|А в животе уже бурлит.| Френчи нараспашку, а шаг торопливый, мелкий и неуверенный. В стереотрубу все хорошо видно, даже их пыльные лица. Давайте поближе, соколики, на эту линию, сюда. Сейчас мы вам всыпим! Четыре пулемета. Тысяча выстрелов в минуту. Интересно, как вы будете метаться |заерзаете| по земле. У нас всё точно пристреляно. |Смыться от танков| Уйти от встречи с танками, бросить пулеметы на плоты — это нам одна минута. А там ищи нас в кустах. Все болото заросло белыми березками. Но мы вам сначала всыпим свинца.
Я достаточно воевал. Был не раз в кровавых переделках. Появление танков и немецкой пехоты на меня ни сколько не подействовало, как это было раньше. |Они| Немцы шли по дороге и пока |на ходу| не стреляли. Да и куда им, собственно, было стрелять, когда ни на дороге, ни на бугре — ни одной живой души не было видно.
Когда последний танк выполз из низины, я насчитал их всего шесть. Немецкая колона шла |теперь рвалась| к Пушкарям, так называлась деревня стоящая где-то на дороге сзади за нами. Немцы должны были пробить дорогу на Оленино и соединиться со своей Ржевской группировкой.
Танки шли по дороге друг за другом одной колонной. Впереди, прикрывая своей громадиной, двигался тяжелый немецкий танк. Длинный ствол его пушки то резко опускался, то поднимался над дорогой. Тоненький ствол нашей сорокапятки имел валкий и убогий вид. Танк повел из стороны в сторону стволом, делая вид, что хочет прицелиться. |Он решил с расстояния кого-то пугнуть|.
А что он может нам сделать? Ударить в пустой бугор с той стороны? Это нам — как слону дробиной в задницу. Но вот танк пересёк наш первый пристрелянный огневой рубеж, который сейчас был под |мы пристреляли| прицелом наших пулеметов. К рубежу приближалась пехота.
— Всем приготовиться! — крикнул я, оторвавшись от стереотрубы.
Артиллерист быстро завращал ручкой наводки и крикнул мне:
— Буду бить по гусенице! В лоб его не возьмёшь!
— Маленько подожди! Я крикну, когда бить! Ты все время гусеницу лови!
Командир взвода припал к орудию, а я следил за танком, не отрываясь от трубы.
— Из орудия по танку… — на распев закричал я. — Огонь!
Пушка вздрогнула, блеснула ярким пламенем, дыхнула дымом, по собачьи как-то тявкнула тоненьким голоском и обдала дорогу облаком пыли. Лейтенант метнулся от пушки через дорогу к подножью нашего бугра |назад| и в два прыжка оказался |по другую сторону дороги| около своих солдат.
— Ну что попал? — крикнул он мне снизу.
Я смотрел в стереотрубу. Может и попал. Я точно не видел. Гусеница на танке была цела. Танк продолжал ещё ползти.
— Гусеница не сползла! — крикнул я лейтенанту.
После нашего выстрела танк прошел несколько метров и остановился, повел медленно стволом. Вот он довел ствол до створа сорокапятки, замер на мгновение, рявкнул глухим раскатистым басом. Как бы рыкнул [на] плюгавую дворняжку. Сорокапятку подбросило вверх и в облаке взрыва ствол, щит, лафет с колёсами разлетелись в разные стороны, промелькнув над кустами.
— Видел, лейтенант?
— Видел! — ответил я и привалился к наглазникам стереотрубы.
Я знал, что артиллерист без моего разрешения никуда не уйдёт. Он подполз на четвереньках ко мне и лежал чуть ниже |меня|. А его солдаты смотрели вверх, ожидая моего разрешения. Политрук Соков, насупившись, смотрел на них из-под бровей.
Уничтожив нашу пушку, танки остановились. Они, видно, ждали другого выстрела из амбразуры, прорытой под высотой. Но амбразура была пуста, и они это не видели. |На просвет окно амбразуры ничем не закрывалось.| Пушек у нас больше не было.
Я подал команду пулемётчикам и припал к окулярам трубы. Четыре пулемёта захлебываясь ударили по немецкой пехоте. Пули резали все — и траву, и кусты, и людей |кругом|. В трубу были видны всплески пыли на дороге. Немецкая пехота шла, рассыпавшись по всей ширине пространства дороги. Немцы не ожидали встретить здесь такого плотного огня в упор.
На дорогу легли убитые к раненые. Живые, кто успел, попрятались за остовы танков. Артиллерист-лейтенант подполз ещё ближе ко мне.
— Пушка разбита! Отпусти нас, как договорились!
Я оторвался от трубы, посмотрел на него, увидел на его лице нетерпение и страх. Он верно подумал, что я заставлю его отбиваться от немцев из винтовок.
— Ты же сам сказал! — протянул он жалобно и пискливо |плаксиво|.
— Хочешь взглянуть? Сколько немцев лежат на дороге? Посмотри, это нужно для дела!
Лейтенант приник к трубе и отползая немного вниз сказал:
— Да! Вот это дело!
— Ну ладно, иди! Забирай своих солдат! Пойдёшь через болото. Майору скажешь, что танки подошли к высоте. Пушка разбита. Пулеметчики режут немецкую пехоту. Я буду здесь стоять, пока танки не подойдут к высоте. Политрук! — крикнул я Сокову. — Отпусти их!
