типы, обитатели приюта для престарелых, пейзажи, в том числе виды Гааги), около 15
литографий и около 20 картин маслом (рыбаки, матросы, крестьяне за работой, пейзажи).
Но семейная жизнь Винсента не удалась: Син оказалась неисправимой. Тео и отец
уговаривают заболевшего художника покинуть Гаагу.
166 Гаага, четверг вечером
Спасибо за письмо и вложение. Я получил твое письмо уже в Эттене, куда вернулся,
потому что договорился об этом с Мауве, как тебе и писал. На рождество у меня произошла
весьма бурная сцена с отцом, и дело зашло так далеко, что он посоветовал мне убраться из
дому. Он сказал это так решительно, что я в тот же день в самом деле ушел.
Получилось это, собственно, вот из-за чего: я не пошел в церковь и объявил, что если
посещение церкви принудительно и я обязан ходить туда, то, разумеется, ноги моей там не
будет, даже из вежливости, хотя я это довольно регулярно делал с самого моего приезда в
Эттен. Но, увы, на самом деле за этой размолвкой стояло нечто куда большее, в частности, вся
история, происшедшая летом между мной и К.
Насколько мне помнится, я впервые в жизни был в такой ярости. Я откровенно сказал,
что считаю их систему религиозных взглядов отвратительной, не хочу больше думать об этих
вопросах и буду всячески избегать их, потому что чересчур глубоко вник в них в самый
печальный период моей жизни.
Возможно, я был слишком запальчив, слишком несдержан, но, как бы то ни было, со
всем этим покончено раз и навсегда.
Я отправился обратно к Мауве и сказал: «Послушайте, Мауве, оставаться в Эттене я
больше не могу, мне надо куда-нибудь перебираться, лучше всего сюда». «Сюда так сюда»,-
ответил он.
И вот я снял здесь мастерскую, то есть комнату с альковом, которую можно
приспособить для этой цели, достаточно дешевую, на окраине города на Схенквеге, в десяти
минутах ходьбы от Мауве.
Отец сказал, что если мне нужны деньги, он, в случае необходимости, ссудит меня, но
теперь это не годится – я должен стать совершенно независимым от него. Каким путем? Пока
еще не знаю, но Мауве, при нужде, поможет мне; надеюсь и верю, что так же поступишь и ты, а
я, конечно, буду трудиться и изо всех сил постараюсь что-нибудь заработать.
Так или иначе, жребий брошен. Момент неудобный, но qu'y faire? 1
1 Что делать (франц.).
Мне нужна какая-нибудь простая мебель, кроме того, мои расходы на материалы для
рисования и живописи неизбежно увеличатся.
Придется также сделать попытку чуточку получше одеться.
Я пошел на большой риск, и вопрос стоит так – либо я потону, либо выплыву. Но мне
все равно пришлось бы рано или поздно начинать самостоятельную жизнь. Так на что же мне
жаловаться? Просто этот день наступил раньше, чем я ожидал. Что до моих отношений с отцом,
то их быстро не наладишь: у нас слишком разные взгляды и убеждения. Для меня наступает
время испытаний: прилив высокий, вода доходит мне почти до рта и – почем знать? – может
быть, еще выше. Но я буду бороться и не отдам свою жизнь даром, а попытаюсь победить и
выплыть. С 1 января я переезжаю в новую мастерскую. Мебель куплю самую простую –
деревянный стол и пару стульев. Я удовлетворился бы одеялом на полу взамен кровати, но
Мауве хочет, чтобы я купил и ее; в случае необходимости он ссудит меня деньгами.
Как ты можешь себе представить, у меня хватает забот и хлопот. Тем не менее я
успокаиваю себя мыслью, что зашел слишком далеко и уже не могу повернуть обратно;
конечно, путь мой, вероятно, будет труден, но зато он теперь достаточно ясен.
Разумеется, я вынужден просить тебя, Тео, посылать мне время от времени то, что ты
сможешь уделить, не стесняя себя.
167 note 5
Тебе, вероятно, будет приятно узнать, что я обосновался в своей собственной
мастерской. Это комната с альковом, достаточно светлая, так как окно большое – в два раза
больше обычного и к тому же выходит на юг…
Мауве сильно обнадеживает меня, уверяя, что скоро я начну понемногу зарабатывать.
Теперь, когда у меня собственная мастерская, я перестану производить неблагоприятное
впечатление на людей, которые до сего времени подозревали меня в том, что я дилетант, лентяй
и бездельник.
169 note 6
Моя мастерская приходит в порядок. Мне бы хотелось, чтобы ты как-нибудь побывал в
ней. Я развесил на стенах все свои этюды; пришли, пожалуйста, мне обратно те, что находятся у
тебя: они могут мне понадобиться. Вероятно, они не годятся для продажи, и я первый вижу их
недостатки, но в них есть что-то от натуры, потому что сделаны они были c подлинным
увлечением.
Как ты знаешь, сейчас я бьюсь над акварелями; если они начнут получаться, их можно
будет продавать.
