— Мила… Мила, как ты?
Она резко подняла голову. В глазах её снова заискрился смех.
— Женька, — весело сказала она, — это так… так… так… Господи, какое же слово подойдёт? — Её словно осенило, и она назвала: — Изумительно! Да, изумительно! Я и не догадывалась, что это может быть так!
— Я тоже не испытывал никогда ничего подобного. Ты просто восхитительна! Твоя любовь — это чудо!
— Моё счастье — полностью твоя заслуга.
— К сожалению, и несчастье тоже.
— Нет худа без добра.
— Философ ты мой! Призна́юсь, я много раз хотел причинить тебе боль. Мне хотелось поработить тебя, унизить. Видимо, потому что я сам твой раб. И моя гордыня бунтовала против этого.
— Но ты ведь не знал, как я страдаю вдали от тебя.
— Я знал, всё чувствовал. Я звонил твой маме и узнавал у неё про тебя.
— Так ты всё знал… — Мила укусила его за левое плечо, очень больно. Он закрыл глаза, словно отдаваясь боли, а потом открыл их. — Ты всё знал и спокойно наблюдал со стороны!
— Нет, не спокойно. Знаешь, в день, когда у тебя начались роды, я почувствовал что-то и позвонил Галине Ивановне. Она заверила меня, что всё хорошо, ты не рожаешь и тревога моя напрасна. Но беспокойство меня не отпускало. А потом, ближе к ночи, она сама позвонила мне и сказала, что ты родила здорового мальчика. Я в это время думал о тебе, перед её звонком. Я постоянно думал о тебе. Мне приходилось делать неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться на чём-то другом. Эта любовь к тебе… она такая плотская и порабощающая. Она вызывает во мне самые противоречивые чувства. Каждый день мне приходится бороться с ней и собой. Она меня измучила. Ты меня измучила.
— И меня измучила. Ты меня измучил, — повторила, как эхо, Мила.
Он перекатился наверх, опираясь на локти.
— Я тебя покину на пару минут. — С этими словами Евгений поцеловал её в шею и закутал в одеяло.
Подобрав разодранную упаковку от презерватива, он пошлёпал прочь из комнаты. Мила блаженно растянулась в постели, прикрыла глаза и прислушалась к его шагам. Долго шумела вода в ванной. За пару минут он не управился. Вода продолжала бежать, когда шлёпанье ног возобновилось. Мужчина появился на пороге в трусах с влажными приглаженными назад волосами. С руки свисали блузка и рубашка, почти лишённые пуговиц. Он протянул их Миле:
— Кажется, я испортил одежду, — он разжал вторую руку, из неё показалась пригоршня пуговиц, собранных им в ванной.
— Ничего, — улыбнулась Мила, — я потом пришью.
Он высыпал пуговицы на тумбочку, сверху бросил покалеченные вещи.
— Иди сюда! Сейчас я всё-таки буду купать тебя!
Девушка не спеша откинула одеяло. Мужчина нетерпеливо подтянул её за обнажённую ногу к себе. Дотянувшись до руки, он дёрнул за неё резко и прижал девчонку к себе. Она озорно и вызывающе спросила:
— Женька, а если я полюблю другого и изменю тебе, что ты будешь делать?
Он внимательно уставился ей в лицо, придерживая за руки, чтобы она удержалась стоя на мягком матрасе.
— Ты уже хочешь мне изменить? Мы же только наконец обрели друг друга, а ты вдруг такие вопросы…
Он пожал плечами.
— Да я просто хочу тебя лучше узнать. И потом я люблю заранее быть в курсе.
— Лучше бы ты сказала то же самое, но первое предложение без «лучше узнать», а второе с «тебя» вместо «заранее быть в курсе».
Она улыбалась.
— Нервы мои хочешь пощекотать? Ну что ж, — он сдвинул брови, образуя свою неповторимую складку, — я убью тебя.
Потом подумал и сказал:
— Нет, буду долго мучить, пока ты не умрёшь.
Улыбка сползла с её лица, губы дрогнули:
— Я тебе не верю.
Он рассмеялся.
— Только скажи, я прямо сейчас уйду! Если я тебе не нужен…
— И даже бороться не будешь за меня?
— В чём толк? Тебе же будет нужен другой, не я.
— Ты уйдёшь из своей квартиры?
— Она не моя, а наша. Я не буду жить здесь с тобой, если ты меня не любишь. Тем более, если ты будешь думать о другом. Я бы с радостью изменил тебе с кем-нибудь за то время, что мы не виделись, если бы мог.
— А ты не изменил?
— Нет. Я же помешан на тебе. Просто болен тобой. Мне не нужен кто-то ещё.
— А если бы изменил?
— Это было бы хорошо. Это означало бы, что я исцелился.
— Думаешь, теперь ты исцелился?
— Думаю, нет.
— А если бы ты исцелился, что сталось бы с твоим обещанием помочь мне с Ванечкой?
— Сдержал бы. Я сумел бы быть полезным вам в любом случае. По-твоему, то, чем мы тут с тобой занимались, как-то поможет ему?
— Не сомневаюсь. Знать и чувствовать рядом мужчину, который любит маму и тебя, иметь настоящего любящего отца — это важно для ребёнка. Намного важнее, чем иметь рядом чужого дядю, который помогает просто потому, что обещал.
— Не поспоришь. И откуда ты только это знаешь? Я хочу тебе сказать…
— Да?
Он порывисто обхватил её и крепко прижал к себе, поставив на пол.
— Я тебя никому не отдам! Никому! Поняла?!
Прижимаясь к его груди, она сказала:
— Ты такой горячий! И грудь, и руки…
— Говорю же, заболел.
