Имеется и очередной «стопор» в китайских социальных лифтах — абитуриентов из других провинций принимают по квотам, которые не больно-то велики. Понять можно — в стране с таким специфическим расслоением между городом, деревнями и провинциями все захотят попытать удачу в Пекине, и он попросту захлебнется. Принцип «Где родился — там и пригодился» в Поднебесной исповедуют на законодательном уровне. Словом — столицы мне не светит, потому что даже с максимумом баллов (который, как совершенно справедливо заметил отец, я не наберу вообще никак) все места в Пекинских ВУЗах займут победители провинциальных и столичных олимпиад и «ударники общественного труда». Ну и деточки очень уважаемых людей — куда без этого?
— Армия — это стабильность! — вклинился в спор дядюшка Вэньхуа.
С самого утра приперся, уже «тепленький», и порадовал — без иронии — меня подарком в виде великолепно вырезанного из дерева дворцового стражника эпохи Хань. Вон он, на полке стоит, радует глаз.
— В армии его научат дисциплине, и там много отборнейших кретинов — на их фоне наш малыш быстро проявит себя, и на пенсию выйдет как минимум полковником. А если Партия велит освободить Тайвань, так и целым генералом — я уверен, что Ван сможет прекрасно проявить себя в бою!
Спасибо, не хочу.
— В Сычуане тоже есть хорошие университеты, — мама Айминь придерживалась золотой середины между позициями отца и бабушки. — Если ты такой любитель армии, может заведешь собственного сына и его отправишь освобождать Тайвань⁈ — а вот дядино видение будущей судьбы единственного сына не разделяла настолько же однозначно, как и я.
Может результаты Гаокао дождемся, а потом залезем в интернет и поищем мне подходящий вариант? Тут подождать-то пару дней всего осталось! Ох уж эти Ваны — лишь бы ругаться, потому что иной модели общения применять не умеют. Нервы, что удивительно, от ругани никто не тратит, кроме меня — они-то привыкли, а я — до сих пор нет.
Чертыхнувшись, я пошел на веранду, взял оставленный там котелок с вьюнами и пошел на задний двор — там последние пару часов прадедушка занимался созерцанием деревьев и впитыванием щедрого сычуаньского солнышка.
— Уважаемый Дин Йонг попросил передать тебе подарок, — опустился я на вертикально стоящий шлакоблок рядом с дедовым креслом и поставил котелок перед нами.
— А, малыш Дин, — улыбнулся вынырнувший из привычного пожилого транса Ван Ксу. — Знаешь, а я ведь помню его с тех пор, как он был твоего возраста…
С прадедом и его историями я просидел до вечера, когда за нами пришла глухонемая бабушка и велела переодеваться и идти в дом — тучи на небе обещали скорый ливень, и во дворе, как изначально планировалось, посидеть не удастся.
Китайский способ поедания пиццы меня немного удивил, но я быстро подстроился и начал не хуже других Ванов «отпиливать» кусочки палочками, обмакивать их в соусы и класть в рот. Состав у пиццы по-настоящему «домашний» — в нее положили все, что только нашлось, даже лапшу. Вкус от этого у каждого края пиццы получился разный, и я был очень этим доволен.
Когда мы доели, допили чай, договорили на наболевшую тему — «куда же нашему Вану пойти учиться?» — дамы принялись убирать со стола, а мы с Ван Дэи и дядюшкой пошли в сарай, под предлогом оценить масштабы завтрашних работ по дальнейшему его трудоустройству — теперь, когда у нас есть загон для коз, можно добавить пространства свиньям и собственно самих свиней. Радость китайского папы от такой перспективы ничем не передать — хозяйство вышло на новый уровень!
Отодвинув половицу, Ван Дэи достал из «тайника» припрятанную литровую бутыль самогона, баночку непременных маринованных огурцов и три пугающего размера пиалки, заговорщицки прошептав:
— Помнишь, ты обещал Вэньхуа выпить на восемнадцатилетие?
А я обещал? И на «совершеннолетие», а не «восемнадцатилетие»!
— Давай, пора тебе становиться мужиком! — заявил Вэньхуа, потерев руку о штанину — рука об руку потереть по очевидным причинам не может.
Я попытался отказаться, но Ван Дэи показал свой отцовский кулак, и я благоразумно замолчал. Пригублю, сделаю вид, что мне поплохело, и под ржач «настоящих мужиков» свалю в комнату, спать — завтра же опять ни свет ни заря вкалывать во благо родного дома.
Самогонка наполнила пиалы, ее аромат — сарай.
— За тебя, сын! — огласил тост китайский папа.
— Пей до дна! — грозно посмотрел на меня дядюшка. — Как и положено мужику.
С внутренним содроганием, под пристальными взглядами братьев Ван, я поднес пиалку ко рту, и тут в сарай влетела разгневанная бабушка Кинглинг:
— Так и знала, что вы здесь спаиваете малыша!
Быстро опрокинув содержимое пиалы в рот, Ван Дэи скомандовал:
— Бежим!
И они с братиком — этот тоже выпить успел — сбежали через ведущую в огород дверь.
— Спасибо, бабушка! — от чистого сердца поблагодарил я свою спасительницу и вылил самогонку в щель между половицами.
