Я взметнулся вверх по лестнице, быстро застучал в дверь. Открыла Нина, за её спиной я заметил их маму. Из-за Нины я видел её не целиком, а только часть лица — один торчащий недобрый глаз.
Пытаясь отдышаться, попросил:
— Спустись вниз, пожалуйста!
— Что за срочность? — удивилась она.
— Пожалуйста!
Она кивнула и прикрыла дверь, а я пошёл ждать её у подъезда.
Через минуту она вышла в костюме зебры, хотя на дворе был март и нас окутывал по-зимнему морозный воздух. Ну, то есть, она не прям как зебра вышла, а в каком-то махровом комбинезоне, сделанным под зебру — такая странная одежда. А на ногах — тапочки с заячьими ушами.
Но всё это я заметил только мельком. Стоило ей спросить, что случилось, как я отчаянно сказал:
— Они увозят меня! Насильно!
Она посмеялась:
— По-моему, ты драматизируешь!
И мне стало так обидно и так больно от её легкомысленного отношения к ситуации, такой глубоко трагичной для меня, что я не выдержал и зарыдал — прямо при ней. Нина начала обнимать меня, поглаживая по волосам, как маленького, и плакал я тоже как маленький — и вот эта пропасть между моим детством и её юностью была такой огромной в тот момент, что было невозможно выносить эту ситуацию.
— Всё хорошо, зайка, ты что…
Она говорила мне «зайка» как малышу. Мне было больно.
— И что же делать, Вань? — прошептала она.
Я отстранился от неё. Решил: чтобы она не считала меня ребёнком, я должен перестать вести себя как ребёнок. Вытер тыльной стороной ладони слёзы, взял её руку в свою, сказал очень серьёзно: — Я тебя люблю.
Она улыбнулась то ли насмешливо, то ли снисходительно:
— Ты знаешь, сколько мне лет?
— Мне всё равно, — ответил я. — Я хочу быть с тобой всю жизнь.
— Слушай, тебе просто кажется, что ты в меня влюблен. Я просто сбила тебя с толку.
— Мне не кажется, — прошептал я. — Я хочу жениться на тебе, когда вырасту.
Она провела ладонью по моей щеке. Это был такой простой жест, а я чуть не умер — даже колени подогнулись.
— Ты очень хороший, — сказала она. — Настолько хороший, что даже жаль, что мне не десять лет.
— Я дорасту, — пообещал я.
Нина покачала головой. Я почувствовал, что снова сейчас заплачу.
— Ну-ну, — снова запричитала Нина. — Не надо… Ты такой дурачок…
— Я дурак, — выдохнул я.
— Ты дурачок.
Она вдруг наклонилась и чмокнула меня в губы. Я так хотел этого момента, так о нём воображал, но теперь, внезапно получив, не испытал никакой радости.
— Зачем ты сделала это, если не любишь меня? — спросил я, отступив на шаг.
Подумав, она сказала:
— Я люблю тебя. Просто пока по-другому. Но если ты останешься хорошим человеком, я выйду за тебя замуж, когда ты вырастешь.
— Но я ведь буду далеко.
— Люди придумали самолёты! — напомнила Нина.
— Это больше суток с пересадками. И очень дорого. Просто так не полетаешь.
— Но всегда можно что-то придумать!
Я понял: она это просто так говорит. Хочет, чтобы я уже перестал мусолить эту тему и ушёл. Так говорят: «Всё будет хорошо» человеку, у которого случилась беда, потому что это специальная фраза, которая позволяет не вникать в чужое несчастье. Сказал шаблонное выражение и вроде как даже козлом не остался. Вот и она мне тогда говорила: «Что-то придумаем»! Потому что когда я улечу, она забудет меня, забудет свои слова, и ей будет уже настолько всё равно, что не придётся ничего придумывать…
— Я понял, — проговорил я хрипло. — Я пойду…
— Не переживай, Вань. Канада — это хорошо, — заверила она меня на прощание. — Ещё увидимся!
— Не знаю… — тихо ответил я.
Я вернулся домой заплаканный. Не разуваясь, прямо в кедах прошёл в комнату, и лёг на кровать в обуви. Зарылся лицо в подушку, пытаясь успокоиться.
Лев, даже не постучавшись, открыл дверь следом за мной, и ничего не сказал — замер на пороге. Думал, сейчас начнет ругаться из-за обуви, но он спросил: — Мучаешься?
Я промычал:
— Угу…
— Хорошо.
Я возмутился, поднял голову:
— Что хорошего?!
— Мука — высокое чувство, — пояснил он. — Такое же высокое, как и любовь. Не каждому дано.
Я промолчал: некогда мне было радоваться тому, что я, оказывается, умею мучиться! Как по мне, любовь куда приятней. Вот только почему-то они так тесно взаимосвязаны, что, кажется, невозможны друг без друга.
После этого мы не виделись ещё две недели: у Нины всё были какие-то дела. В конце марта она уезжала в Петербург на каникулы, вернулась бы только в апреле — а мы в апреле как раз улетали в Канаду! Я попросил её о встрече на прощание, а она сказала: «В пятницу утром, перед моим вылетом, встретимся у подъезда». Был первый день каникул, в школу не надо, так что я, конечно, мог прийти без проблем.
Только если бы не одно дебильное суперидиотское НО!
Долбаный хлеб!
Я рано проснулся, сильно заранее. Хотел привести себя в порядок, одеться как приличный человек, попшикаться одеколоном Льва. Но Лев возник на пороге моей комнаты и потребовал, чтобы я сходил за хлебом.
