— Входи, Ван, — неведомым образом опознал меня через закрытую дверь Дай Джинхэй.
— Из-за тренера Ло мои чувства и разум в смятении, учитель, — пожаловался я.
Сидящий в кресле у окна с видом на парк, перед столиком с чайничками и пиалками, потягивая чай из одной из них Дай Джинхэй, продолжая смотреть на зелень за окном, назидательно заметил:
— Чувства и разум зависят лишь от дисциплины их носителя. Люди полны недостатков, и лишь дисциплина и усердная работа над собой способны от них избавить. Ты прыгаешь очень высоко, Ван, но на истинный полет способны только те, кто достиг совершенства — то есть лишен недостатков.
Дай Джинхэй плотно «сидит» на Даосизме, и охотно делится знаниями в моменты, когда не рассуждает о тонкостях выращивания кабачков.
— Присаживайся, — указал он на кресло по другую сторону окна. — Давай полюбуемся природой вместе.
Я уселся напротив деда, и стал смотреть на сад. Тихо, хорошо, приятный аромат чая дарит душе пошатанный тренером Ло покой. То ли аура у дедушки такая, то ли Даосизм работает, но помогает покруче всяких там психологов — мне предлагали выделить штатного, но я отказался. Ну его нафиг — прав дедушка, кто кроме тебя самого в собственной голове порядок может навести? Вопрос лишь в том, как именно инициировать процесс — это может быть и психотерапия, но я лучше буду припадать к многотысячелетней мудрости Поднебесной. В парке гуляли маленькие с такого расстояния и высоты люди, на дорогах, как и почти всегда, толпились автомобили, где-то над нами, вне поля зрения, бодро тарахтел вертолет, перевозя очередного китайского «небожителя». В общем — мегаполис жил своей обычной жизнью.
Побулькав чайничком и тихонько стукнув о стол керамикой, Дай Джинхэй протянул мне пиалку чая, которую я принял с благодарным поклоном. Следующие пятнадцать минут мы пили чай и молча смотрели в окно, наблюдая как Шанхай окрашивается в оранжево-розовые оттенки закатывающимся солнышком. Хорошо!
— В улыбке Федерера я вижу бледную тень попытки слиться с Дао, — развеял тишину дед. — Сила его У-вэй больше, чем у среднестатистического ляовая.
Внезапно стало страшно. А может тренер Ло не так уж и прост? Специально запугивает меня Джоковичем, чтобы я не терзал себя сомнениями о способности выиграть Федерера? Стремительно начав жалеть о том, что сюда приперся, я не сразу осознал смысл следующей фразы деда:
— Тень на твоем лице заметнее.
Страх начал отступать.
— Ты видишь простоту в сложном и пытаешься достичь величия в мелочах, — добавил Дай Джинхэй.
И вправду — это же те самые «доли процента», за которые я так цепляюсь!
— Форма реальности зависит от субъективного восприятия. Изменишь его — изменишь свою реальность.
— Материя так не работает, — отверг я тезис.
— Материей оперирует физическое тело, — безмятежно парировал дед. — Но реальностью — разум, который может заниматься чем угодно, пока тело работает.
— Материя это и есть реальность — если бы субъективное восприятие мира влияло хоть на что-то, наш мир бы давным-давно разорвало от несовместимости человеческих идей.
— По-твоему наш мир не разорван? — улыбнулся мне Дай Джинхэй.
Задумавшись, я не нашел контраргумента.
— Нашим примитивным органам чувств не дано ощутить Дао, — назидательно добавил дед. — Но когда ты завтра выйдешь на корт, физическая — как ты говоришь, «материальная» — компонента твоей битвы с Федерером будет всего лишь отражением стремления слиться с Дао. Запомни — сила У-вэй проявляется лишь тогда, когда ты научишься избегать малейших усилий, уподобившись вечнотекущим водам Янцзы. Ты — китаец, Ван, а значит у тебя есть преимущество.
— Вот такой расизм по мне! — хохотнул я, допил остатки чая, поставил пиалку на столик, поднялся на ноги и благодарно поклонился. — Спасибо, учитель.
— Ступай и не терзайся пустыми сомнениями, — выдал мне напутствие Дай Джинхэй.
— Сделаю все, что смогу, учитель!
Возвращаясь к тренеру Ло, я размышлял о том, что пока я тут чаек пью, а до этого — с удовольствием играл в любимую игру, где-то в кабинетах, телефонных разговорах и переписках происходили тектонические сдвиги: подомный моему «винстрик» просто не мог не облететь весь мир, где есть хоть какие-то СМИ, затронув даже тех, кому на спорт в целом и большой теннис в частности наплевать. «Внутренние» мои соцсетки похоже приближаются к естественному, так сказать, лимиту — интернетом в Китае пользуются до сих пор не все, поэтому на четырехстах миллионов совокупных подписчиков рост резко замедлился. Зато соцсетки «экспортные» достигли первых двух миллионов совокупных подписчиков. Эту стену бодать и бодать, но я не вижу в этом особого смысла: зачем гражданам других стран подписываться на китайского теннисиста? Другое дело — если бы я производил хоть какой-то не связанный с теннисом контент, переводя его на языки ляоваев, но где я возьму столько времени? После «Ролекс Мастерс» я поеду играть во Францию — на тамошний турнир меня зачислили сразу после повторной победы над Мюрреем.
