неудовлетворенность собой, стремление сделать вещь гораздо лучше; но все-таки постепенное
собирание коллекции всякого рода фигур – замечательное и утешительное занятие: чем
больше их делаешь, тем больше хочется сделать еще.
Конечно, нельзя заниматься всем сразу, но мне совершенно необходимо сделать ряд
этюдов лошадей, причем не просто в виде набросков, выполненных на улице, а с модели. Я
присмотрел (па газовом заводе) одну старую белую лошадь, самую жалкую клячу, какую только
можно себе вообразить, но хозяин, который заставляет несчастное животное выполнять разные
тяжелые работы и выжимает из него все, что можно, запросил слишком дорого – целых три
гульдена за утро, если он будет приходить ко мне, и, по меньшей мере, полтора гульдена, если я
буду сам приходить па завод, что возможно только по воскресеньям. Если же принять во
внимание, что сделать желательное количество этюдов – скажем, тридцать больших – я могу,
лишь проработав не одно утро, то становится ясно, что затея мне не по карману. Впрочем, со
временем мне, может быть, удастся найти другой выход.
Я могу получить лошадь здесь, и притом без труда, но на очень короткое время – люди
иногда не прочь оказать такую любезность; однако за очень короткое время невозможно
сделать все, что нужно; поэтому от их любезности мало проку. Я по необходимости стараюсь
работать быстро, но мало-мальски годный на что-нибудь этюд занимает самое меньшее
полчаса, так что мне неизменно приходится прибегать к настоящим моделям. В Схевенингене,
например, на пляже у меня были мальчик и мужчина, соглашавшиеся, как они выражались,
«постоять для меня минутку»; но в конце концов у меня всегда возникало желание, чтобы они
попозировали мне подольше: меня уже не удовлетворяет, когда человек или лошадь стоит
спокойно всего минутку.
Если мои сведения верны, рисовальщики «Graphic», когда приходила их очередь, всегда
могли получить в свое распоряжение модель в мастерской или в самой редакции… Диккенс
рассказывает интересные вещи о художниках своего времени и порочном методе их работы,
состоявшем в рабском и в то же время лишь наполовину верном копировании модели. Он
говорит: «Друзья, попытайтесь понять, что модель является не вашей конечной целью, а
средством придать форму и силу вашей мысли и вдохновению. Посмотрите на французов
(например, Ари Шеффера) и убедитесь, насколько лучше они работают, тем вы». Похоже, что
англичане прислушались к нему: они продолжали работать с модели, но научились более
широко и сильно воспринимать ее и использовать для более здоровых, благородных
композиций, чем художники времен Диккенса.
На мой взгляд, есть две истины, всегда бесспорные и дополняющие друг друга: первая
– не подавляй в себе вдохновение и фантазию, не становись рабом своей модели; вторая –
бери модель и изучай ее, иначе твое вдохновение никогда не получит пластической основы…
Знаешь ли ты, какие эффекты можно наблюдать здесь сейчас рано утром? Это нечто
великолепное, нечто вроде того, что изобразил Брион в своей картине «Конец потопа»,
находящейся в Люксембургском музее: полоса красного света на горизонте с дождевыми
облаками над ней. Такие вещи вновь наводят меня на размышление о пейзажистах. Сравни
пейзажистов времен Бриона с нынешними. Разве сейчас они лучше? Сомневаюсь.
Готов признать, что сейчас они производят больше; но хоть я и не могу не восхищаться
работой наших современников, пейзажи, сделанные в более старомодной манере, неизменно
продолжают мне нравиться. А ведь было время, когда я проходил, скажем, мимо полотен
Схелфхоута и думал: «Это не стоит внимания».
Новые пейзажи, хотя они тоже могут кое-кого привлечь, не производят столь сильного,
глубокого, длительного впечатления, и, после того как долгое время видишь только
современные вещи, наивная картина Схелфхоута, или Сеже, или Бакхейзена смотрится с
гораздо большим удовольствием.
Ей-богу, я отнюдь не предвзято отношусь к современному развитию искусства.
Наоборот, чувство разочарования закралось мне в душу невольно и непроизвольно; но что
поделаешь – я все больше и больше ощущаю какую-то пустоту, которую не заполняют
современные вещи.
В качестве примера мне вспомнились кое-какие старые гравюры на дереве Жака,
которые я видел по меньшей мере лет десять назад у дяди Кора; это была серия «Месяцы»,
сделанная в манере тех гравюр, какие появлялись в тогдашних или даже еще более старинных
ежегодных изданиях. В «Месяцах» меньше локального тона, чем в более поздних работах Жака,
но рисунок и какая-то особая сила напоминают о Милле. Кстати, при виде многих набросков в
теперешних журналах у меня создается впечатление, что некое условное изящество грозит
уничтожить ту характерность, ту истинную простоту, примером которых являются упомянутые
мною наброски Жака.
