью.
Сколько нужно перемен, для того чтобы художники смогли бы начать жить, как живут
рабочие! Ведь столяр или кузнец производит гораздо больше, чем они.
Для живописцев следовало бы устроить большие мастерские, где каждый имел бы
возможность регулярно трудиться.
Я в полном смысле слова валюсь с ног и ничего не вижу – так хочется спать и так
устали глаза…
Эту неделю я работал над пятью картинами. Таким образом, количество картин
размером в 30 для дома достигло пятнадцати.
2 картины Подсолнечники
3 « Сад поэта
2 « Другой сад
1 картина Ночное кафе
1 « Мост в Тринкетайле
1 « Железнодорожный мост
1 « Дом
1 « Тарасконский дилижанс
1 « Звездная ночь
1 « Вспаханное поле
1 « Виноградник
555
Из письма Гогена я узнал, что он отправил тебе картины и этюды. Буду очень рад, если
ты выберешь время и подробно напишешь, что же он тебе прислал. К его письму было
приложено письмо от Бернара, который сообщает, что он получил посылку с семью моими
картинами и что они хотят их все до одной оставить у себя. Для обмена со мною Бернар сделает
новый этюд, а трое остальных – Море, Лаваль и еще какой-то молодой человек пришлют мне,
как я надеюсь, автопортреты.
Мой уже у Гогена, и Бернар пишет, что ему тоже хотелось бы иметь такой же, хотя у
него уже есть мой автопортрет, который он выменял у меня на портрет своей бабушки.
Мне приятно, что им нравится сделанное мною по части фигур. Я все еще не пришел в
себя после прошлой недели – работа так вымотала меня, что я до сих пор не в силах за что-
нибудь взяться; к тому же мистраль сегодня особенно неистовствует, взметая целые тучи пыли
– деревья белы от нее снизу доверху. Поэтому я просто вынужден ничего не делать. Я проспал
16 часов подряд и до некоторой степени отошел.
Завтра окончательно приду в себя после этой сумасшедшей гонки.
А неделя была все-таки недурна – целых пять полотен! А если за такое приходится
потом расплачиваться, что ж – это в порядке вещей. К тому же, если бы я работал медленней, я
не управился бы до начала мистраля.
Когда погода хорошая, ею надо пользоваться – без этого тут ничего не сделаешь.
Чем занят Сёра? Если увидишь его, передай от меня, что я работаю над декорацией,
состоящей уже сейчас из 15 полотен размером в 30, и что для завершения ее мне потребуется
еще самое малое штук 15. Прибавь, что в этой большой работе меня нередко поддерживает
воспоминание о нем и о посещении его мастерской, где я видел его прекрасные большие
картины.
Мне очень хочется иметь автопортрет Сёра. Я написал Гогену, * что предложил ему
обмен портретами, прежде всего, в расчете на то, что они с Бернаром уже сделали немало
этюдов друг с друга.
Но поскольку я ошибся в своем предположении и Гоген написал свой автопортрет
специально для меня, я не хочу меняться, так как считаю его работу слишком для этого
значительной. Он настаивает, чтобы я согласился на обмен, и осыпает меня похвалами, которых
я не заслуживаю. Поэтому довольно о нем. Посылаю тебе статью о Провансе, на мой взгляд,
очень недурную. Эти «Фелибры» * – Кловис Гюг, Мистраль и другие – представляют собой
литературно-художественное общество. Они пишут по-провансальски, а то и по-французски
подчас недурные, а подчас и просто отличные сонеты.
Если фелибры когда-нибудь перестанут не замечать меня, они все побывают в моем
домике. Предпочту, чтобы это произошло не раньше, чем я закончу свою декорацию, но, любя
Прованс не меньше, чем они, все-таки считаю, что заслуживаю право на внимание с их
стороны.
Впрочем, заявлю я об этом праве лишь в том случае, если встанет вопрос о том, где мне
работать – здесь или в Марселе, куда, как ты знаешь, я не прочь перебраться, ибо полагаю, что
марсельские художники обязаны продолжить дело, начатое Монтичелли.
Чтобы связаться с ними, достаточно будет, если мы с Гогеном напишем статью в одну из
местных газет.
553-а. См. письма к Полю Гогену.
554
Наконец-то посылаю небольшой набросок, который даст тебе хоть какое-то
представление о ходе работы. Сегодня я снова взялся за нее.
Глаза у меня еще побаливают, но у меня уже родился новый замысел, и вот его
набросок. Холст опять размером в 30.
На этот раз попросту пишу собственную спальню. Вся штука здесь в колорите, упрощая
который, я придаю предметам больше стиля, с тем чтобы они наводили на мысль об отдыхе и
сне вообще. Вид картины должен успокаивать мозг, вернее сказать, воображение.
Стены – бледно-фиолетовые, пол – из красных плиток.
Деревянная кровать и стулья – желтые, как свежее масло; простыня и подушки –
лимонно-зеленые, очень светлые.
