— Он оступился и выпустил щит, — оправдывался политрук. — Мы обошли все кругом, щит в ил затянуло. Мы не нащупали его ногами.
За солдата говорил политрук.
— А чего ты молчал и сразу не сказал? — спросил я его.
— Думал, потом где-нибудь раздобудем.
— Нужно было за шею верёвкой привязать.
— Глубоко было, товарищ лейтенант. Я боялся отстать от роты.
— Ну вот чего, братцы, и ты, Петр Иваныч, политрук. Щит от пулемета должен быть на месте! Хотите — идите в болото, хотите — из-под земли, а щит мне достаньте. Меня не волнует, глубоко там было или мелко. Тебе поручили, ты должен его нести. Ты можешь выпустить его из рук, когда тебя убьют! А раненый ты или целый — щит подай и выложи мне!
В разговор вмешался политрук.
— В каком месте он утопил его, он и сам не знает. Дай нам время лейтенант. Щит, я обещаю, достанем.
Я посмотрел на политрука, на старшину и солдата. Все они глазами просили меня.
— Хорошо! — сказал я.
— Даю вам на это дело три дня! Через три дня доложите, что щит на месте. Все люди как люди, а он, видите, побоялся, что отстанет от роты.
Солдат понимал свою вину.
— Иди! — сказал я ему. — Срок передвигать не буду!
Политрук тоже чувствовал свою вину. Эти люди шли с ним вместе |были в его подчинении|. Политрук за них отвечал.
— Стянем где-нибудь у славян, — сказал он вслух.
Я был недоволен. Солдаты понимали, что причиной тут не щит. Я смотрел на высоту, и высота беспокоила меня. Что я скажу в штабе армии? Почему мы покинули высоту?
С солдата чего взять? А с командира роты за отход с высоты можно, и могут спросить. |Вон| Политрука, высота совсем не беспокоит. Он знает, что отвечать буду я.
Я поставил стереотрубу и навел её на бугор, где мы сидели. |Из-за кустов и деревьев, что росли на болоте, её не всю, но большую часть, было видно. Почему| Я смотрел на высоту и молчал |понимал и политрук и солдаты. Он знал, что его не будут таскать. Его дело сторона, что прикажут|.
Доказывать, что мы |они| без потерь оставили высоту, придётся мне |лейтенанту|.
— Пулемётчики должны были стоять насмерть, — скажут ему в штабе.
Никого не интересует, с пользой или без пользы погиб тут солдат. |Важно, что он погиб и не оставил позиции|. На то и командир роты, чтобы заставить своих солдат стоять насмерть. А если он не обеспечил, его нужно судить. Всё элементарно просто и ясно!
Я махнул головой солдату, чтоб убрал стереотрубу и подал команду строиться. Солдаты нехотя поднялись, и рота пошла вдоль опушки леса. Я взял направление на дорогу, что огибала болото |с той стороны и по которой к высоте подвезли сорокапятку|. Я думал, что на выходе из леса |на дорогу| мы увидим тот самый полк, который нас сунул на бугор.
Пройдя с километра два, я велел поставить мне стереотрубу. Солдаты подумали, что я хочу их снова вести через болото на высоту, но меня в данный момент привлекла другая картина.
Немцы, заняв наш бугор, дальше не пошли. Они стояли и что-то поджидали. Дорога от бугра обходила по краю болото и упиралась в опушку леса. В это время от опушки леса оторвались два наших тяжелых танка KB. Они шли по дороге навстречу немцам. Если бы танки остались на опушке леса, немецкие пикировщики их [бы] не увидели, и проход для немецкой колоны был бы закрыт. Послав танки вперёд по открытой местности, наши совершили роковую ошибку. Они не подумали, что наши танки попадут под удар пикировщиков. И действительно, как только танки выползли на открытый участок дороги, в небе появились немецкие самолёты.
В трубу было видно, как медленно и неторопливо пордвигались по дороге два наших тяжелых танка, и как пикировщики, скользя на крыло боком, рассматривали их |как бы одним глазом|.
Наши танкисты не видели пикировщиков. Люки на башнях были закрыты. Танки спокойно продвигались вперёд. И вот первый пикировщик кинулся вниз. Он освободился от груза, и его свечой выбросило ввысь. Бомба пошла точно к намеченной цели. Над танком блеснула вспышка, и до нас долетел металлический скрежет и гул. Облако пыли окутало передний танк.
За первым самолётом вниз кинулись сразу два пикировщика, а остальные, переваливаясь с крыла на крыло, кружили на высоте. Из построенной в небе карусели отвернули ещё двое. Они перевернулись через голову и с рёвом бросились вниз.
Ни одного выстрела из зенитки. Ни одного нашего истребителя над дорогой. Немцы летали, ничего не боясь. Они |демонстрировали технику пикирования. Как| неторопливо и с наглым расчётом рвали всё живое на земле. Два наших танка остались стоять неподвижно.
После такого удара |бомбежки, — подумал я, —| по дороге можно ехать на бричке, — подумал я. — |Не на танках, прячась за них с автоматами. Щас бы нам открытый тарантас, обитый коврами, на таком, как ездил Карамушко|. Если бы нас прикрыли с воздуха пикировщики, мы бы не только Белый, мы бы и Смоленск проехали на рысях с песней «Шумел камыш…»
Когда я взглянул ещё раз на дорогу, где должны были стоять наши подбитые танки, то кроме груды |железных| стальных обломков ничего не увидел.
