В советские времена ситуация складывалась несколько иначе. Церковь не имела больше влияния, не поощрялось совершение обрядов. Священнослужителей фактически «утверждали» на их посты, и они, так же как Ванга, были вынуждены соблюдать правила игры. Однако тогда с ней Церковь всё-таки стояла на разных позициях и не одобряла рода её занятий. С другой стороны, постепенно начали появляться священники, которые заводили дружеские отношения с Вангой, видя, что власти поддерживают провидицу. Так, например, строительство Вангой храма в Рупите раскололо Церковь на два лагеря — в одном были те, кто категорически не принимал этого факта, в другом находились те, кто не видел в строительстве ничего дурного. Освящать храм отказывались, но нашлись священнослужители, которые приехали в Рупите и всё-таки его освятили. Много сейчас всплывает противоречий, связанных с деятельностью Ванги, однако в 1960-х годах наблюдалось некое единство в отношении к её порыву уйти в монастырь.
Существует мнение, что не приняли пророчицу ни в один монастырь, так как боялись наплыва посетителей, которые выстроились бы в очередь, но уже не в Петриче, а перед воротами монастыря. «Ванге предлагали безальтернативный путь: она может быть принята в монастырь, если откажется от своих заявлений о том, что может видеть будущее. Ибо это кощунство, это противоречит всей христианской доктрине: будущее в руках Господа, оно скрыто от человека и не может быть им увидено». По сути, даже человек далёкий от христианских постулатов понимает, что священники предъявляли справедливое требование, исходя из собственного видения данного вопроса. А вот почему Ванга не стала ему подчиняться? «Одно дело — вдруг стать простой, рядовой монашкой, до слов которой нет никакого дела окружающим, а другое дело — остаться знахаркой, ясновидицей на селе», — высказанное здесь мнение, может статься, отчасти верно. Ванга привыкла повелевать, давать советы, решать чужие проблемы. За 20 лет активной практики она сознательно или подсознательно начала чувствовать людей, понимать их желания. Закрыться в келье, обречь себя на одинокое существование ей едва ли хотелось. А разрешить приём посетителей, конечно, не желал ни один монастырь.
Сама Ванга рассказывала об этом журналисту Тома Томову так: «Это было, когда муж мой умер, и я осталась одна. Отправилась я в Самоков. Просила монахинь взять меня к ним в монастырь. Мы тебя любим и хотели бы тебя принять, говорят. Но не возьмём, потому что к тебе уйма народу будет толпиться. Отказали мне. Отправилась во Врачеш около Ботевграда. Там есть действующий монастырь. Упрашивала их. Сказали, чтобы мы тебя взяли — нам придётся вооружиться ружьями и пистолетами. Куда ещё ходила? А здесь ещё один монастырь был. И там меня не хотели взять. В конце концов, слышу голос: “Иди-ка ты в Рупите — построй себе там домик и там найдёшь спокойствие”».
Журналист показывает, насколько разным было мнение священников относительно деятельности Ванги: «они вцепились друг другу в горло». Противники возведения Вангой храма не по канонам, противники провозглашения её святой называют провидицу «обыкновенной, необразованной, сельской женщиной с низким интеллектуальным уровнем развития». Её способности провозглашают не чем иным, как связью с тёмными силами, со Злом и объясняют провидение несколько иначе, чем учёные, которые изучают экстрасенсорику. «В момент транса её воля подчинена чужой воле и она говорит не от себя. Изменяются даже физиологические характеристики. Она говорит чужим голосом... Ванга не святая, в её случае налицо так называемая больная, нездоровая, чёрная мистика... Она вступает в контакт с пропащими низшими духами. Они обладают большой онтологической силой, знанием, и из-за этого могут предвидеть некоторые вещи. Как служители Зла, они знают, чем человек болен или каковы его проблемы. Склоняя его к тому, чтобы он им поверил, они первое время могут помочь ему в выполнении его низших желаний — могут даже улучшить его здоровье, чтобы завладеть его душой... Ванга совершает свои чудеса не в согласии с христианской верой. Она служит не Богу, а злым силам». При таком подходе о монастыре, в самом деле, не могло быть и речи.
Мыкалась в Петриче Ванга без помощников до 1966 года. Видимо, в течение четырёх лет после смерти мужа некоторое время ей всё-таки помогала Венета. Однако в доме поселился и другой человек — тринадцатилетний (по другим сведениям, четырнадцатилетний) сын близких друзей Ванги и Димитра. «В 1962 году Ванга приняла Димитра Вылчева[3] в свой дом. Она и её супруг Димитр Гуштеров были знакомы с маленьким Митко и дружили с его родителями. Прошло всего несколько месяцев после того, как Ванга потеряла своего мужа, и она решила исполнить давнишнее своё (и своего супруга) желание — поднять Митко на ноги и обеспечить ему хорошее образование. С этого момента она уделяет ему всё своё внимание и заботится о нём как о своём ребёнке. Тогда ему исполнилось 14 лет, и он учился в восьмом классе». Гылыб Зегвелиев подтверждает, что «они вместе с супругом хотели усыновить Митко. Это произошло за несколько лет до его кончины. Они хорошо знали родителей Митко. Встретились с ними и попросили у них разрешения взять ребёнка и заботиться о нём, но Ванга не сообщила никаких подробностей об этой встрече и почему они не взяли его тогда же. Через пять месяцев после смерти её супруга 13-летний Митко вошёл в их дом».