— А если я попрошу меня отпустить?
— Отпущу.
На этот раз Мила отодвинулась от него, чтобы видеть его глаза:
— Что-то я не понимаю. То отпущу, то никому не отдам — это как?
— Не знаю. Отстань от меня с этими глупыми вопросами. Может, я ещё первым буду проситься, чтобы ты меня отпустила.
— Ну да, ты мужчина и тебе надо, чтобы всё было у тебя под контролем.
— Под контролем? — Он усмехнулся. — Это мне недёшево обходится. Если бы всё было, как я хочу, я овладел бы тобой ещё там, в посадке. Знала бы ты, как мне крышу сносило!
Мила гладила его прохладными руками по спине и теснее прижималась к груди.
— Ты меня задеваешь и ранишь этими вопросами. Заранее шкуру сдираешь. Хоть сегодня заткнись и просто побудь моей.
Мила оттолкнула его, открыв рот в немом изумлении, но тут же нашла слово:
— Грубиян! С кем я связалась?
В ответ он подхватил её, перекинул через плечо и понёс в ванную. Она принялась было бить его кулаками по спине, но, когда увидела его шрамы, руки опустились, ведь она прекрасно знала, что эти шрамы не от аппендицита. Мила поцеловала его в спину. В ванной он поставил её не на пол, а себе на ноги. Воды налилось уже полванны. Евгений взял свою невесту за талию, поднял и переставил в ванну. Мила села в воду и удобно раскинула руки и ноги. И тут же попросила:
— Женя, выключи, пожалуйста, воду. Мне лучше не замачивать грудь.
Он тут же выполнил просьбу. А потом залюбовался на её прелестную наготу, припухшие губы, переполненную молоком грудь. Он поневоле возбуждался. Встал на колени перед ванной и вдруг заметил, что с одной особенно распухшей груди закапало в воду молоко. Евгений, сам не успевая обдумать поступка, поднялся, порывисто нагнулся к груди и слизнул проступившую очередную каплю молока. И тут же вернулся к исходному положению на коленях, смущённо глядя на Милу.
— Сладкое… — пробормотал он.
Щёки Милы чуть порозовели. И в этот миг оба услышали разрезающий на пути все преграды истошный крик младенца.
— Ванечка!.. — Мила вздрогнула и резко села, готовая тут же вскочить.
Евгений нежно толкнул её обратно и улыбнулся.
— Не волнуйся. Я его сейчас принесу. Ты его покормишь прямо здесь и заодно искупаешь.
Но Мила всё равно излучала тревогу, глядя на мужчину.
— Будь, пожалуйста, осторожнее. Не задуши его. У тебя такие сильные руки. Помнишь, как ты мне руку зажал, словно в тиски?
— За кого ты меня принимаешь? — вернул он ей вопрос и поднялся с колен. — Прости за тот случай. Я могу силы рассчитывать, как любой нормальный взрослый человек, просто тогда я немного потерял контроль. Я буду не мужчиной, а облаком в штанах. — Он подмигнул ей. — Ну, всё, я пошёл, а то Ванька пупочную грыжу наорёт.
Мила блаженно потянулась и улыбнулась, не обращая внимания на горячую тяжесть в обеих грудях. Евгений вышел.
В комнате он уставился на орущего красного младенца и протянул к нему руки:
— Иди ко мне, мужичок!
Голос его звучал ласково и весело и, видимо, показался малышу любопытным, потому что он немедленно прекратил истошный ор. Мужчина просунул руки под голову и попку и привлёк ребёнка к горячей обнажённой груди. Тот почувствовал тепло человеческого тела и защищённость и совсем успокоился. Евгений тихо и нежно говорил ему:
— Сейчас я тебя раздену, и пойдём к мамочке. Она ждёт не дождётся тебя с горячими полными молочка сисями.
Ванечка доверчиво смотрел в большое доброе лицо большого дяди… отныне папы. Мужчина пристроился с малышом на диване и принялся за разоблачение маленького розового тельца с большим пупком. Избавившись от костюмчика и душистого подгузника, они отправились в короткое путешествие к ванной комнате, которое малыш проделал с огромным интересом.
— А вот и мы! — улыбаясь и глядя на порозовевшую молодую женщину, сказал Евгений. — Как видишь, мы живы, здоровы и даже перестали реветь.
Мила села повыше и приняла трепещущего в нетерпении сына. Тот, не обращая внимания, что большая часть его тельца погрузилась в воду, почуяв маму и молоко, жадно присосался к левой груди, той, из которой уже подкапывало. Лицо женщины как-то необъяснимо изменилось, как-то блаженно расплылось, стало нежнее, чувственнее. Евгений зачарованно смотрел на эту деву с младенцем у груди. Зрелище его возбуждало и… умиляло. Очень сильно умиляло. Он даже отвернулся, чтобы скрыть слёзы умиления, проступившие на глазах, считая это слабостью. Невыразимое нежное чувство наполнило его существо, изгоняя всё, кроме вот этой картины двух невыносимо сладких родных существ, слившихся сейчас в одно. «Будьте прокляты матери, бросающие своих детей, убивающие своих детей, нарушающие вселенскую гармонию материнства!»
Взяв себя в руки, Евгений снова воззрился на мадонну с младенцем и долго-долго любовался этой поистине земной красотой, ради которой стоит жить и за которую стоит бороться. Мила ничуть не смущалась, она улыбалась ему, время от времени переводя на него таинственный взгляд, тонкой загадочной улыбкой, напоминающей женщину со знаменитого портрета, хранящегося в Лувре