|бы| под землёй.
Сбросив бомбы и прострочив бугор из пулемётов, самолёты построились, набрали среднюю высоту и пошли в сторону города. Танки и пехота стояли на месте. Они, видно, были уверены, что от нас полетели клочья и хотели подождать, когда рассеется густая желтая пыль. Я это сразу смекнул |усек и тут же сорвался с места|.
— Пулемётчики, за мной! Занять высоту! — крикнул я и виляя боками направился к берегу.
Солдаты поняли, что медлить нельзя. Никто не хочет бросаться вперёд других, лезть под |пули, под| снаряды и пули |прямой наводкой| — поджилки трясутся. Но видя что я был впереди и шел как ошалелый и за мной старшина с пулемётом на плоту, пулемётчики заторопились тоже.
Если солдат не успеет вступить вовремя на берег, то жди грозы. Лейтенант ни за что не простит. Это они знали твёрдо. Малейшее промедление может обернуться напрасными потерями, может поставить всю роту под удар. А раз лейтенант пошел, он знает что делает. За ним поспевай и смотри |только поспевай. И солдаты, напрягая все силы, бросились догонять|.
Высота ещё дымилась взбитой рыжей пылью и вонью немецкой взрывчатки, а солдаты снимали с плота первый пулемёт |с плота выбрались|. Вот они выбрались к подножью высоты. В горле першило и скребло. Нечем было дышать.
— Пулемёты к бою! — услышали они знакомый голос.
— Прицел постоянный! Огонь! — без передыха кричал лейтенант.
Первый пулемёт уже бил короткими очередями. Остальные подобрались к гребню по обратному скату. От колышков и пулемётных площадок ничего не осталось. Они примерно на глаз выставили пулемёты и открыли огонь.
Сейчас нужна была не точность, а быстрота действий. Нужно было захватить огнем пулемётов пространство, прижать немецкую пехоту и показать немцам, что после такой бомбежки — |вот| мы сидим живые здесь.
Пусть думают, что у нас здесь подземные капониры. Им в голову не придёт, что мы во время бомбёжки стояли в воде.
Немцы не ожидали встретить снова пулемётный огонь. Бугор был буквально изрыт и перепахан бомбами.
Пока самолёты бомбили, танкисты открыли люки, пехота вышла из-за танков, и смотрели на бугор. И вот теперь, когда всё перемешано с землёй, когда на бугре не осталось живого места, пулемёты опять ударили по пехоте. Немецкая пехота мгновенно убралась за танки. Но на дороге остались убитые. |Теперь они варежки не разевали|.
В это время из тыльного взвода прибежал солдат. Он тяжело дышал, встал оторопело, ошалело смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Ты что? — спросил я, мельком взглянув на него.
— Я товарищ лейтенант оттуда… — и солдат, торопясь, стал рассказывать, что с ними случилось.
— Младший лейтенант и все люди погибли! В пулемётную ячейку попала бомба.
Только сейчас я вспомнил, как при заходе самолётов на дорогу от цепочки пикировщиков оторвался один самолет |и пошел в пике на дорогу|.
— Как они вас обнаружили?
— Я, товарищ лейтенант, был в кустах. У меня живот перехватило. А ребята лежали на траве возле дороги. Грелись на солнце.
— Ну и что?
— Все думали, что самолёты пошли дальше. А когда они повернули обратно |и пошли на нас|, все вскочили и бросились в окоп. |Немец сверху сразу их засек|. Я сидел в кустах, так и остался там. Я побоялся бежать, вот и остался жив.
— Так! Так! — сказал я, обдумывая то, что случилось.
Я припал к стереотрубе и посмотрел в сторону немцев. Танки стояли на месте, немецких солдат не было видно.
Политрук и часть свободных солдат стояли в воде. Лишних людей нужно убрать отсюда — подумал я и махнул им рукой.
— Отойдете в кусты на прежнее место! Ждите нас там и не высовываться!
— Немцы уже ведут переговоры по рации, вызывают снова авиацию — подумал я.
Я больше не потирал руки от удовольствия. Я чувствовал, что игра подходит к концу. От усталости и напряжения силы были на пределе.
Теперь я спрашивал себя, зачем я вернулся на высоту. Что толкнуло меня кинуться снова сюда. Возможно, первая удача, желание удивить немцев. А может, это бессмысленный поступок? Сейчас я могу поставить под удар всех своих людей. Пётр Иваныч никогда бы не пошёл на это.
— Старшина! Передаю тебе трубу! Дерни немцев огоньком! Я сбегаю во взвод младшего лейтенанта. Может, там остались раненые?
— Бежим! — крикнул я солдату.
Я бежал по дороге и думал. Солдат с перепугу доложил, что все убиты. А там лежат тяжело раненые. Мы можем бросить их.
Когда мы подбежали к пулемётному окопу, я увидел развороченные края глубокой бесформенной воронки. На кустах и деревьях около дороги висели кровавые обрывки солдатской одежда, куски мяса валялись в пыли. Около поваленной берёзы стоял кирзовый сапог, наполнений кровавым месивом, поверх него торчала белая кость. Вот собственно всё, что осталось от пулемётного расчета и младшего лейтенанта Лени Пискуна |Гринбера|. Все они погибли от взрыва бомбы в одно короткое мгновение.
— Выходит, что они побежали? — спросил я стоявшего рядом солдата.