Не кажется ли тебе, что причина этого заключается также в личности и жизни самих
художников? Не знаю, что тебе подсказывает на этот счет твой личный опыт, но много ли ты,
например, найдешь сейчас людей, готовых совершить долгую прогулку в пасмурную погоду?
Сам ты, конечно, не отказался бы от нее и наслаждался бы ею так же, как я, но многие сочли бы
такое времяпрепровождение крайне неприятным. Меня поражает также и то, что в большинстве
случаев с художниками не интересно разговаривать. Мауве, когда захочет, умеет описать вещь
словами так, что ты прямо-таки видишь ее, да и другие тоже делают это не хуже – было бы
только желание. Но считаешь ли ты, что и теперь при разговоре с художником у собеседника
возникает такое же сильное неповторимое ощущение свежести, как бывало?
На этой недело я читал книгу Форстера «Жизнь Чарлза Диккенса» и нашел там всякого
рода подробности о долгих прогулках писателя в Хемпстед Хит и прочие пригороды Лондона,
которые он совершал, чтобы, например, посидеть и отведать яичницы с ветчиной в каком-
нибудь дальнем, совсем деревенском трактирчике. Эти прогулки были очень приятными и
веселыми, по именно во время них обдумывался замысел очередной книги или изменения,
которые надо было внести в тот или иной образ. В наши дни во всем сказывается спешка и
суета, которые не нравятся мне, во всем ощущается какое-то омертвение. Хотел бы я, чтобы
твои ожидания оправдались и «желательные изменения» все-таки наступили, но мне это вовсе
не кажется «вполне естественным»…
Я снова работал над акварелью – жены шахтеров, несущие по снегу мешки с углем.
Предварительно я нарисовал для нее двенадцать этюдов фигур и три головы, причем так и не
сделал еще всего, что нужно. Как мне кажется, я нашел в акварели верный эффект; но я считаю,
что она еще недостаточно характерна. По существу это нечто такое же суровое, как «Жницы»
Милле; поэтому ты согласишься, что это не следует сводить к эффекту снега, который был бы
просто передачей мгновенного впечатления и имел бы свой raison d'etre только в том случае,
если бы акварель была задумана как пейзаж. Полагаю, что мне придется ее переписать хотя, по-
моему, тебе понравились бы этюды, которые у меня сейчас готовы: они удались мне лучше, чем
многие другие.
242
Последние дни я читал «Набоба» Доде. По-моему, эта книга – шедевр. Чего, например,
стоит одна прогулка Набоба с банкиром Эмерленгом по Пер-Лашез в сумерках, когда бюст
Бальзака, чей темный силуэт вырисовывается на фоне неба, иронически смотрит на них. Это –
как рисунок Домье. Ты писал мне, что Домье посвятил «Революцию» Дени Дессу. Тогда я еще
не знал, кто такой был Дени Дессу; теперь я прочел о нем в «Истории одного преступления»
Виктора Гюго. Он – благородная фигура, и я хотел бы посмотреть рисунок Домье. Разумеется,
читая любую книгу о Париже, я сразу же вспоминаю о тебе. Любая книга о Париже напоминает
мне также о Гааге, которая хоть и гораздо меньше Парижа, но тем не менее тоже является
столицей с соответствующими обычаями и нравами… Много, много лет назад я прочел в книге
Эркманна-Шатриана «Друг Фриц» слова одного старого раввина, которых никогда не забуду:
«Nous ne sommes pas dans la vie pour etre heureux, mais nous devons tacher de meriter le bonheur». 1
В этой мысли, взятой отдельно, есть что-то педантичное; по крайней мере, ее можно так
воспринять; однако в контексте эти слова, принадлежащие симпатичному старому раввину
Давиду Сехелю, глубоко тронули меня, и я часто задумываюсь над ними.
l «Мы живем не для счастья, но все-таки должны постараться его заслужить» (франц.).
То же самое и в рисовании: рассчитывать на продажу своих рисунков не следует, но наш
долг делать их так, чтобы они обладали определенной ценностью и были серьезны; позволять
себе становиться небрежным или равнодушным нельзя даже в том случае, если ты разочарован
сложившимися обстоятельствами…
Я ощущаю в себе силу, которую должен развить, огонь, который должен не гасить, а
поддерживать, хоть я и не знаю, к какому финалу это меня приведет, и не удивлюсь, если
последний окажется трагическим. Чего следует желать в такие времена, как наши? Что считать
относительно счастливой участью? Ведь в некоторых обстоятельствах лучше быть
побежденным, чем победителем – например, лучше быть Прометеем, чем Юпитером. Что ж,
пусть нам ответит на вопрос старая присказка – «будь что будет».
Поговорим о другом. Знаешь, что произвело на меня глубокое впечатление?
Репродукции с Жюльена Дюпре. (Он что, сын Жюля Дюпре?) Одна изображает двух косцов;
другая, красивая большая гравюра на дереве из «Monde Illustre»,– крестьянку, ведущую корову
на луг.
По-моему, это превосходная работа, выполненная очень энергично и добросовестно. Она