— Не Монгол, а Вангол. Не знаю, столько наколесили по лесу, сам не знаю, в какую сторону выбираться. Ты, Иван Степаныч, переоделся бы. Так и будешь в фашистском френче шеголять? Вроде как ушли от немцев.
Сержант, улыбнувшись Макушеву, сказал:
— Вот тут, товарищ капитан, проблем не будет, я в лесу хорошо ориентируюсь, у меня в голове компас встроенный, мы сейчас… ну, в общем, где мы сейчас, я знаю на девяносто девять процентов. — Сержант сел и стал развязывать вещмешок. — Товарищ капитан, разрешите плащ-палатку оставить, уж больно удобная вещь, хоть и фашистская, — как-то официально вдруг попросил сержант.
— Разрешаю, товарищ сержант, — в тон ему ответил Макушев. Вздохнув глубоко, продолжил: — Вот что, сержант, найдёт нас или не найдёт Вангол — не главное. Нам самим выбираться надо, к своим выходить, поэтому ждать его смысла нет. Уцелел ли он, неизвестно. Известно одно: на машинах должны были уйти, нам надо пройти следом по той дороге и убедиться, что они ушли. Сможешь определиться, как нам на неё выйти?
— Не надо, — прозвучало в ответ.
— Что — не надо? — не понял Макушев, поворачивая голову к сержанту.
За спиной замершего от неожиданности сержанта стоял, улыбаясь, Вангол.
— Не надо проверять, машины прошли. А вот поспать часов пять надо. Позволите присоединиться к вашей компании?
— Как вы нас нашли? — в один голос спросили капитан и сержант.
— По следу, — просто ответил Вангол, располагаясь на плащ-палатке рядом с Макушевым.
— Какому такому следу? — удивлённо сказал сержант, оглядывая траву вокруг себя, не видя никаких следов.
Оставив этот вопрос без ответа, Вангол лёг, и через минуту спокойное ровное дыхание свидетельствовало о том, что он спал. Макушев молча дал знак сержанту, и тот, прихватив «шмайссер», пополз в сторону, откуда они пришли, где залёг в охранении. Макушев лежал с открытыми глазами, глядя, как лёгкий ветерок колышет листву берёзки, как ползут по белой её коже муравьи, выполняя одним им известную задачу… Сколько прошло времени с того момента, как он выехал из Москвы, попрощавшись с женой и ребятишками? Ему казалось, прошла вечность. Сколько событий стремительно пронеслось, ставя его на грань между жизнью и смертью, за считаные часы, не соответствующие мирному исчислению времени. Вот лежит и спит рядом с ним человек, которого не должно быть здесь ни при каких обстоятельствах, потому что он погиб, погиб давно. Даже если бы он выжил тогда в автокатастрофе, то просто не мог выжить в тайге. Даже если каким-то образом он смог выжить, как оказался здесь и сейчас и тем, кто он сейчас есть? На это ответа Макушев найти не мог. Какое-то чудное имя Вангол. Как у него прежнее имя? Макушев не мог вспомнить, через него прошло столько народу. А этого он просто вычеркнул из памяти, как человека умершего, который больше никогда не мог появиться.
«И правильно сделал», — прозвучало в его мозгу.
«Что правильно сделал?» — мысленно спросил Макушев.
«Что вычеркнул из памяти», — получил он ответ.
Макушев посмотрел на Вангола. Тот не спал.
«Это ты мне сказал, или мне чудится?» — спросил капитан.
Вангол повернулся и посмотрел в глаза Макушеву.
«Да, это я тебе сказал, капитан. У тебя хорошая зрительная память. А вот фамилия и моё настоящее имя тебе ни к чему. И это не потому, что я в побеге. А потому, что война, и я принял присягу. А бить фашиста я одинаково хорошо буду и под оперативным псевдонимом. Или ты, капитан, считаешь меня врагом народа?»
Вангол читал мысли капитана и внутренне улыбался сумятице чувств этого здоровенного мужика. Однако он был рад одному: даже отдалённо в мыслях Макушева не было желания навредить Ванголу. Пока Макушев осмысливал услышанное и соображал, как ответить на столь прямой вопрос, Вангол протянул ему руку и сказал:
«Не мучайся с ответом, капитан. Вот моя рука, пожми её и забудь свои сомнения, сейчас мы вместе и должны стать друзьями».
Макушев протянул свою руку и пожал руку Вангола.
«Отныне и до смерти мы доверяем друг другу, — отложилось в его сознании. — А теперь давай немного ещё поспим, капитан, нам предстоит дальняя дорога».
Макушев закрыл глаза и улетел в небытие, где не беспокоили мысли, где он просто отдыхал и набирался сил. Так же спокойно в охранении спал и сержант. Не потому, что отнёсся безответственно к приказу капитана, а потому, что так решил Вангол. Уверенный, что в ближайшем окружении опасности для них нет, решил, что все должны отдохнуть. Они спали, не замечая, как время стремительно неслось вперёд, унося в прошлое всё пережитое и стремительно приближая то, что предстояло прожить и пережить, когда они откроют глаза и вновь вернутся в реальность, называемую завтра. И завтра пришло вместе с пением птиц и лучами солнца. Первым проснулся сержант. «Не может быть!» В ужасе от со вершённого преступления он вскочил на ноги и, рукой растирая заспанное лицо, подбежал к спавшим. Раскинувшись, на спине, спал Макушев, рядом спал Вангол. «Слава богу, всё в порядке!» — подумал сержант, присаживаясь и успокаивая бухавшее от волнения сердце. «Как я мог уснуть?» — задавал и задавал он себе вопрос. Не находя ответа, сокрушённо крутил головой, изредка поглядывая на спавшего капитана. Макушев проснулся от отчаянно весёлого пения махонькой птахи, сидевшей в кроне берёзы над ними. Он открыл глаза и почувствовал, что хорошо выспался. Заметив сидевшего сержанта, спросил:
— Иван Степаныч, почему не разбудил на подмену?
