— Ван, может все-таки аграрный колледж в Гуанъане выберешь? На агронома выучишься, и вполне можешь преуспеть — с твоей-то, как оказалось умной, головой. Тут же что главное? — он сел. — Учиться недалеко от дома будешь. Мотоцикл тебе подержанный купим, хочешь — хоть каждый день домой приезжай, тут меньше часа дороги-то. А потом… — китайский папа указал рукой на близлежащую равнину. — Вот эту землю, например, возьмешь, тут пятнадцать свободных гектаров. Хорошая трудолюбивая жена, парочка сыновей, и, если не будешь лениться и с нашей помощью — легко преуспеешь. Может тебя даже старостой нашей деревни выберут лет через двадцать…
Я лишь незаметно вздохнул. Успокаиваемся пониманием — отец действительно стареет, и и без того не больно-то хорошо живущей семье Ван от утраты молодых и, как я только что убедился, умелых и сильных рабочих рук придется тяжело. Но что я могу? Амбиции — вот, что есть у меня и чего нет у Ван Дэи, для которого «деревенский староста» звучит так же, как «мечта всей жизни». Меня ведь тоже жизнь била и обламывала, но я упорно старался взобраться как можно выше по социальной лестнице. Честно и сохраняя человека внутри себя. Получилось, получится и теперь. Не хочу быть фермером. Да, Ван Дэи прав — если попахать как следует и искать возможности, преуспеть вплоть до владельца (или как тут у них при «коммунизме» это называется?) преуспевающего агрохолдинга можно, но я НЕ ХОЧУ. Город — вот там шансов прийти к хорошей жизни у меня гораздо больше.
— В агроколледж тебя и с тремя сотнями баллов возьмут, — продолжал отец меня уговаривать. — За русский тебе — точно говорю — меньше пятидесяти баллов не дадут…
Максимум за каждый экзамен — сто пятьдесят.
— … Китайский — это очень трудный экзамен. Я, помню, только тридцать баллов набрал за него. Ты — умнее меня, давай будем рассчитывать на пятьдесят. А пятьдесят плюс пятьдесят — это уже целых сто! С математикой ты тоже дружишь…
Ага, это у нас семейное.
— … Это у тебя от меня… — не подкачал китайский папа. — Пятьдесят баллов точно наберешь. Еще сто пятьдесят натянешь с географии, социологии и истории. Эх, целых триста баллов с первого раза! — мечтательно вздохнул. — У меня так только со второго раза получилось…
Глава 10
Коза — существо неприхотливое, но без сомнения полезное. Она дает молоко, новых козочек и козлов, и, порою — мясо. Последнее сильно на любителя, но в город Ваны по возможности его продают. Из условий для коз нужен загон, где они спят, и питание. Накосить травы в Сычуани можно двенадцать месяцев в году, исключая короткие заморозки, случающиеся раз в пятилетку — в эти тяжелые и холодные времена (порой и минус два бывает!) козы питаются сеном.
Значимость покупки пригодной для огораживания большого куска семейных лугов, предназначенных для заготовки сена и выпаса скота, переоценить невозможно — теперь все месяцы за исключением зимних можно спокойно оставлять коз пастись самостоятельно, а высвободившееся время потратить на другую работу. У нас, к сожалению, вокруг не игра, а реальная Поднебесная, поэтому забор время от времени придется переносить и ждать, пока на съеденной делянке вырастет новая травка.
Ван Дэи разбудил меня в полдень — дольше спать нельзя, потому что работа не ждет. Влажная жара дополнялась припекающим солнышком, от которого я защищался соломенной шляпой.
Разгрузить машину со стройматериалами мы благополучно успели еще вчера, в промежутке между ужином и поездкой на поле, правда сначала пришлось встретить грузовик у въезда в деревню и помочь найти дом.
Сетку мы купили двухметровую, суммарный ее вес велик даже без учета ошкуренных и правильно высушенных деревянных столбов — они в нашем дворе давно имелись — поэтому пришлось прицепить телегу к трактору. Компанию в ней мне составлял дядюшка Вэньхуа. Вынув у стоящей у своих ног сумки наполненную мутной жидкостью стеклянную поллитровую бутылку без этикетки, он зажал ее коленками, вытащил деревянную пробку и сделал пару глотков. Крякнув, вернул бутылку коленям, вынул из сумки огурчик и смачно им хрустнул. Прожевав, он заговорщицки мне подмигнул и кивнул на бутылку:
— Чтобы работать веселее было! Отцу ничего не скажем.
— Спасибо, но до совершеннолетия я пить не стану, — вежливо отказался я.
Да и потом не рвусь — здоровьем нужно дорожить.
Пожав плечами с видом «хозяин — барин», Вэньхуа приложился к бутылке снова, доел огурчик и ощутил потребность поделиться своим богатым внутренним миром и жизненным опытом:
— Вот что мне больше всего не нравится в современной молодежи, так это отсутствие мужского характера. Когда мне в твои годы предлагали выпить — я выпивал. Когда мне в твои годы говорили готовиться к экзаменам, я шел туда, где мне предлагали выпить…
И ты этим гордишься? Еще один бывалый педагог на мою голову.
— Посмотри на себя и своих ровесников, — продолжил дядюшка. — Разве вас можно назвать мужиками? Даже мой братец, — он кивнул на спокойно себе управляющего трактором и не слышащего монолога братца из-за шума двигателя Ван Дэи. — Совсем бесхарактерный, все ваши бабы на нем ездят как хотят. Спорим, ты даже не подумал о том, чтобы вступить в ряды Народно-освободительной армии Китая?
