— Рота будет оперативно починена штабу дивизии. Четыре станковых пулемета и приданные к ним пулеметные расчеты будут переданы тебе с двух полков. Политруком в роту к тебе назначили Сокова П. И. Ты его знаешь.
Петр Иваныч улыбался, когда мы встретились снова. Теперь он был официально моим заместителем по политчасти. Укомплектовав роту, через два дня мы получили рубеж обороны.
— Рота будет стоять на стыке двух дивизий![155] — сказали мне. — Участок обороны очень важный. Ты будешь стоять на танкоопасном направлении, оседлаешь дорогу из Белого на Пушкари. Ты должен стоять на месте, если даже сложится обстановка, что ни слева, ни справа не будет никого. Ты всё равно должен стоять. Ты с ротой должен погибнуть, а приказа на отход тебе не будет. Ты понимаешь, что от тебя требуется?
— Согласен, но при одном условии!
— При каком это улови?
— Каждый день я буду получать по два цинка патрон. И раз в две недели по запасному стволу.
— Как понимать всё это?
— Очень просто. Так и понимайте! Каждый день из четырех пулемётов я буду вести огонь и расходовать по два цинка патрон. Я не дам немцам головы поднять в городе. Если дадите стволы и патроны, я согласен на все ваши условия.
— Интересно! — процедил сквозь зубы начальник штаба.
Он вышел и через некоторое время вернулся.
— Березин сказал, что всё, что ты просишь, мы тебе дадим.
— И ещё! — добавил я. — Прошу выдать мне новую стереотрубу.
Начальник штаба позвонил в тыл и обо всём распорядился.
— Если я буду немцев держать под постоянным огнём, — подумал я, — они не сунутся на этом участке.
На передний край с ротой я вышел вечером. Мы оседлали дорогу и приступили к рытью пулеметных ячеек и ходов сообщения. На каждый пулемёт мы подготовили по две позиции. Одну —для стрельбы прямой наводкой, на случай атаки немецкой пехоты. А другую — с обратного ската, как это делали мы при обстреле забора с мельницы. Позиция на обратном скате была тщательно замаскирована.
Глава 14. На стыке двух дивизий
Пулеметная рота оседлала дорогу, которая от Белого уходила на Оленино. Я каждый день получал по 500 патрон для стрельбы. Пулеметы стояли на закрытых позициях. Теперь мы били по городу день и ночь. Четыре станковых пулемета были пристреляны и имели свои сектора обстрела.
Вот когда почувствовал немец свинцовый огонь. Город внизу. Мы на буграх на окраине города. Сверху отлично всё видно. Тем более что я вёл наблюдение за городом в стереотрубу.
Днём улицы города стразу опустели. Душа радовалась на такую картину смотреть. Чувствуешь в себе силу и уверенность. Ночами мы тоже стреляли. Не давали немцам свободно ходить.
Мы чувствовали, что немцы нервничали. Они иногда в нашу сторону открывали беспорядочную стрельбу. Но дело всё в том, что они не видели, где мы с пулемётами сидим. За две недели мы показали немцам, что здесь на дороге у нас сильный опорный пункт.
И вот однажды в небе над городом появилась рама. Она сделала облёт нашего района обороны. Через неделю над Демидками появились пикировщики. После интенсивной бомбёжки по дороге из города немцы пустили танки. Я видел в стереотрубу, как из Демидок метнулись мелкие группы солдат. Через час деревня была в руках у немцев.
Немецкие танки не стали задерживаться. Они перевалили бугор и не спеша двинули на Журы. |Дивизия оказалась разбитой.| Оборона дивизии была рассечена. Со стороны Оленино на оборону дивизии наступала группа немцев. Артиллерия наша была разбита. Немецкие танки ринулись громить наши тылы. Когда танки появились в деревне, где в медсанбате лежали раненые, медперсонал и ходячие раненые кинулись кто куда. 17-я гвардейская дивизия была разбита и окружена. Березина последний раз видели в деревне Жиздерево. Охрана генерала попала в плен к немцам. Из деревни Жиздерево вырвался один солдат. Он перешёл линию фронта немцев и рассказал, что генерал Березин до подхода немецких танков скрылся. Мы стояли на дороге Белый-Пушкари. Это была прямая дорога на Оленино. Но немцы на нас не пошли. Они, вероятно, думали, что здесь располагался сильный опорный пункт. Я стоял с пулемётом на дороге. Слева от меня никого не было. Я не особенно волновался, что слева от меня весь фронт открыт.
Я не знал, где в данный момент находятся немцы. Можно было всякое предполагать. Я помнил одно — я должен держать стык дивизий на дороге, если у меня ни слева, ни справа не будет никого. Командир соседней |справа| стрелковой роты прибежал ко мне и сообщил:
— Я с ротой снимаюсь!
— Никуда ты не денешься.
— Как никуда? У меня приказ отходить.
— Я тебя не выпущу по оврагу. Ты понял? Вот два станковых пулемёта. Как только ты со своими солдатами вылезешь из траншеи в овраг, я открываю огонь.
— Ты что? Будешь бить по своим?
— А ты как думал? Вы хотите драпать. А я на вас буду сзади смотреть. У меня приказ держать дорогу.
