Но сейчас в эту неизвестность он бросился сам, прекрасно понимая всю степень риска и опасности, на которые шёл. Он с азартом и чувством предопределённой неизбежности сам шёл в логово зверя. Когда он убеждал Пучинского в необходимости своего поступка и его цели, он сказал, что хочет сломать эту систему. А чтобы сломать, он должен знать её в совершенстве, знать слабые места, стать частью этой системы.
Доводы Пучинского о невозможности этого Вангол тогда не воспринял всерьёз. Однако Пучинский доказал ему, что таких героев-одиночек в истории России было много. Многие пытались изменить историю, но всё это кончалось одинаково печально для народа. Проливалась кровь тысяч невинных людей, виновники качались на виселицах или теряли головы. Октябрьская революция не исключение из правил, а, наверное, один из самых ярких примеров попытки насильственно изменить ход истории.
Вангол ещё в тайге думал о том, что вся несправедливость и зло, уничтожающие российский народ, сконцентрированы в Москве. В руках группы людей, подчинивших себе всё на этой огромной территории. Достаточно уничтожить эту группу людей, чтобы всё изменилось. Теперь он начинал понимать, что это не так.
— А что взамен? — задал ему вопрос Пучинский. — Кто сейчас придёт к власти, если убить Сталина и ещё кучу его сподвижников? Их заменят другие, только опять будет литься кровь, и неизвестно, чем вообще всё кончится. Россия веками собирала вокруг себя народы, и эта огромная империя развалилась под ударами небольшой группы сплочённых единой волей и целью революционеров. Но прошло совсем немного времени, империя осталась империей, сменив только декорации и формы. Одна форма угнетения людей сменилась другой, более изощрённой и лживой, более кровавой и деспотичной. Ещё одну насильственную смену власти Россия не выдержит, начнётся её распад.
Поскольку эволюционный ход развития государственности России нарушен, рано или поздно возникнет кризис, но ускорять этот процесс нецелесообразно, да практически и невозможно, вернее, возможно, только результат будет тот же. Тот же до того момента, пока не созреет то, что позволит людям жить по-другому, думать по-другому. Вот тогда, и только тогда, история сама, подчиняясь неведомым законам, исправит ошибки тех, кто пытался её повернуть или переиначить.
— Дорогой Вангол. Мне будет очень жаль услышать о том, что ты погиб, пытаясь убить, например, Сталина. Это будет означать только одно: я не смог тебе дать то, что хотел, а ты не смог понять моих мыслей, — сказал ему Пучинский в заключение своих лекций. — Подумай об этом.
И Вангол думал, думал о том, что в Москве он сможет понять и определить для себя то, для чего он живёт, чего он хочет.
Ох, как щемило сердце, когда поезд проезжал родной Урал, где-то там, в стелющейся под горизонт сиреневой дымке далей, его родители, если всё с ними в порядке, а он очень на это надеялся. Вангол понимал, что дать знать о себе он не может, пока не может. Пусть пройдёт время, он обязательно приедет сюда и обнимет мать, прижмётся к широкой груди отца, ему будет что им рассказать…
В кармане пиджака вместе с документами лежал пакет, который он должен был вручить начальнику специального учебного заведения, расположенного недалеко от Белорусского вокзала в Москве. То собеседование в ОГПУ, которого он несколько опасался, не состоялось. Вероятно, вопрос о направлении был давно решён или просто было не до него. Кадровик, к которому его отвёл дежурный по этажу офицер, по-отечески похлопал по плечу, сказал, что он очень похож на своего дядю, дал ему заполнить пару анкет, к которым приклеил принесённые Ванголом фотографии, попросил написать автобиографию. Куда-то ушёл и, вернувшись, вручил запечатанный пакет и проездные документы до Москвы.
— Поторопись, парень, набор курсантов был в августе, придётся тебе догонять, не подкачай, — на прощание сказал ему кадровик.
Вангол тепло простился на вокзале с пришедшими его проводить Пучинским, Мысковой и Владимиром. Он долго вспоминал потом пытливый взгляд Пучинского. На вопрос: «Мы ещё увидимся?» — Вангол честно ответил:
— Не знаю.
А великая магистраль всё дальше и дальше уносила его от друзей, он понимал, что закончился огромный период его жизни. Скоро, совсем скоро начнётся новый этап. Прожитые последние годы и всё пережитое дали ему уверенность только в одном и, наверное, очень важном: нет непреодолимых препятствий, нет ничего для него недостижимого, если поставить перед собой цель.
Часть вторая
10 октября 1940 года Вангол прибыл в сто лицу. Мальчишкой он мечтал поехать в Москву, увидеть Кремль, Красную площадь — и сейчас с замиранием сердца ступил на перрон вокзала, оглушившего и завертевшего его в многолюдье толпы. Вокзал показался Ван голу огромным муравейником — спешащие люди и впрямь как муравьи непрерывно двигались, натыкались друг на друга, цепляясь чемоданами и узлами, невольно выстраиваясь цепочками, живыми ручейками пробиваясь в разные стороны. Попав в один из таких потоков, Вангол оказался на улице. Москва готовилась к ноябрьским праздникам. Улицы, уходившие от вокзала, пест рели кумачом, непрерывным потоком вытекавшая с вокзала толпа растекалась по ним и растворялась. Вангол подошёл к стоявшему недалеко от входа милиционеру и спросил, как ему добраться до Белорусского вокзала.