Так ты сам не служил! Пока дядюшка снова прикладывался к бутылке и закусывал огурчиком, я честно подтвердил:
— Не думал.
Этот формат социального лифта мне не подходит.
— Вот такая в Китае нынче молодежь, — грустно вздохнул на меня дядюшка. — Вас интересуют только модные шмотки и красивая жизнь. Вам плевать на Родину и стариков. Уверен, при первой же возможности ты навсегда забудешь о семье и будешь прожигать жизнь в свое удовольствие, напиваясь в ночных клубах — этих рассадниках порока и идеологического оружия Америки, призванного лишить наш народ политической грамотности, — лицо Вэньхуа приняло одухотворенное выражение, которое обычно возникает на словивших важное для себя «откровение» рожах выпивших людей. — А может ты и вовсе начнешь принимать наркотики, забыв о «столетии унижения», когда Поднебесную окутала страшная эпидемия наркомании!
— Это точно не для меня, — отмахнулся я.
— А еще современная молодежь любит врать, — не поверил в мою любовь к здоровому образу жизни дядюшка. — Помяни мое слово — однажды Партии надоест терпеть происки проклятых сепаратистов с Тайваня, и они прикажут НОАК освободить островитян от гнета капиталистов. Будь у меня две руки, я бы сразу пошел записываться в войска, чтобы отдать свою никчемную жизнь за Великий Китай, как это сделал бывший муж моей любимой Се Мейли. Вот он был настоящим мужиком, прямо как я, — дядюшка обрел на лице глупую ухмылку. — Знаешь, какая умелая она в постели?
Не знаю и знать не хочу!
— Впрочем, тебе, девственнику, откуда знать, как себя ведет влюбленная женщина? — приложил меня Вэньхуа. — Я в твои годы…
Пожалуйста, уважаемый трактор, можно везти нас быстрее⁈ Дядюшка принялся перечислять имена своих прошлых дам, не забыв выпить за каждую, и к прибытию на залитую солнышком и поросшей высокой травой полянку был уже совсем веселенький.
Лихо спрыгнув с остановившейся телеги на землю, он потерял равновесие и упал рожей в травку, не растеряв от этого ни капли патриотизма:
— Как прекрасен Китай! В какой великой стране, в какое великое время нам выпала удача жить!
— Опять нажрался! — поморщился на братика Ван Дэи и непоследовательно добавил. — Дай мне тоже.
Тоже хочет как следует прочувствовать величие Китая.
— Что угодно для моего любимого брата! — проявил щедрость Вэньхуа. — Возьми в моей сумке, а ты, племянничек, помоги мне встать — любовь к земле Поднебесной слишком сильна!
Китайский папа полез в телегу, а я поднял дядюшку на ноги.
— Хороший ты пацан, — обнял он меня, встав на цыпочки и положив подбородок на мое плечо. — Я всегда гордился таким рослым и сильным наследником славного рода Ван!
— Спасибо, — мужественно поблагодарил я, морщась от крепкого дядюшкиного аромата, замешенного из давно нестиранного камуфляжа и спирта.
— Ты далеко пойдешь, — пообещал он мне, отпустил и похвалил спрыгнувшего с телеги Ван Дэи. — Так же ловок, как в молодости!
— Угу, — буркнул занятый открыванием бутылки китайский папа. — Не теряй времени, малыш, открой борт, — указал мне на телегу.
В самом деле — кто-то же должен работать, пока другие бухают.
Впрочем, обида моя быстро прошла — градус совсем не мешал мужчинам семейства Ван крутить специальный бур, подготавливая ямки для столбов, таскать эти самые столбы и вкапывать их. Разделение труда было единственно возможным — мы с отцом по очереди рыли ямы и по очереди орудовали лопатами, пока Вэньхуя единственной рукой добросовестно держал столбы прямо. На четвертом столбе братья Ван допили самогоночку, а пятый вогнал дядюшку в глубокую печаль:
— Я никчемен! Все, на что меня хватает — это держать проклятые столбы. Братец, скажи честно — хотя бы с этим я справляюсь?
— Да на тебя вся наша деревня равняется! — без особого энтузиазма, на чистых рефлексах поддержал его китайский папа. — Быть двуруким легко, но только с одной рукой раскрывается истинная мощь мужского характера!
— Ты правда так считаешь? — умилился дядюшка.
— Помнишь, как мы всего за день сложили из шлакоблоков пристройку для стариков Ляо? — добавил аргументации Ван Дэи, пока я утаптывал подсыпанную им в яму землю. — Да я с двумя руками клал блоки медленнее тебя!
— Не стоит так себя корить, братец, — великодушно утешил китайского папу Вэньхуа. — Ты честно заработал свою половину юаней! Племянник, можешь быстро сбегать в мой сарай?
— Зачем? — спросил я.
— Как зачем⁈ — вытаращился на меня дядюшка. — Конечно же за бутылкой! Что станет с Китаем, когда мы, старшее поколение, умрем? Молодежь нынче совсем бестолковая!
— Сбегай, — занял сторону братика Ван Дэи.
— Могу съездить на тракторе, — предложил я.
— Ноги-то бесплатные, а солярка — нет, — погрозил он на меня пальцем.