— Пусть Мики сходит, у меня важный день! — возмутился я.
— Мики идёт гулять с Сэм, это надолго. А тебе пять минут, никуда твоя невеста не денется.
В общем-то, он был прав. На часах было только восемь, а мы договорились встретиться в девять. И за хлебом я пошёл в достаточно спокойном настроении — в магазин прямо в нашем доме.
Катастрофа случилась на обратном пути, когда я проходил мимо двора Нины и увидел, что она садится в такси. Меня обожгла резкая тревога.
Такси тронулось, я помчался к нему, но надо было преодолеть пять подъездов — куда тягаться с машиной в скорости! Хотел закричать или начать махать руками, но заметил, что у подъезда Нины стоят Жора и их родители — а они почему не поехали?! В общем, как бы то ни было, я постеснялся выглядеть дураком.
Когда поравнялся с подъездом, такси уже вывернуло на дорогу и поехало на полной скорости. Смысла бежать дальше не было. Семейство Нины уставилось на меня со смесью любопытства и жалости.
— Куда она? — спросил я, даже не поздоровавшись ни с кем.
— В аэропорт, — ответила их мама.
— Почему так рано? А вы не едете?
— Так она ж со своим хахалем, — хмыкнула мать. — Рейс перенесли.
— Почему она мне не сказала? — глупо спросил я.
И правда глупо получилось. Их мой вопрос только позабавил.
Я побежал домой, на ходу набирая её номер, звонил, но она не брала трубку. Пока добежал до нашей квартиры — три раза успел позвонить, но она так ни разу и не взяла.
Я нервно застучал в дверь, мне открыл Лев, я со злостью пихнул ему хлеб, а потом вдруг… Вдруг пришла идея — в одну секунду.
— Папа! — отчаянно сказал я.
Лев даже вздрогнул от неожиданности. Никогда ещё я не говорил ему «папа».
— Папа, отвези меня в аэропорт! — почти плача, начал умолять я.
— Да мне на работу надо…
— Нина уехала, я не успел попрощаться! Пожалуйста, папочка…
Покашляв от неловкости, Лев негромко проговорил:
— Ну… Поехали.
Мы сели в машину, и пока выезжали со двора, Лев всё время повторял:
— Ты же понимаешь, что если она сразу пройдёт регистрацию, то вы не сможете попрощаться?
— Просто давай попробуем, — просил я.
— Пробуем…
Он держал руль одной рукой, а второй — набирал всякие номера в телефоне, звонил, говорил, что задержится, раздавал какие-то указания.
Но снова всё шло не так, как надо. Мы собрали все светофоры, которые только попались на дороге. Да ещё и долгие такие — стоять по шестьдесят секунд! Никогда не замечал, что шестьдесят секунд — это такая вечная вечность. Я нетерпеливо дёргал ногой и говорил: — Давай, давай, давай, — как бы поторапливая светофор.
Но это, конечно, было абсолютно бессмысленно. Я даже просил Льва проехать на красный, но он сказал, что нельзя.
— В экстренных случаях можно, — спорил я.
— Ты же не рожаешь, — только и ответил он.
— Папа, я хуже, чем рожаю! — с отчаянием выкрикнул я.
Но он всё равно не поехал на красный. Какой принципиальный.
По дороге я искал рейс Нины в интернете. До вылета успевали спокойно, но регистрация открывалась через пять минут. А мы стояли в пятнадцати минутах от аэропорта в пробке, которая могла занять у нас десять минут. Я никогда в жизни ещё так много не считал.
— Мы не успеем, — отчаянно сказал я.
— Может, она не сразу пойдёт регистрироваться, — утешал меня Лев.
— Обычно все сразу идут… Чего тянуть, если ты уже там?
— Мало ли, — пожал плечами Лев. — Это же девочка. Вдруг ей надо припудрить носик.
— Папа! — возмутился я. — Она не пудрит носик! Она феминистка!
— Ну извини.
Мы приехали в аэропорт, когда регистрация была открыта уже как несколько минут. Я позвонил Нине — она опять не ответила. Обошёл всю часть аэропорта, доступную для тех, кто никуда не летит — не нашёл её. Позвонил ещё три раза — бесполезно.
Отчаявшись, начал подходить к женским туалетам, ждать, когда оттуда выйдет какая-нибудь тётенька, после чего спрашивал:
— Здрасте, вы не видели там девочку с зелёными волосами?
Женщины почему-то вздрагивали, но отвечали, что не видели.
Я снова позвонил (она снова не ответила), и я ещё раз обошёл аэропорт — оба этажа. В конце концов, я так долго бегал туда-сюда, что регистрация на её рейс окончилась, и мне ничего не оставалось, как просто вернуться ко Льву — он ждал меня на первом этаже на металлической скамейке.
Я бухнулся рядом. Мы молча сидели минут десять, пока я не спохватился:
— Тебе же на работу надо!
— Никуда не денутся…
— Умрут же.
— Без меня не умрут, — заверил он.
— Тогда лучше не приходи, — пошутил я вяло. — Пускай живут.
Лев улыбнулся — тоже устало. Сил не было ни на что.
Когда приехали домой, у подъезда встретился с Лётой. Лев прошёл вперед, а меня она окликнула:
— Ты успел?
Дура, уже обо всём в курсе. Я покачал головой.
— А ты звонил? — снова спросила она.