Там я встречусь с некоторыми топовыми теннисистами уже в третий раз, а с остальными — второй. Исключение — Рафаэль Надаль, на которого я пока не «напарывался», а к турниру во Франции он успеет залечить последствия травмы, которая не дает ему играть в полную силу.
В будущем «мировую экспансию» исключать не буду, и в целом не против, если за меня возьмется отдел выделенных Партией креативщиков, но опять же — зачем? Спортсмен и блогер в одном лице, вау, это так интересно, пойду лучше посмотрю что-то еще.
Зачем мне вообще внешний мир? Разве миллиард с лишним соотечественников — это мало? Поднебесная — это целая вселенная, и я уже сейчас являюсь одной из главных ее звезд — до полной парализации «свободной жизни», потому что я даже по улицам нормально не смогу ходить — при моем росте меня трудно не заметить и не попытаться получить сувенир или хотя бы «селфи». От осознания собственных достижений душа словно воспарила в небо, проникла через смог и облака туда, откуда видны звезды. Улыбнувшись мириадам далеких огоньков, она отвернулась — в наши времена это всего лишь красивая картинка, а жизнь, такая интересная и непредсказуемая, там — внизу, и вот эта симпатичная страна на карте — ее центр для меня.
Зажмурившись, я тряхнул головой, отгоняя морок — может то, что я почувствовал, и есть «бледная тень слияния с Дао»? А чего это тренер Ло около окна сидит, а не на диване валяется? Косплей на Дай Джинхэй.
— Иди сюда, — обернувшись, с улыбкой махнул мне Ло Канг. — Смотри, — указал пальцем на расположенную в сотнях трех метров транспортную развязку, в центре которой возвышался огромный электронный рекламный щит.
Который показывает огромного, сфотографированного снизу вверх, одетого в «Анту» меня, у ног которого грозно оскалился черный пёс породы чунцин — китайский бульдог.
— Очень круто выгляжу, — оценил я плоды работы маркетингового отдела «Анты». — Псина с фотосессии была на удивление дружелюбной, и дрессировщику стоило немалых усилий добиться такого оскала, — поделился воспоминаниями. Все партнеры как один, кстати, пересмотрели контракты в мою пользу. Через годик, когда их действие закончится, я могу послать всё к чертям и наслаждаться жизнью богатого бездельника до конца своих дней.
— Алкоголь и бабы быстро надоедят, и тебе придется чем-то заниматься просто от скуки, — фыркнул тренер Ло.
— Я же ничего не говорил про алкоголь и баб, — развел я руками. — А подразумевал отшельническую жизнь в горах, полную самосовершенствования и созерцания.
— Это надоест за час-два! — заржал Ло Канг. — Пошли, покажу тебе некоторые моменты, — поднявшись с кресла, направился к дивану.
Скорее бы уже на корт, а не пялиться в одно и то же часами напролет.
К началу третьемго сету и я, и Роджер Федерер были выжаты — долгая, изнурительная игра в «больше-меньше», которой заканчивался каждый гейм, давала о себе знать. Действительно — совсем другой уровень! Энди Мюррей был силен, но швейцарец, в отличие от шотландца, обладал идеальной нервной системой. В самом деле «бледная тень попытки познать Дао» чувствуется — ни единого лишнего движения, ни капельки лишних эмоций: впервые я столкнулся с настолько идеально собой владеющим соперником. А еще он с первых геймов принялся делать то, что привык делать за годы карьеры, а я немножко это у него украл — проводить рискованные атаки и выбегать к сетке.
К счастью, второе и главное мое оружие все еще при мне — зашкаливающая выносливость («выжат» — это я больше про моральное состояние, так-то сил еще хоть куда) и молодость. Для своих тридцати трех лет Федерер в идеальной форме, но чем дольше мы с ним гоняем мячик по корту, тем сильнее сказывается разница в «физухе» — Роджер идеально владеет лицом, но не заметить участившееся дыхание невозможно. Моя задача таким образом — затягивать игру, намеренно фокусируясь на пригодных к отбитию, но «безопасных» для меня и требующих от соперника повышенной подвижности атаках.
Будь Федерер «чистым» правшой, как предыдущие мои соперники, мне было бы легче, но увы — Роджер владел левой рукой не сильно хуже меня, а его огромный опыт подсказывал ему наилучшие варианты дальнейших действий. Вот поэтому у нас и 1−1 по сетам, а накал страстей стоит нешуточный.
Стадион на всех моих играх кроме первой, как положено, был набит до отказа, а на окружающих его газонах, в сквериках и парках расположились десятки тысяч людей, которым не досталось билетов, но у которых осталось желание держаться к происходящему поближе.
А еще на игре присутствует «пугало» побольше — Джокович, в отличие Федерера, чьи лучшие годы объективно остались позади, в это время очень близок к пику карьеры и теннисных навыков. Смотрит, собака такая, на меня всю игру не отрываясь — с Федерером он знаком давным-давно, а вот я второй турнир подряд играю роль неожиданно сильного «андердога». Вот серб в мою победу явно верит, и точно не станет меня недооценивать. Изучает — записи-записями, но на них все выглядит гораздо медленнее, чем происходит в жизни.