выжженная почва и отроги Малых Альп, вверху – клочок зелено-голубого неба с фиолетово-
белым облачком. На переднем плане – чертополох и сухая трава.
В центре – крестьянин, который тащит сноп соломы. Этюд не менее труден, чем
предыдущий, только тот был сделан почти целиком в желтом, а этот – почти целиком
фиолетовый. Фиолетовые тона – нейтральные и приглушенные. Вдаюсь в эти подробности, так
как полагаю, что новый этюд дополнит «Жнеца» и лучше раскроет его замысел. «Жнец»
кажется написанным наспех, а рядом с этой вещью он будет выглядеть серьезной работой. Как
только полотно просохнет, вышлю его вместе с повторением «Спальни».
Если кто-нибудь зайдет посмотреть на мои этюды, очень прошу тебя показать ему оба
названных выше этюда одновременно по причине контраста их дополнительных цветов.
Кроме того, на этой неделе я написал «Вход в каменоломню», очень похожий на вещи
японцев. Ты, конечно, помнишь их рисунки, на которых там и сям разбросаны маленькие
деревца и пучки травы? У нас здесь бывают дни, когда природа великолепна, а осенние пейзажи
с точки зрения колорита просто неповторимы: зеленое небо, контрастирующее с зеленой,
оранжевой, желтой растительностью; земля всех оттенков фиолетового, выжженная трава и кое-
где оживленные в последний раз дождями растения, на которых вторично расцвели маленькие
цветы – фиолетовые, розовые, голубые, зеленые – словом, такое, что чертовски обидно не
суметь воспроизвести.
Здешнее небо напоминает сейчас наше, северное, но краски его в часы восхода и заката
разнообразней и чище. Оно – как у Жюля Дюпре или Зиема.
У меня готовы также два пейзажа – сад при убежище и самое убежище, причем
последнее выглядит на полотне очень приятно. Я пытался воссоздать пейзаж во всей его
подлинности, упростив его и подчеркнув неизменность, с которой сосны и купы кедров гордо
рисуются на фоне голубого неба.
Словом, если «Группа двадцати» вспомнит обо мне, хоть я и не жажду этого, я сумею
послать им кое-что красочное. Впрочем, важно для меня не это, а другое: один человек, намного
превосходящий меня, – я имею в виду Менье – написал боринажских откатчиц, и смену,
идущую на шахту, и заводы с красными крышами и черными трубами на фоне серого неба,
словом, все то, что мечтал сделать я, чувствуя, что это никем еще не сделано, хотя давно
должно было быть написано. Тем не менее и после него художники могут почерпнуть там еще
бесчисленное множество сюжетов. Им следовало бы спуститься в шахту и передать эффекты
света…
Понимаешь ли ты, какая долгая жизнь суждена фигурам Жюля Бретона, Бийе и других?
Они справились с трудностями, которые ставили перед ними модели, а это уже немало. Точно
так же долговечной будет и одна из картин Отто Вебера, относящаяся к лучшему (не
английскому) периоду его творчества. Одна ласточка не делает весны, новая идея не
зачеркивает уже созданные шедевры. Ужас положения импрессионистов в том, что их движение
на многие годы затормозилось из-за тех препятствий, с которыми победоносно справилось
предыдущее поколение, – из-за денежных затруднений и отсутствия моделей. Поэтому Бретон,
Бийе и другие с полным правом могут смеяться над ними и удивленно спрашивать: «Когда же
мы увидим ваших крестьян и крестьянок?» Я лично со стыдом признаю себя побежденным.
Я скопировал фиолетовую «Женщину с ребенком у камина» г-жи Дюмон-Бретон и
намерен продолжать копировать и дальше; таким образом у меня составится целая коллекция
копий, а когда она станет достаточно обширной и полной, я подарю ее какой-нибудь школе.
Спешу заверить тебя, что, получив следующую посылку, ты гораздо ближе, чем раньше,
познакомишься с Малыми Альпами, столь любезными доброму Тартарену. До сих пор, если не
считать полотна «Горы», они представали перед тобой лишь на заднем плане картин.
Сейчас у меня есть более серьезный этюд гор: дикое ущелье, где по каменному ложу
вьется узкий ручей.
Полотно целиком в фиолетовых тонах. Теперь я в состоянии сделать целую серию
этюдов, посвященных Малым Альпам, – я долго присматривался к ним и хорошо их изучил.
Помнишь прелестный пейзаж Монтичелли, который мы видели у Делабейрета, – скала с
деревом на фоне заката? Сейчас здесь сколько угодно таких сюжетов, и я непременно взялся бы
за них, если бы мне только разрешили выходить вечером за ворота…
Последние дни чувствую себя отлично. По-моему, г-н Пейрон прав, утверждая, что я не
сумасшедший в обычном смысле слова, так как в промежутках между приступами мыслю
абсолютно нормально и даже логичнее, чем раньше. Но приступы у меня ужасные: я полностью
теряю представление о реальности. Все это, естественно, побуждает меня работать не покладая
рук: ведь шахтер, которому постоянно грозит опасность, тоже торопится поскорее сделать все,
что в его силах.
