— Привет, давай завтра сходим погулять?
А она сказала:
— Привет, давай.
И мы обменялись номерами! Я подумал, что этого было достаточно для того, чтобы понять, что я приглашаю её не свидание. Только я и она. Вдвоём. И что не надо звать с собой никакого Костика.
В общем, когда мы встретились у её подъезда, она вышла с ним — рослый пацан её возраста или даже старше. С щетиной и грубым голосом. Огромный.
Он сказал мне:
— Здарова.
Я ему тоже так сказал. Сначала чуть не ответил: «Здрасте», потому что принял его за совсем взрослого, но вовремя осёкся, и всё-таки тоже буркнул: — Здарова.
— Нина сказала, что надо с одним шкетом погулять — это ты?
Неужели она могла сказать ему, что я — «шкет»? Я бросил на неё взгляд, а она посмеялась и отмахнулась:
— Ладно, идём!
Мы пошли, но разговаривали они, в основном, между собой. Костик рассказывал ей про игры, пересказывал сюжеты фильмов и сериалов, через слово матерился, через два — плевался. При этом время от времени пытался сказать что-нибудь философски-умное, чтобы не выглядеть, наверное, полным придурком.
— Я начинаю презирать людей, — произнёс от, высокомерно окидывая взглядом прохожих.
— За что? — спросила Нина.
— А ты сама не видишь? — насмешливо спрашивал он. — Они идиоты. Все. Ничего не знают, ничего не хотят знать. Рожают таких же дебилов, а зачем?
— А что они должны знать?
— Да хоть что-нибудь. Они только на работу ходят, а потом дома перед телеком лежат. А некоторые телек не смотрят, но не потому, что там примитив, а потому что некогда — работать же надо, чтобы зарабатывать на жизнь, которой даже не хочешь жить. И так по кругу. Разве не тупо?
Я подумал про Льва и Славу и сказал:
— У меня родители тоже много работают. И что?
Костик смутился.
— Я не имел в виду никого конкретно…
Но я хотел довести этот разговор до конца:
— Нет, а что не так? Им правда некогда телек смотреть, и они правда, в основном, на работе. Особенно врач. Только почему они от этого «идиоты»? Они должны семью обеспечивать.
— А зачем детей рожать, если такие жертвы, и потом приходится как белка в колесе, — вздохнул Костик. — Да и что хорошего из этих детей выходит? Можно подумать, хоть кто-то тут Пушкина родил…
— Откуда тебе знать, может, кто-то Пушкин!
— Ага, — усмехнулся Костик. — Ты что ли им будешь?
— Успокойтесь! — попросила Нина.
— Пускай извиняется! — потребовал я.
— Костя, — начала Нина. — Ты действительно перегибаешь…
— Я теоретически, — пожал плечами тот.
Я не стал с ними дальше гулять, развернулся и ушёл, сказав напоследок:
— Сам ты дебил, понял?
Жаль, не очень уверенная точка в разговоре получилась.
Вернувшись домой, я лёг в кровать и до самого вечера просто таращился в потолок. Погода за окном была под стать моему настроению — серо и тоскливо, хоть сдохни.
Я лежал и думал: надо это прекратить. Нельзя так всерьёз влюбляться в девчонок. Ну, настолько всерьёз, чтобы они из-за этого ещё и настроение умудрялись испортить. Надо как-то попроще, либо вообще не влюбляться.
К тому же, Мики был прав — она старая. Если все начнут влюбляться в старух, получится страшное безобразие.
Хотя у нас в классе часто влюблялись в старух. Точнее, в одну конкретную — в физичку. Она самая молодая из учителей и самая красивая, но не в моём вкусе, поэтому мне пофиг. По школе ходила легенда, что она была замужем, но её муж умер — конечно же красиво и прямо у неё на руках, и конечно же вскрыв вены от ревности — она ведь такая красивая! Но, по-моему, это бред.
Рядом, на тумбочке, зазвонил мой мобильный, но я не стал отвечать. Он трезвонил с минуту, потом перестал. Через пять минут — опять.
В комнату зашёл Мики, жующий яблоко, посмотрел на дисплей телефона. Сказал мне с набитым ртом:
— Тебе Ина анит.
— Я не хочу отвечать.
Но телефон продолжал разрываться, и поэтому я всё-таки ответил.
— Слушаю, — произнес я надменно.
— Что у тебя с голосом? — спросила Нина. — Что-то случилось?
— Не случилось, — деревянно ответил я.
— Почему ты ушёл?
— Мне там было нечего делать, — холодно отозвался я.
— Но ты же сам хотел погулять.
— Я хотел погулять с тобой.
— Но ведь мы и гуляли…
— Я хотел погулять с тобой, — повторил я. — А ты хотела гулять с… другими людьми. С которыми меня не надо было знакомить.
Нина снова помолчала, а потом спросила неуверенно:
— Я что-то сделала не так?
— Ничего, — отозвался я. — Пока.
И бросил трубку. Вот так вот: наконец-то я прекратил это безобразие.
На следующее утро обижаться было уже сложнее. Я встал с ощущением, что я полный дурак, и не должен был с ней так разговаривать — она ведь не моя девушка и она ничего мне не обещала. Теперь подумает, что я полный кретин, и больше никогда со мной не заговорит.
Пока я переживал об этом — она позвонила первая. Предложила зайти к ней и поговорить по-нормальному. Но я сказал:
— Да не надо, я всё понял, был не прав.
Но она сказала:
— Ты всё равно заходи.