Глава 12
Переработка кабачков на икру заняла все утро. Отожрала бы и немалую часть дня, но меня спасла прибывшая машина с углем, выгрузившая содержимое кузова — полторы тонны — перед воротами. Вооружившись тачкой, я оставил бабушек и китайскую маму заниматься кабачками самостоятельно и принялся за работу. Китайский папа помочь не может — час назад он сел на мотоцикл, и поехал забирать близняшек из школы. Дзинь и Донгмэи последнее время приходилось несладко — каникулы в Китае начинаются 23 июня, и, в отличие от закончившего школу меня, сестренкам приходилось посещать уроки, сразу после них отправляясь на сельскохозяйственные работы. Наши дамы каникулами довольны — теперь от полей и огородов близняшек ничего отвлекать не будет.
Крупные куски угля наполняли тачку, я подхватывал ручки и вез добычу в сарай, ссыпая топливо в предназначенный для него короб. По возвращении к куче я с удовлетворением убеждался в правдивости русской поговорки «глаза боятся, а руки делают» — не так уж страшны полторы тонны угля, часа за полтора справлюсь.
К середине кучи вид у меня стал совершенно «шахтерский» — одежда и свободные от нее куски тела вместе с лицом и руками покрылись угольной пылью. Когда я загружал очередную порцию угля, из калитки дома Чжоу вышла сладкая парочка — Лю Гуан и Лифен. Ладно городская «фифа», но разве такому здоровенному борову как Гуан не надо помогать семье по хозяйству? Они же тоже фермеры. Или он просто рассказал родным о том, что «выгуливает» доченьку богатого человека, и они увидели в этом перспективы, освободив его от работы на столько, сколько понадобится?
Увидев меня, парочка заржала, и Лю Гуан не упустил возможности продемонстрировать остроумие:
— Что с тобой, Ван? Говорил, что поумнел, а сам стал черномазым? Не сходится — негры же тупые, как обезьяны!
Ты-то, понятное дело, в силу принадлежности к азиатской расе умён не по годам, и именно поэтому бабушка на тебя орала все Гаокао, а в аттестате у тебя одни «троечки», причем одна из них — по физкультуре, что делает тебя уникумом даже по меркам нашей не славящейся успеваемостью деревеньки.
— Смешно, — спокойно ответил я, не отвлекаясь от работы.
— Не трать время на этого тупого грязнулю, — потянула Лю Гуана за руку милая девочка Лифен.
— Черномазые этого недостойны, — согласился с ней малолетний расист и повел даму в сторону магазина, скрашивая дорогу рассказами о том, какие никчемные люди живут на этой улице — за исключением уважаемого старосты Бяня, разумеется — он ведь умнейший человек в деревне.
Когда от кучи осталась четверть, прибыли китайский папа и близняшки. Оценив объем оставшейся работы, Ван Дэи заявил, что помощь мне не нужна, велел сестренкам быстро переодеваться и идти на поле, а сам, посадив на мотоцикл глухонемую бабушку, поехал туда сразу — оптимизирует человеко-часы, так сказать. Спустя две телеги мимо меня с высоко поднятыми головками прошествовали сестренки, отправившись направо по улице. А разве к полю не налево? Ладно, ну их нафиг — если спрошу, огрызнутся, а оно мне надо? Может китайская мама им дополнительное поручение выдала в той стороне деревни.
Закончив перевозить уголь, я смыл грязь в летнем душе, там же переоделся, и по выходу из кабинки наткнулся на сидящего на крылечке дома прадеда:
— Неужели ты позволишь так спокойно оскорблять себя каким-то головастикам? — спросил он меня.
Слышал упражнения в остроумии умницы Лю Гуана и милашки Лифен.
Улыбнувшись, я продекламировал стихотворение Самуила Маршака «Мельник, мальчик и осел»:
— Мельник На ослике Ехал Верхом…
Послушав и вычленив смысл, Ван Ксу рассмеялся:
— Все воистину так — как ни старайся, а люди все равно будут считать себя лучше других и поливать грязью за спиной! А чье это стихотворение?
— Русского поэта Самуила Маршака, — ответил я.
— Не знаю такого, — признался прадед. — Жаль — пропустил такого гения. Придется поискать его сочинения.
— Все есть в Интернете, — спалил я Ван Ксу источник любой информации на планете. — Хочешь, помогу тебе разобраться с компьютером?
Пожевав губами, прадед проявил похвальную для его возраста и трудной жизни тягу к новым знаниям:
— Помоги! Незазорно учиться у молодых тому, в чем мало понимают старики. Но это потом, а сейчас… — протянув руку за спину, он достал оттуда пустой котелок. — Отнеси уважаемому Дин Йонгу его котелок, да не забудь поблагодарить и пригласить его зайти ко мне в гости — мы очень давно не виделись, и мне будет приятно с ним поговорить. А тебе — полезно послушать разговоры умудренных опытом людей.
Согласен — мне в Китае жить, и желательно жить долго, поэтому слушать вообще все разговоры вокруг меня я честно стараюсь. Покивав, я подхватил котелок и пошел к дому Дин.
День был привычно-погожий: солнышко щедро дарило Срединному государству — «Поднебесная» термин некоторым образом «экспортный», здесь популярнее «Срединное государство» — тепло, влажный воздух помогал не умирать от жары, ласковый ветерок приятно холодил мокрые после душа волосы, а воздух был наполнен запахами цветов, не знающей отдыха земли и — порой — вырывающимися из открытых окон домов съедобными ароматами.