По вечерам я просто подыхаю от скуки. Ей-богу, перспектива предстоящей зимы отнюдь
меня не веселит.
611
Частенько мною овладевает непреодолимая хандра. Чем нормальнее я себя чувствую,
чем хладнокровнее судит обо всем мой мозг, тем более безумной и противоречащей здравому
смыслу представляется мне моя затея с живописью, которая стоит нам таких денег и не
возмещает даже расходов на нее. В подобные минуты у меня на душе особенно горько: вся беда
в том, что в мои годы чертовски трудно менять ремесло.
В тех голландских газетах, которые ты приложил к репродукциям с Милле, я обнаружил
письма из Парижа, принадлежащие, по-моему, перу Исааксона. Они написаны очень тонко, и в
них угадывается автор, болезненная восприимчивость и исключительная нежность которого
невольно напоминают мне «Путевые картины» Г. Гейне.
Нет нужды говорить тебе, что я считаю чересчур преувеличенным его отзыв обо мне,
данный в одной из заметок.
Это лишний раз доказывает, что я был прав, когда не хотел, чтобы обо мне писали.
Кроме того, во всех этих статьях, изобилующих очень меткими замечаниями, чувствуется, на
мой взгляд, нечто болезненное.
Исааксон долго жил в Париже, где, как мне кажется, вел себя разумнее, чем я – не пил
и т. д.; тем не менее я ощущаю в его письмах ту же, столь знакомую мне по Парижу
нравственную усталость…
Сегодня утром начал «Землекопов» на полотне размером в 30.
А знаешь, повторение в цвете рисунков Милле может оказаться очень интересным
делом, из них легко составить совершенно исключительную коллекцию копий, вроде работ
Прево, копировавшего малоизвестные работы Гойи и Веласкеса для г-на Дориа.
Допускаю, что, занимаясь этим, я принесу больше пользы, чем даст моя собственная
живопись.
Начал работать над этюдом, изображающим палату буйнопомешанных в арльской
лечебнице. Однако в последние дни у меня кончился холст, и я совершил несколько долгих
прогулок по окрестностям. Начинаю глубже чувствовать природу, на лоне которой живу.
Думаю, что и позднее буду не раз еще возвращаться все к тем же провансальским мотивам. То,
что ты пишешь о Гийомене, очень верно: он нашел кое-что и довольствуется этим, не хватаясь
за что попало и сохраняя верность все тем же очень простым сюжетом, которые разрабатывает
все более метко и сильно. Ей-богу, это не порок, и меня глубоко пленяет присущая ему
искренность.
613
Ты очень меня порадовал репродукциями с Милле. Работаю над ними не покладая рук, и
это подбадривает меня: я уже начинал постепенно опускаться, не имея возможности видеть
произведения искусства. Закончил «Вечерний час», сейчас делаю «Землекопов» и «Человека,
надевающего куртку» на холстах в 30, а также «Сеятеля» меньшего размера. «Вечерний час»
выполнен в гамме от фиолетового до бледно-лилового, свет лампы – бледно-лимонный, огонь
– оранжевый, человек – красная охра. Скоро ты все все это получишь. Мне кажется, что
делать картины по рисункам Милле означает скорее переводить их на другой язык, нежели
копировать. Кроме того, работаю над двумя другими сюжетами – дождем и вечерним
ландшафтом с большими соснами.
Пищу также листопад.
Со здоровьем все отлично, если не считать того, что я довольно часто хандрю; но в
целом я чувствую себя гораздо лучше, чем летом или в первые дни приезда сюда, и даже лучше,
чем в Париже.
Творческие замыслы мои, как мне кажется, крепнут. Не знаю, конечно, одобришь ли ты
то, что я делаю сейчас. В предыдущем письме ты утверждал, что поиски стиля подчас умаляют
другие достоинства художника. Я же, действительно, стремлюсь найти свой стиль,
подразумевая под этим более мужественный и волевой рисунок. Если в результате таких
поисков я стану больше похож на Гогена или Бернара, – пусть. Ничего не поделаешь!
Впрочем, я склонен думать, что постепенно ты убедишься в моей правоте.
Да, ландшафт страны надо чувствовать во всей его полноте. Разве не это именно
достоинство отличает работы Сезанна от вещей любого другого художника? А сколько личного
в рисунке и стиле у Гийомена, которого ты приводишь в пример!
Короче говоря, я работаю, как умею. Сейчас, когда листья уже почти опали, местный
пейзаж стал более схож с северным. Чувствую, что, вернувшись теперь на север, я буду видеть
вещи лучше, чем раньше.
Здоровье – великая вещь: работа во многом зависит от него.
К счастью, отвратительные кошмары больше не мучат меня. На днях собираюсь
съездить в Арль…
Стараюсь по возможности упростить свою палитру, поэтому очень часто работаю, как в
былые времена, – охрами. Отлично понимаю, что этюды из последней посылки, нарисованные
крупными извилистыми линиями,– не то, чем им следовало бы быть; тем не менее смею тебя