Немецкие танки медленно тронулись от высоты и через некоторое время подошли к опушке леса. Над лесом уже ревела новая партия пикировщиков.
Несколько хлёстких раскатистых выстрелов увидел я со стороны леса. Передний немецкий танк остановился, выплюнул в ту сторону три снаряда подряд, и немцы тронулись снова. Вскоре они подошли к опушке леса и скрылись за ней.
Я велел убрать трубу. Солдат сложил её, отвернул треногу, засунул её в чехол и взвалил на плечо.
Передо мной стоял вопрос: куда вести солдат и где их накормить. Любая воинская часть, куда бы я не обратился, выделить нам продукты откажется |тут же отказалась бы. Они просто так не| могут дать |даже| хлеба.
Мы шли по ничейной территории. Эта полоса земли могла быть занята немцами в любую минуту. Но я не очень боялся этого. У нас четыре станковых пулемёта и нам никакая пехота не страшна.
Впереди за опушкой лежал большой лесной массив. Дорог в лесу пока не было видно. Так, узкие тропинки обходили топкие места. Карты местности у меня не было. Командирам рот в то время |под Белым| карт |вообще| не выдавали.
В глухом лесу много разных дорог. Выбирай любую из них и иди, успевай поворачивать. Если смотреть на компас, то вначале она вроде в нужном направлении бежит. Потом неожиданно закрутит, и пошла совсем в другую сторону.
Нам нужно было держаться строго на север, пересечь Брагинские болота и выйти к реке Лучесе. Где-то в районе деревни Замошье должен был находиться наш штаб армии.
Мы шли долго через лес, проходили болотами и, наконец, вышли на лесную дорогу, которая шла нужном направлении.
В середине леса мы неожиданно попали под бомбёжку. |Мы попали под наши Илы. Они| Самолеты шли на небольшой высоте и сыпали бомбы как попало. |Возможно, они приняли нас за просочившихся немцев. Мы махали им пилотками, трясли кулаками, что мы, мол, свои. Но когда бомбы стали рваться совсем рядом, пришлось уткнуться в серую, болотистую землю.|
— Опять грязные, как черти! — подумал я, посмотрев на своих солдат.
После хорошего грохота человек теряет ориентировку. В лесу, где перёд, а где зад не различишь. Мне пришлось собирать своих солдат. Одни кинулись в одну сторону, другие побежали в противоположную.
Я собрал всех на дороге, проверил направление по компасу, и мы тронулись в путь. Пока тащились по лесу, незаметно стемнело. Когда стало совсем темно, рота вышла к какой-то реке.[158] Здесь, на берегу реки, и решили остановиться.
Летняя ночь короткая, как одно мгновение. Не успел закрыть глаза, а кругом уже светло. |После стольких переживаний и напряжения, ткнулись в темноте под деревья и тут же уснули|.
Было совсем светло, когда я открыл глаза. Кто-то из моих солдат натолкнулся на телефонный провод, который шел вдоль берега |шел куда-то в обе стороны|. Я поднял роту и повел вдоль линии связи. Провод был наш.
Над рекой стоял туман, ночью было холодно. Мы шли, одев шинели. На тропе я увидел связистов. Они шли по проводу и посматривали на него. От связистов я узнал, где примерно искать армейское начальство.
Связисты были в курсе событий в отношении разгрома нашей дивизии. Они сказали нам, как короче выйти на большак и где найти командный пункт 22 армии.
Их было трое. Все трое имели награды. У двоих — медали «За отвагу» у одного — медаль «За боевые заслуги.» Солдаты-пулемётчики стояли и смотрели на награждённых. Пулемётчикам медалей не давали. Им даже не выдали гвардейские значки. Вот как бывает!
Через некоторое время я вывел своих солдат на дорогу. Мы пошли по ней, посматривая налево и направо, чтобы вовремя свернуть на Нелидовский большак.
К полудню мы подошли к оврагу, который охраняли автоматчики. Эти тоже были при медалях и орденах. Меня выслушали, но в овраг не пустили, сказали, что доложат о нашем прибытии |кому надо|. Я отвел роту на обочину дороги и солдаты легли под кусты.
Через некоторое время из оврага вышли двое. Один из них капитан, а звание другого я не разобрал. Капитан остался на дороге, а тот, другой, вернулся в овраг, чтобы доложить о нас.
Капитан был с нашей дивизии. Я спросил его, давно ли они здесь.
— Мы ночью группой в пять человек сумели проскочить через шоссе и уйти в болото. Потом вышли ещё трое. Они вынесли знамя дивизии. Двое суток они проблуждали в этом лесу. Два дня назад они прибыли на командный пункт. Здесь их встретил полковой комиссар Шершин. Он приехал на КП армии за несколько дней до немецкого наступления. А когда он узнал, что штабы и тылы полков и дивизии разбиты и отрезаны, стал здесь собирать бегущих из окружения людей.
Капитан продолжал свой рассказ. Когда их группа пришла на КП, и те трое вынесли знамя дивизии, Шершин доложил командующему армии, что дивизия спасена.