— Что, первый раз в Москве? Вон видишь, большая буква «М» на здании? Спустишься в метро, там везде указатели, на Кольцевую линию до станции «Белорусская», понял?
— Понял, спасибо, — ответил Вангол и направился к подсвеченной зелёным светом букве «М» на угловом здании.
Примерно через час он стоял у большого серого здания, огороженного каменным забором с коваными решётками. Небольшой домик около ворот с калиткой светился окошком, в которое Вангол и постучал. Из дверей домика вышел плотный мужчина в штатской одежде и, посмотрев на Вангола, спросил:
— Кого ищешь, парень?
— Никого. Я прибыл вот по этому направлению, если только не ошибся адресом, — ответил Вангол, подавая документ мужчине.
— Подожди, — ответил тот и, взяв бумагу, ушёл в домик.
Вангол слышал, как мужчина звонил и докладывал дежурному о прибытии новичка и просил вызвать сопровождающего. Через несколько минут калитка перед Ванголом открылась, и он в сопровождении другого мужчины вошёл на территорию. Пакет с документами у него забрали. В здании, показав койку в небольшой комнате на двоих, оставили одного.
Никто не задал ни одного вопроса. Пройдя несколько коридоров и лестничных маршей, Вангол не увидел ни одной вывески на дверях и ни одного человека. Койка была заправлена чистым бельём, в углу стояли небольшой столик, тумбочка и стул. Задёрнутое шторой окно, к которому Вангол подошёл, было заделано металлическими жалюзи, направленными вверх. Посмотреть, что там, под окном, было невозможно. Вангол подошёл к двери и попробовал открыть, дверь была заперта. Рядом на стене была кнопка. Вангол вспомнил, что сопровождавший его мужчина, уходя, показал пальцем на неё. Вангол нажал на кнопку, и через минуту дверь открылась, на пороге стоял сопровождавший его мужчина.
— Что тебе?
— Извините, я с дороги, хотел бы умыться. В туалет пройти можно? — спросил Вангол.
— Можно, прямо по коридору последняя дверь направо, давай по-быстрому, я подожду.
Вангол, взяв полотенце, вышел в длинный коридор, в конце которого и нашёл туалетную комнату. Когда некоторое время спустя он вышел из неё, в длинном коридоре с одинаковыми дверями никого не было. Вангол спокойно шёл по коридору и остановился у той, что вела в его комнату. Толкнул, дверь открылась. Мужчина, сидевший за столиком, улыбнулся:
— Молодец, хорошее начало. Редко кто сразу находил свою дверь. Отдыхай, завтра тобой займутся. Перекуси здесь, ты ещё не на довольствии.
Оставив небольшой свёрток на столе, он вышел. Утром за Вангола действительно взялись. Весь следующий день он то проходил медкомиссию, то отвечал на бесчисленное количество вопросов, которые ему задавали в кабинетах. Вопросы почти не касались его биографии или знаний, с ним беседовали на разные темы. Он отвечал на вопросы быстро и чётко, легко угадывая то, что от него хотели услышать. На следующий день в спортзале, куда его привёл инструктор, он с лёгкостью пятнадцать раз подтянулся и сделал семь подъёмов переворотом на турнике, чем заслужил одобрительное похлопывание по плечу и короткое «Молодец!». Всё это время Вангол чувствовал, что за ним непрерывно наблюдают, везде, даже в туалете и в столовой, где он ел вместе с закреплённым за ним инструктором. Вокруг были люди разного возраста, каждый занимался своим делом. Никто не пытался с ним познакомиться, заговорить, просто посмотреть в глаза, никто ни разу не назвал его по имени или фамилии. Как заметил Вангол, это относилось не только к нему лично. Такая атмосфера просто царила здесь и, наверное, была каким-то правилом. Только на четвёртый день его привели в большой просторный кабинет. За огромным столом сидели несколько человек, с некоторыми из них он уже беседовал.
Во главе стола сидел крупного телосложения крепкий человек с проседью в висках. Его глаза под роговыми очками внимательно изучали лежащие перед ним бумаги. Собрав их стопкой и отложив в сторону, он снял очки и посмотрел на Вангола. Взгляд его был тяжёлый и пронизывающий. Ванголу на секунду показалось, что сейчас этот человек прорвёт его оборонительный барьер и ворвётся в душу, где как на ладони лежат его истинные убеждения и помыслы. Собрав всю свою волю, Вангол выдержал взгляд и не отвёл глаза.
— Что ж, молодой человек, ваше личное дело безупречно, тесты и испытания вы блестяще прошли. Физические данные достаточны для начала. Вы действительно желаете посвятить свою жизнь служению партии и советскому правительству, как посвятил её ваш дядя?
— Да, — коротко ответил Вангол.
— Похвально. — Оглядев присутствующих, как бы убеждаясь в правильности принимаемого решения, он продолжил: — Я зачисляю вас на спецкурс. Всё, что необходимо будет знать, вам объяснит ваш прямой начальник. Идите.