— Побежали! Товарищ лейтенант. Я видел, как они прыгнули в окоп, и в это время ударила бомба. Меня тоже тряхнуло. Уши до сих пор болят.
Солдат говорил и вздрагивал всем телом, словно на него с высоты падали бомбы.
Я взглянул ещё раз на кусты. На них болтались обрывки кишок, с них ещё капала алая кровь на землю.
Когда мы вернулись назад, все смотрели на нас, как будто мы вернулись из ада, видно у нас был впечатляющий вид.
— Ну что там? Товарищ лейтенант?
— Потом! Сейчас не до этого!
Я решил на бугре оставить один пулемёт и все остальные отправить к Петру Иванычу |заранее| в болото.
— Я, старшина Фомичёв, расчёт Парамошкина с пулемётом останутся здесь! Все остальные следуют в болото к политруку и там нас дожидаются! Идти по кустам, на открытые места не выходить. Дойдёте до места, передайте Сокову, чтобы все шли на тот берег! Нас будете ждать на том берегу!
— Чем меньше нас здесь останется, тем легче нам будет с одним пулемётом отсюда уйти, — решил я.
Пулемёты разобрали, проворно поставили на узкие остроносые плоты, последние солдаты спустились в воду и вскоре скрылись в кустах. На воде осталась только рябь от их движения.
Мы лежали под бугром, постреливая из пулемёта и посматривая на горизонт. Вскоре я уловил отдалённый гул самолётов. Со стороны города из-за леса показались силуэты немецких пикировщиков. Они как будто шли мимо болота по той стороне.
Если наши дураки тоже легли сушить портянки, их как раз пикировщики и накроют. Я смотрел и не сводил глаз с самолётов.
— Самолёты на подходе! — крикнул я, чтоб все были наготове. — На прощание, по немцам, полсотню патрон, беглым… Огонь!
Пулемет полоснул длинную очередь. Пулеметчики смотрели на меня.
— Давай! — крикнул я и мы скатились к подножью бугра, встали в рост и спустились в воду.
В этот раз я вместе с солдатами стоял под кустами. Мы подождали пока самолёты пошли на заход, сбросили бомбы на бугор, завывая сиренами.
Картина бомбёжки повторилась. Кверху летели куски земли. Они падали в воду, брызгая в стороны. Пикировщики цепочкой бросились вниз, и над высотой стало подниматься облако рыжей пыли и дыма.
Бомбёжка еще не кончилась, а танки тронулись вперёд. Последние пикировщики остервенело всаживали свои бомбы, а к нашему бугру уже подползал передний танк.
— Ну вот и всё! — сказал я вслух.
Услышав «Ну вот» все с облегчением вздохнули. Солдаты засуетились. Кое-кто уже шагнул из-под кустов, чтобы идти.
— Куда! Вы что, забыли? Самолёты висят над головой, а они прутся, не разбирая дороги! Стоять и не шевелиться! Пока они не уйдут!
Пикировщики построились после бомбёжки и легли на обратный курс. Я подал команду, и мы осторожно, не выходя из кустов, пошли, загребая руками воду, к противоположному берегу.
Выйдя из воды на твердую землю, солдаты, грязные и мокрые, побрели на опушку леса. Здесь под деревьями лежала и ждала нас вся оставшаяся рота.
С солдат текло. Но все повалились на землю, сил больше не было. Они были измотаны пережитым за всё это время.
Я на лицах солдат видел не только усталость, а совсем иное, свое. Они за это время пережили страх и панику, выстояли и не дрогнули. Они не ослабли, а наоборот, окрепли духом и силой. С этими солдатами можно теперь в любой ад спускаться.
|Вместе мы всего ничего, а| За месяц с лишним много пережито и сделано. Главное, теперь у меня была уверенность, что они в любых условиях не побегут. Пойди на них в атаку пехота, они с ней разделаются и без меня. Их можно ставить в любое место одних.
При выходе на опушку леса,[157] я предполагал, что здесь занимает оборону тот самый майор. Оглядевшись кругом, я понял, что в лесу пусто и совершенно безлюдно. В лесу было сыро и темно.
Я приказал всем снять сапоги, слить воду и выжать портянки.
— Пётр Иваныч, пошевели людей! А то они совсем разомлели. Сейчас еще закроют глаза и уснут. Даю десять минут на всю дребедень! Через десять минут быть всем готовым! Приладить сбрую, проверить оружие!
Подозвав старшину, я велел ему послать двух солдат вдоль опушки леса.
— Пройдут с километр и вернуться назад!
Через некоторое время солдаты вернулись. Они доложили, что на опушке нет никого.
Я сел на пенек и закурил.
— Ну, что дальше делать? — спросил я сам себя.
Ко мне подошли старшина и политрук. Они сели возле и повели разговор, что будем дальше делать и куда двинемся ротой.
— Искать полк, который нас сунул под бугор, нет никакого смысла. — сказал политрук. — В штаб армии нужно идти!
Он никак не хотел вливаться в чужую часть.
— Ведь мы гвардейцы! — добавил он. — Пусть нас направят в гвардейскую часть!
— Ладно, посмотрим! — сказал я, выпуская дым махорки изо рта.
Я знал по опыту, что солдаты второпях часто теряют оружие и снаряжение. И когда мне доложили, что потерян один щит, я велел подвести ко мне виновного.