Надо отметить, что даже по поводу ныне здравствующих приёмных детей Ванги существует ряд разночтений. Венета разными биографами удочеряется то в два годика, то в шесть, то сразу после замужества Ванги, то одновременно с Димитром. Однако судя по фотографиям и по информации, которая официально принята у болгарских авторов, всё-таки Венетка явно старше Димитра и была взята в семью в начале семейной жизни Ванги (видимо, когда супруги поняли, что собственных детей у них не будет). К этому же склоняют и слова самой Венетки, которая, как и Димитр, крайне редко беседует с журналистами, а точнее, практически вообще не беседует. Но в 2014 году появилась небольшая заметка, в которой женщина делится своими воспоминаниями, впрочем, весьма кратко. Из них можно сделать вывод, что у Ванги она жила с малолетства.
Димитру «повезло» гораздо меньше: на его счёт существует две основные версии и несколько более мелких. Он так же, как и Венетка, практически не даёт интервью, хотя в отличие от сестры Димитр часто фигурирует на фотографиях рядом с Вангой. Основные версии касаются его усыновления: то он сын близких знакомых семьи, то несчастная сирота, прибившаяся случайно ко двору Ванги. Первая версия опять-таки является официально принятой в Болгарии. В её пользу говорят два довода. Первое, Димитр носит фамилию Вылчев (Венета носит фамилию приёмных родителей — Гуштерова-Пандева), и, скорее всего, это реальная фамилия его настоящих отца и матери. Если бы он был сиротой, Ванга смогла бы его усыновить официально и дать свою фамилию. В любом случае, она вряд ли бы знала настоящую. Второе, автор воспоминаний о Ванге Владимир Дайреджиев, который провёл с ней бок о бок много лет, с давних пор знаком и с Димитром Вылчевым, так как учился с ним вместе в одной школе. «Тут место упомянуть, что я знаком с Митко со школьных лет в гимназии городка Петрич и что нас связывают немало воспоминаний. Тогда мы устраивали не одну серенаду для людей, которых мы уважали и любили, разделяли много радостей и огорчений нашей юности. Для меня самым значимым воспоминанием о нашей дружбе остаётся тот день, когда он представил меня Ванге как хорошего друга — так началось моё близкое знакомство с ней»[4].
Владимир Дайреджиев действительно очень хорошо знал Вангу: на фотографиях он появляется рядом с ней чуть ли не так же часто, как Димитр Вылчев. Его и правда до сих пор связывают тёплые, близкие отношения с приёмным сыном провидицы. В отличие от Жени Костадиновой он не является профессиональным писателем, но его воспоминания проникнуты самыми светлыми чувствами, что подтверждает слова о том, что Ванга обладала магнетизмом, способностью притягивать к себе людей: «Сегодня многие склонны говорить о харизматичности Ванги, то есть о таком её качестве, когда ей не то что верить, ей хотелось подчиняться, служить ей. И ведь именно поэтому оставались люди действительно служить ей: кто по несколько месяцев, кто — по несколько лет». Владимир с Вангой познакомился, ещё учась в школе, и оставался с ней рядом до её последнего дня.
Всё Рупите Дайреджинов знает, как свои пять пальцев. Он водил меня по дому Ванги, по храму, по территории, рассказывая про каждую картину на стене, каждый кустик, посаженный по просьбе прорицательницы. Он медленно говорит по-болгарски, повторяя, если надо, любую фразу, и вопросительно глядит на меня: поняла ли. Его речь то начинает переливаться радостными нотками — Владимир вспоминает, как Ванга слушала песни, которые он для неё сочинил (Дайреджиновым выпущен целый диск, посвящённый Ванге), и отбивала такт рукой, пила любимый виски после целого дня приёма посетителей («тогда она достала из-под оттоманки бутылку “Болантайнс” — она ценила этот бренд виски»). То голос становится печальным — вспоминаются распри после смерти Ванги, её уход, который до сих пор болью отдаётся в его сердце.
Владимир явно не хочет уезжать из Рупите и цепляется за любую возможность продолжить беседу. Вместе с Жени мы фотографируемся на фоне памятника Ванге, и писательница упархивает на небольшой машинке дальше в Петрич. Её там будет снимать российский канал. Костадинова прекрасно говорит по-русски и представляет для журналистов куда больший интерес, чем Дайреджинов. А пожилой мужчина садится на скамейку с чашечкой кофе, закуривает сигарету и говорит, говорит, говорит о Ванге, словно его что-то связывает крепчайшей нитью с этим местом и этой женщиной. «Иногда, когда Митко отсутствовал, я присматривал за ней и приносил пищу, какую она просила. Возможно, вы подумаете, что она заказывала всякие деликатесы или разные лакомства — но нет, ничего такого не было! Обычно я покупал “банички” (слоёный пирог с овощами, брынзой или творогом) у определённых торговцев и брынзу с подсолнечным маслом в горшке. Никогда она не позволяла мне оплатить даже за один обед. Всегда настаивала сама платить за еду. Так она вела себя и с другими людьми, не хотела ником