— Я буду сейчас звонить в штаб полка.
— У тебя есть связь?
— Да!
— Доложи по телефону. Мне нужен тоже приказ вашего полка на отход. Пусть ко мне из вашего полка пришлют штабника с приказом мне на отход. Когда он придёт, я тебя из оврага выпущу. Всё понял?
Командир стрелковой роты убежал в траншею. Вскоре он вернулся ко мне с представителем штаба.
— Лейтенант! Тебе приказ нашего майора выходить по дороге на Пушкари. Вот письменное распоряжение. Ты с пулеметами переходишь в наш полк!
Майор мне официально отдал приказ на отход.
|Отход от Белого|.
Глава 15. Отход от города Белый
К вечеру мы получили официальный приказ оставить свои позиции. Пулемётные окопы быстро опустели, хода сообщения остались позади. Было ещё светло, когда мы, пригнувшись к земле, вышли на поверхность, спустились в овраг и пошли в сторону дороги, которая уходила от города Белого в тыл, в сторону д. Пушкари. Впереди на дороге в ночной темноте шли солдаты соседней дивизии.[156]|Нам прикажут занять оборону и мы, окопавшись, оседлаем дорогу и займем новый рубеж.|
Станковые пулемёты перед выходом обычно разбирают. Щит, ствол и станину солдаты несут отдельно. Станина — самая тяжелая часть пулемёта. Её заваливают на спину солдату и он, пошатываясь, шагает с ней, тяжело переставляя ноги. Станина «Максима» имеет довольно ходкие и прочные колёса. На колёсах станину можно легко вести по земле. Но по старой привычке солдат почему-то заставляют её таскать на спине. Солдаты, между прочим, против этого ничего не имели.
Думаю, когда солдат идёт по болоту или под ногами у него булыжник мостовой, пни, кочки, поваленные деревья |в лесу|, то катить станину на катках неудобно. В таких местах солдат надевает её на себя. А зачем, спрашивается, по ровной дороге тащить тяжелую станину на себе? Так делали только в мирное время. Берегли материальную часть и тренировали солдат на выносливость. На войне в этом не было смысла. Я подал команду снять станину со спины и катить её на катках. «Нужно беречь солдатские силы и спины. |— подумал я. —| Никто не знает, сколько еще осталось идти».
Тяжело ступая, пулемётная рота растянулась по дороге. Солдаты идут молча, шагают медленно и неторопливо. Дорога незаметно начинает подниматься в гору. Обгоняя пулемётчиков налегке, уходят вперёд стрелковые роты.
— Эй дорогу! — слышится позади.
Солдаты нехотя сходят на обочину дороги, а по дороге |храпя,| лошади волокут сорокапятку. Все устремились вперёд, в темноту, спешат и торопятся, обгоняют друг друга. Кто ушел вперёд, кто отстал, не имеет значения. При получении приказа на отход, я договорился с полком, что по дороге пулемётную роту пополнят боеприпасами и продуктами питания. Действительно, представитель полка встретил нас в темноте на дороге, когда мы подошли к какому-то сараю. Вокруг повсюду шныряли солдаты, они грузили обоз. Он попросил меня пройти к командиру полка, в блиндаж в овраге. Командир полка, майор, показал мне на карте место на дороге.
— Вот здесь займёшь оборону, у подножья безымянной высоты. Ты должен оседлать дорогу, которая проходит в этом самом узком месте |между болотом и крутым подножьем высоты. Слева болото, справа крутой подъем на высоту.|
Я посмотрел на карту и спросил:
— Кто справа и слева меня?
— Место, где ты будешь стоять, узкое. Кроме пулемётной роты там не будет никого. Справа от тебя болото. Слева — крутой скат высоты, за болотом ничейная полоса. А дальше оборону занимаем мы. Телефонную связь дать не могу, связь будешь держать посыльными.
Я понял сразу, что моей пулемётной ротой затыкают шоссе, что идёт на Пушкари.
— Вы хотите поставить меня в качестве заслона и я должен буду пулемётами отбиваться от немецких танков. Вы же знаете! Немцы без танков по дороге не пойдут. Пулемётами против танков, простите, не воюют. Оседлать дорогу я не боюсь. А держать её без пушек я не буду.
После недолгого препирательства майор |уступил и| велел отдать в моё распоряжение пушку-сорокапятку.
— Из артиллерии у меня в полку больше нет ничего.
— Ну положим, — сказал я, — я видел в полку две 76-ти миллиметровые пушки.
Майор помолчал и сказал:
— Они не мои!
Когда весь полк окончательно снялся и в темноте отошел за болото, когда мимо нас по дороге прошла последняя стрелковая рота, прикрывавшая общий отход, я вывел своих солдат на указанное место и занял позицию. Вскоре из тыла, со стороны леса из-за болота затарахтела повозка и за повозкой следом прикатила сорокапятка. Пушку отцепили от передка, положили на дорогу ящик со снарядами, повозку и передок сразу угнали в тыл. Чувствовалось, что пушку оставили на уничтожение. Ко мне подошел командир огневого взвода, такой же лейтенант, молодой и белобрысый, как я.