Лейтенант-артиллерист в один миг скатился к своим солдатам, те вскочили на ноги, засуетились на месте, вошли в воду и исчезли в кустах. Пулемётчики с сожалением и завистью смотрели в болото. Теперь политрук Петр Иванович пополз ко мне на бугор. Он поправил каску, утёр ладонью вспотевшее лицо и тихо спросил:
— Ну а мы чего будем делать? Одними пулемётами танки держать |не удержишь|! Может, и мы махнём на ту сторону? Свидетелей нет!
— Не спеши, Петя! Торопиться нам теперь некуда! Немецкие танки стоят. Уйти с высоты мы в любую минуту успеем. Я отпустил лейтенанта. Ты правильно сказал. Я избавился от него. Надеюсь, ты меня понял? Сползай вниз и видом не показывай, что ты чего-то боишься.
Я припал к окулярам трубы. Пулеметы продолжали бить короткими очередями.
Скат, обращенный к немцам, совершенно пуст и недвижим. Ничто не мелькнет на нём, потому что мы лежим за обратным скатом. Стрелять из пушек по пустому бугру бессмысленно. Танки вперёд не пойдут. Они подавят на дороге убитых и раненых. Им нужно убрать с дороги убитых и раненых, а этого сделать до ночи мы им не дадим. Но если они тронуться, то рота спокойно успеет всё погрузить на плоты и спуститься в болото. На болоте кругом деревья, белые берёзы и зелёные кусты. Людей и плотов в двадцати метрах не будет видно.
— Пулемётами танки держим! — крикнул я, чтобы слышали все солдаты. — Мы за обратным окатом! Немцев бояться нечего! Главное |сейчас| спокойствие! Не дать им подняться с дороги! Славяне! — последнее слово я |особенно| по |фронтовому| выкрикнул.
Солдаты видели, что я со стереотрубой лежу выше всех, и это в них вселяло твердость и уверенность. Но по лицам их нельзя было сказать, что они от моих слов воспряли духом, что у них нет ни сомнений, ни страха и они не волнуются.
Миномётов у немцев не было. Козырнуть нас за обратным им было нечем |скатом они не могут|. Узкая полоса дороги не позволяла танкам податься в сторону.
Время идёт. Танки стоят. Убитые и тяжело раненые лежат на дороге. Пехота спряталась за танки. Танки без пехоты вперед не пойдут. Они бояться бутылок с горючим, которых у нас нет. Они бояться бокового удара из-за бугра. Не стоит ли у нас за бугром вплотную к дороге заряженная бронебойным снарядом пушка.
Нужно попробовать выкурить немцев из-за двух передних танков. Сделать это просто. Я подал команду убавить прицел. Теперь пули должны пойти под брюхо переднего танка. Они ударят по булыжнику дороги и рикошетом пойдут |ударят| по ногам. Все, кто спрятался за танками, получат порцию свинца. Посмотрим, как они сейчас запляшут.
Пулемётчики стреляли вслепую. Перед ними прицельные колышки. Танков и немцев они не видят. По моей команде они поворачивают лимб.
— Уровень меньше 0–02, 0–03, левее 0–02, пятьдесят патрон, короткими очередями. Огонь!
Смотрю в трубу. Немцы за двумя передними танками заметались. Я вспомнил дуэль немецкой пушки и станковых пулемётов, установленных на обратных скатах под Белым. Я отпрянул от трубы и с удовольствием потёр руки. Теперь мы пулеметным огнем держали немецкую пехоту и танки. Это была невиданная наглость с нашей стороны. И, если хотите, немцы почувствовали в этом нашу |уверенность| силу и для себя ловушку.
Когда было видано, что при виде колоны танков русские не бегут. По какой немецкой науке немецкая пехота с танками несла на дороге потери. Немцы заметались в пыли, когда по ним из-под брюха ударили пули.
Немецкие танкисты шарили своей оптикой по гребню голого бугра, но сколько они не смотрели, не вглядывались, обнаружить ничего не могли. Пулеметы били с обратного ската.
И что ещё характерно. Я заранее приказал снять с пулемётов стальные щиты, чтобы они не выступали выше стволов. При стрельбе из пулемётов пули шли в начале чуть вверх, к гребню высоты. А затем по кривой опускались к дороге. Вот и вся хитрость.
Пулемёты стояли ниже уровня гребня. Вспышек и дыма от стрельбы пулемётов немцы не могли видеть. Немцы перед собой видели голый бугор, который стоял поперёк дороги. Дорога огибала его, зажатая между бугром и большой высотой.
Уничтоженная пушка могла быть приманкой, и немцы, видно, не решались схода идти на бугор. Из-за бугра в бок танку могло ударить более мощное орудие |более мощного калибра|. Получи передний танк выстрел в упор, боковая броня будет навылет пробита. Танк своей громадиной закроет узкий проход. Почему эти русские так уверенно бьют из пулемётов?
Я подал команду пулеметчикам прекратить огонь. Посмотрим, что будут делать немцы? Стрельба прекратилась. Стало совсем тихо. Время как будто остановилось.
Если все мои предположения верны, то дело здесь без авиации не обойдётся. Вечером вряд ли сюда прилетят пикировщики. Они обычно начинают свою работу с утра. Танки пойдут вперёд после бомбежки. Так всегда было. Именно таким манером они разгромили наших под Белым.
А сейчас немцы ждут ночи, чтобы вынести раненых и убрать с дороги убитых. Убитых они давить гусеницами не будут. На живых это действует нехорошо. У немцев вообще покойники в большом почёте. Они их не бросают. Стараются где можно всех их вынести и похоронить с почётом.