Я пошёл. Боялся, что там будет Жора или их ненормальные родители, но Нина была одна. Вкусно пахло домашним печеньем и ещё чем-то сладким.
Я прошёл на кухню, а там букет цветов на столе — огромный, как будто в нём штук сто. Ну, то есть, не сто, потому что никто не умер, но много.
— Откуда розы? — спросил я. — Кто принес?
— Костя. Красивые?
Я промолчал. Мне снова стало нехорошо.
— Садись за стол. Я чай налью.
Я сел и спросил то, что со вчерашнего дня хотел уточнить:
— Ты что, замуж за него выходишь?
Нина удивлённо рассмеялась:
— Ты что, совсем? Конечно нет! Мне всего пятнадцать.
— Он просто твой парень?
— Нет, он мне не парень. И замуж я никогда не выйду.
— Почему?
— Потому что вокруг одни идиоты, подхалимы и шпана.
Я подумал: Костя — идиот и подхалим, а я — шпана. В общем-то, она права.
— По-моему, свадьба — это красиво, — заметил я.
Нина снова рассмеялась:
— Ты её когда-нибудь видел — свадьбу эту?
— Нет, но мои родители-геи скоро поженятся в Канаде.
— Ну, это другое, — заспорила она. — Тебе нужно на русскую свадьбу.
— Так она и будет русской.
— Поверь, «по-гейски» и «по-русски» — это почти несовместимо.
— Она будет по-гейски русской.
Она захохотала:
— Это как?!
Я пожал плечами:
— Там поженятся геи, которые говорят по-русски.
Нина начала перечислять:
— Если там никто не напьётся в хлам, не подерется, никого из женихов не сопрут, и ничей батя не станцует брейкданс — это будет не по-русски. Согласно русским традициям — всё это должно произойти, иначе брак будет несчастным, а дети — умственно-отсталыми.
— Мики и так умственно-отсталый, им уже нечего терять, — заметил я.
Она опять смеялась, и я опять таял от этого, удивляясь самому себе.
Мы вместе попили чай и, вроде бы, всё вернулось в норму, хоть мне и пришлось сказать ей, что я больше не хочу видеть Костю никогда-никогда.
Встретился с Лётой в коридоре того бизнес-центра, куда ходил к психологу. Мы со Славой пришли пораньше, а она там сидела на мягком диване одна — ждала, видимо, когда мама с Александром наговорятся. Тут вообще такие правила: если взрослый приводит ребёнка к психологу, то обязательно шушукается с ним до и после сеанса.
Ну, мы с ней сдержанно поздоровались. Я постеснялся при Славе говорить, что она тупая дура и всё такое.
Она смотрела на телефоне сериал «Теория Большого взрыва» — я узнал актёра в главной роли, потому что однажды пытался погуглить всех геев мира, чтобы понять, кто гей, а кто нет — короче, этот актёр один из них.
Шла речь о бесконечности Вселенной, и я невольно начал смотреть вместе с ней — ну, так, исподтишка, чтобы она не замечала. Очень тяжело не обращать внимания, когда кто-то рядом смотрит ситком — слишком странная озвучка, и голоса у всех такие, как будто специально пытаются подчеркнуть, что персонажи долбанутые.
Лёта, в конце концов, заметила, как я косил глаза на экран её телефона, и почему-то спросила:
— Как у тебя с той девкой?
— Чего? — удивился я.
— Того, — передразнила мой тон Лёта. — Закадрил её?
Я отвернулся, чтобы не выдать своего удивления: откуда она знает про Нину?! Неужели этот тупой психолог ей всё растрепал?
— А, всё понятно, — скучающе произнесла она. — Отбрила, значит.
— Нет. Просто она привела на прогулку какого-то левого парня.
— Ты не нравишься ей.
— Ч…
— Не нравишься, говорю, — перебила она меня, хотя я и так споткнулся на слове. — Она всем говорит, что ты гомик.
— Ты гонишь, она такого не говорит. Тупая шутка, честно, — я собрался встать и отсесть от неё, потому что все эти страсти с соседнего дивана наверняка слышал Слава, хотя и делал вид, что очень увлечён «женским» журналом с заголовком «Как похорошеть к празднику».
Как только я поднялся, дверь кабинета открылась и показалась мама Лёты. За ней вышел наш психолог Александр, попросивший ещё минуту подождать, пока он сходит на первый этаж за кофе. Пришлось бухнуться обратно на диван, потому что место рядом со Славой заняла мать этой кикиморы. Они тут же принялись нас обсуждать: кому что помогает, стало ли нам лучше, перестал ли я так много хулиганить, «а Лёточка уже не грызёт ногти, как раньше».
Я прыснул:
— Фу, ты что, грызла ногти?
— Заткнись, мама, — напряженно потребовала та.
Но, вместо того, чтобы заткнуться, её мать добавила:
— Но, как видите, всё такая же агрессивная.
Пока психолог ходил за кофе, я успел узнать, что Лёта заикалась до восьми лет, а писалась до десяти, а также весь список болезней, которыми она умудрилась переболеть: от ветрянки до гельминтоза. Слава, к счастью, только кивал, и никаких моих секретов не выдавал. Отчасти хорошо, когда родитель с тобой знакомится уже в возрасте девяти лет: он просто не знает о тебе всех этих ужасных подробностей про писанье в штаны и глисты, а значит, никому не может о них рассказать в очереди. И фоток ужасных нет. Однажды был у Банзая дома, а там на самом видном месте его младенческая фотка с голой задницей — такой позор.