Сержант встал по стойке «смирно» и, часто-часто моргая глазами, ответил:
— Виноват, товарищ капитан, не буду оправдываться, уснул я на посту, простить себе не могу, как первогодок какой!
Макушев смотрел на сержанта, который, волнуясь и сокрушаясь, признался в воинском преступлении и готов был пойти под трибунал. Он не знал, что сказать. Не раз наказывал часовых в лагерях за сон на посту, но это было в другое время и в других обстоятельствах. А сейчас перед ним стоял человек, ещё вчера спасший ему жизнь. Он мог бы придумать и другой ответ, но не позволил себе солгать. Честно признался и мужественно ждал решения старшего по званию. Макушев думал, что ответить этому хорошему солдату в сержантских петлицах.
— Разрешите вмешаться в разговор, товарищ капитан? — спросил проснувшийся Вангол.
Макушев посмотрел на него и, даже не успев ответить, услышал то, что сразу сняло с него необходимость принимать решение.
— Не виноват сержант в том, что уснул. Это я его усыпил, обстановка позволяла всем выспаться, вот я и принял такое решение, — спокойно улыбаясь, сказал Вангол.
Недоумённые взгляды сержанта и капитана сошлись на Ванголе.
— Ты хочешь сказать, что ты можешь вот так просто усыпить человека? — спросил Макушев.
— Да, могу, — ответил Вангол и показал на сержанта. При взгляде на сержанта лицо Макушева застыло от изумления. Сержант стоял по стойке «смирно» и спал с открытыми глазами. Макушев поднялся и подошёл к сержанту, поводил перед его глазами ладонью и обошёл вокруг. Сержант спал, это было очевидно. Макушев подошёл к Ванголу и, глядя ему в глаза, спросил:
— Как это может быть?
— Спецподготовка, капитан, в общем, гипноз. Сейчас он проснётся и забудет о том, что проспал дежурство, освободим его сознание от чувства вины. Он в самом деле не виноват. Ты бы сел, капитан.
Макушев отошёл и сел.
— Так вот, товарищ капитан, выходить надо вон в ту сторону. Как раз выйдем к дороге, — как ни в чём не бывало произнёс сержант.
Макушев посмотрел на него и, качнув головой, всё ещё удивляясь происходящему и соглашаясь с Ванголом, сказал:
— Вольно, сержант, не на плацу же, садись, надо обдумать.
Сержант, удобно расположившись рядом, стал убеждённо доказывать, что он не ошибается в направлении.
Ничто не говорило о том, что происходило с ним пару минут назад. Макушев изредка поглядывал на Вангола. Тот спокойно лежал на спине, покусывая зажатую в зубах травинку. «А, будь что будет!» — решил Макушев и, прервав сержанта, спросил:
— Вангол, что будем делать?
— По направлению сержант прав. Через тридцать минут марш-бросок на северо-восток, через двенадцать километров лесная дорога, по которой выйдем на тракт. Там, скорее всего, немцы, но будем надеяться, что проскочим. В крайнем случае будем ждать темноты и пройдём ночью. А дальше луга да перелески. Времени у нас немного. Пока немец не поймёт, что его надули, надо уходить. Дойдём до своих и расстанемся. У вас своя задача, у меня своя. Вот так, товарищ капитан, — закончил Вангол и развязал вещмешок. — А сейчас лёгкий завтрак немецким паштетом с хлебом и украинским салом. — Заметив вопросительный взгляд сержанта, Вангол продолжил: — Угостили немецкие диверсанты при расставании. Очень приветливые парни были, доброжелательные. Всё наше добро желали себе заграбастать, да не получилось. Давайте подсаживайтесь.
Макушев и сержант с удовольствием присоединились к Ванголу. Вангол быстро жевал жестковатый немецкий хлеб, намазанный паштетом, и закусывал тонкими ломтями сала. Он вспомнил тех, чьи продукты сейчас со смаком уплетали его новые товарищи.
Когда он остался один с двумя немцами, притворяясь контуженым, многого наслушался от этих вояк. Они весело болтали между собой о том, что через два-три месяца, когда русские сдадут Москву и откатятся за Урал, они получат на Украине хорошие наделы земли и заживут, как настоящие арии. Долго спорили между собой, сколько молодых женщин славянского происхождения смогут сделать матерями и сколько нужно времени, чтобы был забыт их детьми язык матерей. Для этого женщины не должны говорить на родном языке. Значит, нужно будет ампутировать им языки. Тогда сто процентов гарантии ассимиляции. Говорить будут только немки. Через тридцать лет на этой процветающей земле будет жить только арийская раса. К такому решению они пришли, довольно похлопывая себя по бёдрам, долго хохотали, показывая жестами, как они будут объяснять рабыням свои желания и прихоти. А ещё лучше прямо сейчас приступать к выполнению этой важнейшей исторической миссии. Как ни крути, а кто-то на этой войне должен погибнуть.