категорически возражаю против того, на чем настаиваешь ты, – меня вовсе не надо
сопровождать до самого Парижа. Как только я сяду в поезд, никакого риска больше не будет.
Во-первых, я не буйный; во-вторых, если даже предположить, что начнется новый приступ, то
ведь в вагоне будут и другие пассажиры, а кроме того, на любой станции знают, что делать в
таких случаях.
Твои опасения на этот счет так удручают меня, что я прихожу в совершенное отчаяние.
То же самое я сказал и г-ну Пейрону, заметив ему, что приступы, вроде того, который
только что кончился, неизменно сопровождаются у меня тремя-четырьмя месяцами полного
спокойствия. Вот я и хочу воспользоваться таким периодом, чтобы переменить место
жительства, а переменить его я намерен в любом случае. Теперь мое решение уехать отсюда
неколебимо…
Считаю необходимым посетить этого сельского врача 1 как можно скорее. Поэтому мой
багаж мы оставим на вокзале, я пробуду у тебя всего 2-3 дня, после чего отправлюсь в эту
деревню, где для начала остановлюсь в гостинице. Мне кажется, тебе следует в ближайшие же
дни, не откладывая, написать нашему будущему другу (я имею в виду упомянутого выше врача)
примерно следующее: «Горячо желая познакомиться и посоветоваться с вами до того, как
надолго перебраться в Париж, мой брат надеется, что вы одобрите его намерение провести
несколько недель в вашей деревне, где он займется этюдами. Он убежден, что вы с ним придете
к единому мнению, и полагает, что возвращение на север облегчит его состояние, в то время как
дальнейшее пребывание на юге угрожало бы ему обострением болезни».
1 Доктора Гаше в Овере.
Словом, напиши ему в этом роде, а затем, через день или два после моего приезда в
Париж, мы дадим ему телеграмму, и он, возможно, встретит меня на своей станции.
Здешняя атмосфера начинает невыразимо тяготить меня. Что ж, я терпел больше года,
теперь мне необходим воздух: я чувствую себя раздавленным скукой и печалью…
Я имею право менять лечебницу по своему усмотрению – ведь это же не значит
требовать возвращения мне полной свободы.
Я старался быть терпеливым и до сих пор никому не причинил вреда. Справедливо ли,
чтобы меня сопровождали, как опасного зверя? Благодарю покорно, я отказываюсь. Если со
мной случится припадок, то на любой железнодорожной станции знают, что в таких случаях
надо делать, и я подчинюсь…
К тому же есть основания предполагать, что переезд действительно пойдет мне на
пользу. Работа подвигается успешно. Я дважды написал молодую траву в парке. Одно из
полотен сделано исключительно просто. Вот его беглый набросок.
Фиолетово-розовый ствол сосны, а вокруг травы вперемешку с белыми цветами и
одуванчиками; на заднем плане, в верхней части картины, – маленький розовый куст и стволы
других деревьев. Убежден, что в Овере, где мне можно будет выходить, работа целиком
поглотит меня и я стану безразличен ко всему, кроме нее, а значит, приду в хорошее
настроение.
632 note 108
Повторяю еще раз, что самочувствие у меня хорошее, хотя последний долгий приступ
изрядно меня вымотал; смею также думать, что предполагаемый переезд еще больше освежит
мне голову…
Надеюсь, что в любом случае мы скоро увидимся.
Присланные тобой офорты очень красивы. Здесь я нацарапал набросок со сделанной
мною маслом композиции с тремя фигурами, которые видны на заднем плане офорта «Лазарь»:
мертвец и обе его сестры. Пещера и труп – бело-желто-фиолетовые. У женщины,
приподнимающей покров с лица воскресшего, зеленое платье и оранжевые волосы; у второй –
черная шевелюра и полосатое – зеленое с розовым – одеяние. Позади них сельский ландшафт:
голубые холмы, желтое восходящее солнце.
Комбинация цветов сама по себе выражает то же, что светотень на офорте.
Будь в моем распоряжении та модель, что позировала мне для «Колыбельной», и другая,
чей портрет, по рисунку Гогена, ты уже получил, я, без сомнения, попытался бы выполнить эту
вещь в более крупном формате, поскольку персонажи в смысле характера – как раз то, о чем я
мечтал. Но если даже после переезда на север мне придется отказаться от сюжетов такого рода,
у меня все равно останется возможность делать с натуры этюды крестьян и крестьянок.
Что касается заказа на краски, то, если я задержусь еще на несколько дней, ты вышлешь
мне часть красок немедленно; если же я уеду в ближайшее время, на что очень надеюсь,
придержи их до моего возвращения в Париж.
В любом случае напиши мне поскорее. Надеюсь, картины доехали без повреждений? Я
написал еще одну – зеленый уголок; получилось, как мне кажется, довольно свежо.
Попробовал также скопировать «Доброго самаритянина» Делакруа. Судя по заметке в «Figaro»,
одна из картин папаши Квоста пользуется большим успехом в Салоне.