Одеяло – ало-красное. Окно – зеленое.
Умывальник – оранжевый, таз – голубой.
Двери лиловые.
Вот и все, что есть в этой комнате с закрытыми ставнями.
Мебель – крупных размеров и всем своим видом выражает незыблемый покой.
На стенах портреты, зеркало, полотенце и кое-что из одежды.
Рамка – поскольку в картине нет белого – будет белой.
Это полотно – мой реванш за вынужденный отдых.
Я буду работать над ним весь завтрашний день, но уже сейчас ты можешь видеть,
насколько прост замысел. Тени устранены, цвет наложен плоскостно, как на японских
гравюрах.
Это полотно – контраст к «Тарасконскому дилижансу» и «Ночному кафе».
Пишу кратко, так как завтра с первым свежим утренним светом сажусь кончать
картину…
Как-нибудь сделаю для тебя наброски и других комнат.
555 note 65
Мой дорогой брат, уж если ты жалуешься, что голова у тебя пуста и ты не в состоянии
сделать ничего путного, то мне и подавно не грех пребывать в меланхолии: я-то ведь без тебя и
вообще ни на что не способен. Поэтому давай будем спокойно курить свою трубку, не убиваясь
и не доводя себя до хандры только из-за того, что нам так трудно дается наша работа и что мы
не в силах справиться с нею поодиночке, а вынуждены трудиться вдвоем.
Разумеется, и у меня бывают минуты, когда мне хочется самому вернуться в торговлю и
тоже заработать немного денег.
Но раз мы пока что ничего изменить не можем, примиримся с неизбежным, с тем, что ты
осужден без отдыха заниматься скучной торговлей, а я, также без отдыха, вынужден
надрываться над тяжелой, поглощающей все мои мысли работой.
Надеюсь, уже через год ты увидишь, что мы с тобой создали кое-что подлинно
художественное.
Моя спальня – это нечто вроде натюрморта из парижских романов, знаешь, тех, что в
желтых, розовых и зеленых переплетах, хотя фактура, как мне кажется, и мужественнее, и
проще.
В ней нет ни пуантилизма, ни штриховки – ничего, кроме плоских, гармоничных
цветов.
Чем займусь после нее – не знаю: глаза все еще побаливают.
В такие минуты, после тяжелой работы, у меня всегда пусто в голове – тем более пусто,
чем тяжелее была работа.
Дай я себе волю, я с удовольствием послал бы к черту и даже, как папаша Сезанн, пнул
бы ногою то, что сделал. К чему, однако, пинать этюды ногами? Ей-богу, не лучше ли просто
оставить их в покое, если в них нет ничего хорошего? Если же есть – тем лучше.
Словом, не будем размышлять о том, что такое хорошо и что такое плохо – это всегда
относительно.
Беда голландцев как раз в том и состоит, что мы любим называть одно безусловно
хорошим, а другое безусловно плохим, хотя в жизни хорошее и плохое разграничены далеко не
так четко.
Да, я прочел «Сезарину» Ришпена. В ней кое-что есть, например описание отступления,
где так и чувствуешь усталость солдат. Не так ли мы сами бредем иногда по жизни, хоть мы и
не солдаты?
Ссора отца с сыном производит сильное впечатление, но книга в целом, как и «Силки»
того же Ришпена, слишком уж безотрадна, в то время как вещи Ги де Мопассана, выбирающего
не менее печальные сюжеты, кончаются гораздо более человечно. Возьми, к примеру,
«Господина Парана» или «Пьера и Жана». Конец в них тоже не счастливый, но люди все-таки
примиряются со своей долей и продолжают жить, а не кончают кровью и жестокостями, как у
Ришпена. Предпочитаю ему Мопассана – он утешительнее. Сейчас читаю «Евгению Гранде»
Бальзака – историю крестьянина-скупца…
Мы, конечно, не пишем картин в рамах, как голландцы, но все же делаем картины вроде
японских цветных гравюр. Удовольствуемся и этим.
556
Я распорядился провести газ в мастерскую и на кухню. Установка обошлась мне в 25
франков. Но ведь мы с Гогеном окупим ее за какие-нибудь две недели, если будем работать
вечерами, верно? Однако я жду Гогена со дня на день, и поэтому мне совершенно необходимо
еще, по крайней мере, 50 франков.
Я здоров, но непременно свалюсь, если не начну лучше питаться и на несколько дней не
брошу писать. Я дошел почти до того же состояния, что безумный Гуго ван дер Гус в картине
Эмиля Вотерса. И не будь моя природа двойственной – наполовину я монах, наполовину
художник, – со мною уже давно и полностью произошло бы то, что случилось с
вышеупомянутой личностью.
Не думаю, что это была бы мания преследования: когда я возбужден, меня поглощают
скорее мысли о вечности и загробной жизни.
Но, как бы то ни было, мне не следует слишком полагаться на свои нервы.
Касаюсь всего этого только для того, чтобы ты не думал, будто я питаю какое-то