Поверь, Тео, когда я первый раз явился к Мауве с моими рисунками пером и он сказал:
«Попробуйте теперь работать углем и мелом, кистью и растушевкой», у меня возникло
чертовски много трудностей с этими новыми материалами. Терпения у меня хватало, но порой,
казалось, не помогало даже оно, и тогда меня охватывало такое нетерпение, что я топтал свой
уголь ногами и совершенно падал духом.
Все же через некоторое время я уже послал тебе несколько рисунков, сделанных мелом,
углем и кистью, и отнес Мауве целую кучу таких рисунков; он, разумеется, так же как ты,
сделал мне много замечаний – и совершенно справедливых, но тем не менее я продвинулся на
шаг вперед.
Сейчас я переживаю сходный период борьбы и упадка духа, терпения и нетерпеливости,
надежд и отчаяния. Но я не имею права отступать и через некоторое время лучше овладею
акварелью. Будь это легко, это было бы не так интересно. То же самое – с живописью…
У меня есть с дюжину фигур землекопов и людей, работающих на картофельном поле; я
все думаю, нельзя ли из них что-нибудь сделать; у тебя тоже находится еще несколько штук –
например, человек, насыпающий картофель в мешок. Не знаю еще – как, но рано или поздно я
из этого все же что-нибудь сделаю; летом я внимательно наблюдал за окружающим и здесь, в
дюнах, мог бы написать хороший этюд земли и неба, а потом смело вставить в него фигуры.
Тем не менее я до сих пор не придаю большого значения этим этюдам, так как,
разумеется, надеюсь научиться делать их совершенно иначе и лучше; впрочем, брабантские
типы очень характерны, я – почем знать? – не извлеку ли я еще из них пользу. Если ты
хочешь оставить себе некоторые из них, буду очень рад; но те, что тебе не нужны, я хотел бы
получить обратно: изучая новые модели, я обращу внимание на ошибки в пропорциях, которые
сделал в летних этюдах; таким образом, они, возможно, еще принесут мне пользу.
170
Рисование все больше становится моей страстью, и страсть эта похожа на ту, какую
моряки испытывают к морю.
Мауве показал мне новый путь, на котором можно кое-что сделать, – я имею в виду
работу акварелью. Сейчас я совершенно поглощен ею: сижу, мажу, смываю намазанное, короче,
надрываюсь и ищу…
Я одновременно начал несколько маленьких акварелей и одну большую, по меньшей
мере почти такой же величины, как те этюды фигур, что я делал в Эттене. Само собой
разумеется, дело идет не быстро и не гладко.
Мауве сказал, что я испорчу по крайней мере десяток рисунков, прежде чем научусь
хоть немного управляться с кистью. Но за всем этим открывается лучшее будущее; поэтому я
работаю со всем хладнокровием, на какое способен, и не отчаиваюсь, несмотря ни на какие
ошибки.
Вот набросочек с одной из маленьких акварелей – угол моей мастерской и девочка,
мелющая кофе. Как видишь, я ищу тон: головка и ручки девочки, в которых есть свет и жизнь,
выделяются на тусклом сумеречном фоне и смело контрастируют с частью трубы и печки –
железо и камень – и деревянным полом. Если я сумею выполнить рисунок, как задумал, я
сделаю его на три четверти в тонах зеленого мыла, и затем уголок, где сидит девочка,
обработаю нежно, мягко, с чувством.
Ты, конечно, понимаешь, что я еще не в силах выразить все так, как чувствую, а лишь
пытаюсь преодолеть трудности: зелено-мыльная часть еще недостаточно зелено-мыльна, а
нежность опять-таки недостаточно нежна. Но как бы то ни было, набросок сделан, мысль
выражена и, думается, более или менее сносно…
Тео, у меня куча неприятностей с натурщиками. Я подолгу гоняюсь за ними, а если
нахожу, то их либо трудно заманить в мастерскую, либо они совсем не приходят. Не далее как
сегодня утром не пришел сынишка кузнеца: его отец хотел, чтобы я платил ему гульден в час,
ну, а я, конечно, не согласился.
Завтра мне снова будет позировать старуха, но она не приходила вот уже три дня. Когда
я выхожу, я часто делаю наброски в дешевых кухмистерских, в залах ожидания третьего класса
и тому подобных местах. Но на улице чертовски холодно; я в особенности мерзну, потому что
не умею рисовать так же быстро, как более опытные художники, и должен детально отделывать
свои наброски, если хочу, чтоб они приносили мне какую-то пользу.
175
Сейчас, пока Мауве болен или слишком занят своей большой картиной, я получил
разрешение посещать Вейсенбруха, в случае, если мне нужно что-нибудь спросить; Вейсенбрух
уверил меня, что я могу не беспокоиться насчет того, что Мауве якобы изменил свое отношение
ко мне.
Я спросил также Вейсенбруха, что он думает о моих рисунках пером. «Это ваши лучшие
работы», – ответил он. Я рассказал ему, что Терстех выругал меня за них. «Не обращайте
внимания, – успокоил меня он. – Когда Мауве заявил, что вы прирожденный художник, а