633
В настоящее время улучшение продолжается. Этот проклятый приступ прошел, как
шторм, и я работаю спокойно, с неослабевающим пылом: хочу сделать здесь несколько
последних вещей. Я работаю над холстом с розами на светло-зеленом фоне и над двумя
холстами с большими букетами фиолетовых ирисов. Один из них – на розовом фоне, где
эффект гармоничен и мягок благодаря сочетанию зеленых, розовых и лиловых тонов.
Второй фиолетовый букет (доходящий до кармина и чистой прусской синей)
совершенно противоположен первому. Помещенный на сверкающем лимонно-желтом фоне с
другими тонами желтого в вазе и подставке, на которой он стоит, он создает эффект
контрастных дополнительных цветов, которые усиливают друг друга.
Эти полотна высохнут не раньше, чем через месяц, но здешний служитель обещал
отправить их после моего отъезда.
Уехать я собираюсь как можно скорее, еще на этой неделе, поэтому сегодня начинаю
собирать вещи.
Из Тараскона дам тебе телеграмму. Да, мне тоже кажется, что с того дня, как мы
простились с тобой на вокзале, прошла целая вечность.
Но вот что странно: если в момент расставания мы с тобой целиком находились под
впечатлением картин Сёра, то и сейчас последние дни мне кажутся настоящим откровением в
области цвета. Я чувствую, дорогой брат, что в смысле своей работы крепче стою на ногах, чем
до отъезда сюда, и что с моей стороны было бы черной неблагодарностью бранить юг.
Признаюсь поэтому, что, покидая его, испытываю глубокую печаль…
День моего отъезда зависит от того, когда я уложу чемодан и закончу свои полотна. Над
ними я работаю с таким подъемом, что укладывать вещи мне кажется труднее, чем делать
картины. Во всяком случае, долго я не задержусь. Очень рад, что отъезд не откладывается: если
решение принято, его всегда очень трудно менять. Заранее ликую при мысли, что увижу
выставку японских гравюр. Не премину я посетить и Салон, где, думается мне, есть кое-что
интересное, хотя отчет о нем в «Figaro» оставил меня, разумеется, более или менее
равнодушным.
634 note 109
У меня состоялся последний разговор с г-ном Пейроном, и я получил разрешение
уложить свои вещи, которые отправляю малой скоростью. Пассажир имеет право везти с собой
30 кг багажа. Это позволит мне захватить мольберт, несколько рам, подрамников и т. д.
Я отправлюсь, как только г-н Пейрон получит от тебя письмо. Чувствую себя довольно
спокойно и думаю, что при моем теперешнем состоянии у меня вряд ли начнется новый
приступ. Во всяком случае, надеюсь быть в Париже до воскресенья и спокойно провести с вами
твой свободный день. Надеюсь при первой же возможности повидать и Андриса Бонгера.
Только что закончил еще одно полотно с розовыми розами в зеленой вазе на желто-
зеленом фоне.
Надеюсь, что картины, написанные мною за последние дни, возместят расходы по
переезду.
Сегодня утром, сдав вещи в багаж, еще раз прошелся по полям. Сплошь покрытые
цветами, они казались после дождя особенно свежими. Сколько я еще мог бы тут сделать!..
Мне очень хочется немедленно по приезде в Париж – если, конечно, хватит сил –
написать желтую книжную лавку (при газовом освещении). Этот замысел давно уже созрел у
меня в голове. Вот увидишь, я засяду за мольберт на другой же день после возвращения.
Уверяю тебя, что во всем касающемся работы я мыслю совершенно нормально, а рука кладет
мазки непринужденно и последовательно.
ОВЕР
МАЙ-ИЮЛЬ 1890
Проведя три дня у Тео в Париже, Винсент 21 мая 1890 г. прибывает в Овер на Уазе, где
поселяется в небольшой гостинице, напротив местной ратуши. Наблюдение за ним принимает
на себя доктор Гаше. Винсент работает, не имея ни минуты отдыха. Каждый день из-под его
кисти выходит новое произведение. Таким образом, за последние два месяца жизни он создает
70 картин и 32 рисунка. Он пишет 15 портретов, среди них такие значительные, как портрет
молодой крестьянки, портрет доктора Гаше и его дочери, а также дочери г-на Раву, хозяина
гостиницы, три натюрморта и ряд удивительно свежих пейзажей и видов Овера. Здесь же он
создает и свой единственный офорт (портрет доктора Гаше).
В начале июля Винсент посещает Париж. На квартире у Тео он встречается с
Альбером Оръе и Тулуз-Лотреком, но, не дождавшись Гийомена, внезапно покидает Париж и в
подавленном состоянии возвращается в Овер. Последние дни июля Винсент был очень
возбужден. 27 июля он смертельно ранит себя в грудь выстрелом из пистолета. 29-го, в
присутствии вызванного доктором Гаше Тео, художник умирает. На следующий день на
оверском кладбище состоялись похороны, на которых присутствовали и некоторые