Через час меня разбудили. Старшине Фомичеву нужно было решить какой-то вопрос. Лежанкой я был вполне доволен. С трёх сторон она была прикрыта толстыми стволами елей. Ответив старшине, я поднялся на ноги и решил пойти к повару на кухню. Отведаю горячей похлёбки и досыта поем черного хлеба. За себя оставлю дежурить политрука, а сам после еды лягу спать. Надо успеть до ночи как следует выспаться. Ночью сам буду проверять посты и пулемётные расчёты.
Я видел, как штабные входили под навес на кухню |и выходили оттуда отобедав|. Они после обеда оставались на воздухе, кто подышать, кто покурить, кто просто поболтать о погоде. Курили они папиросы |не махорку, как мы, а доставали из пачек папиросы|. Махорки на армейском складе не было. Солдаты охраны, как я успел заметить, тоже курили папиросы. Вздохнув от мысли, что и я сейчас направлю на кухню свои стопы, я повернулся и глазом прицелился на повара. Но в это время меня нагнал солдат |с жалобой, что он отвернулся и у него стащили хлебную пайку. Он её хотел прибрать на ночь|. Я пошел с солдатом в пулемётный расчёт.
В это время к елям прибежал связной из блиндажа. Не найдя меня, он наткнулся на Сокова.
— Полковник вызывает! Я искал лейтенанта, а его нет.
— Он в пулемётный расчет ушел.
— Тогда идите вы.
Политрук вытер губы и пошел за солдатом. Когда политрук предстал перед полковником, тот ему сказал:
— Возьмите с собой человек пять солдат и отправляйтесь в разведку! Нужно срочно выяснить, стоят ли соседи на месте.
Политрук почуял беду и забеспокоился. Он лихорадочно думал, как ему отбодаться от этого. Он боялся напороться на немцев, а тут кухня, покой и жратва, и он сразу напустил на себя бестолковость.
— Я политработник! Я по карте ходить не умею!
— А я вам карту и не дам! Пойдете по дороге! Дойдете до частей соседней армии и вернётесь назад!
— Я на местности не ориентируюсь! В этой деле у нас грамотный лейтенант. Он окончил военное училище. А у меня три месяца курсов политруков, — и у Пети затряслась нижняя губа.
Полковник посмотрел на него и добавил:
— Ладно идите! Разыщите лейтенанта и срочно пошлите его ко мне!
Ну уж это дело политрук взялся сделать с охотой |и немедленно|. Политрука первый раз пригласили в штабной блиндаж и он был страшно рад, что так легко и быстро отделался.
— Лейтенант, тебя вызывают! — бежал навстречу мне политрук.
— Зачем?
— Велели срочно найти и передать, чтобы ты явился! Нужно идти в разведку!
— Я по глазам вижу, что ты, Петя, словчил! Ты это дело спихнул на меня. Небось неграмотным прикинулся.
Политрук насупился и молчал.
— Полковник приказал, чтобы ты явился.
Я покачал головой, вздохнул, посмотрел ему в глаза, как будто первый |в первый| раз я вижу его. На его круглом лице появилось довольное выражение.
— Ты всегда сидишь за чужой спиной. За моей, за солдатской. Зато ты на кухне первый!
— Но ведь я же не военный!
— Солдаты тоже с гражданки! Ты прекрасно знаешь, что я третьи сутки не спал. Тебе давал отдых. Держал, так сказать, в резерве. Совесть у тебя есть?
Политрук понимал и ситуацию, и справедливость. Но страх его был выше моральных взглядов на вещи. И он молчал.
Я посмотрел ещё раз на него, покачал головой, сплюнул и пошёл в штабной блиндаж к полковнику.
Полковник по карте мне показал маршрут движения, рассказал суть задания и велел отправляться. Мы должны были идти в направлении деревни Гривы.
Я сказал ему, что мне нужно поесть.
— Поедите потом! Генерал срочно требует данных разведки.
Я велел солдатам заполнить подсумки патронами, взять винтовки, гранаты.
— Пойдём налегке! Скатки не брать! Думаю, что до вечера вернёмся!
Мы долго, не торопясь, шли по лесной дороге, часто останавливались, осматривали прогалки и открытые места. Мы могли в любую минуту напороться на немцев. Реальной обстановки в штабе армии никто точно не знал. Ползти по дороге бессмысленно. Идти в открытую — нарвёшься на пули. Интересна психика человека.
Когда мы покинули бугор, прошли болото и вошли в лес, направляясь к себе в тыл, чтобы найти штаб 22 армии, тогда мы не думали встретить немцев, мы как бы уходили от них. А теперь мы шли тем же лесом, но в другую сторону, теперь мы опасались |боялись| попасть в засаду.
Неизвестное всегда |давит тебе на мозги| настораживает.
Пространство между деревьями то расширялось, то сужалось. Дорога то ползла в гору, то сползала вниз. Лес был заболочен и труднопроходим. Главное осознать мозгами, что здесь может случиться. Это и подсказало мне, что немцы в заболоченный лес не пойдут. Лесная дорога для танков непроходима. Без танков немцы сюда не сунуться. Так что можно идти спокойно и не таращить глаза.
Часа через два мы увидели славян, копающих яму у дороги. Две повозки стояли на пригорке.
— Из командиров кто-нибудь есть? — спросил я солдат.
— Вон там старший лейтенант!
У повозок стояли солдаты и один в портупее. Я поздоровался с ним и спросил:
— Вы не с 29 армии?
— Да! А что?
— Мы ваши соседи!
Мы поговорили с ним о делах на фронте и о немцах.
— Они вас не очень беспокоят? — спросил я.
— Да нет! Сидят тихо!
— Ну ладно, пока! — сказал я и повернул обратно.
Задание я выполнил. 29-ая стояла на месте.
Я шел ходко. Солдаты едва поспевали за мной. Обратно дошли мы быстрее. Я отпустил солдат и пошел с докладом в блиндаж. Полковник выслушал и в конце разговора добавил:
— Приходил повар и спрашивал про тебя. Можешь идти! Ты свободен!
Я вышел из блиндажа и пошел на кухню. Повар — пожилой солдат — сидел на пороге и курил папироску. Он лениво поднялся и велел мне садиться за стол, поставил передо мной миску и спросил:
— Не холодная? Давай подогрею!
— Не надо! — сказал я, отламывая кусок хлеба.
— Подожди! Сначала плесну тебе немного в кружку!
И он налил мне грамм сто пятьдесят.
— Ты приходи после всех! У нас всегда чего-нибудь найдётся разговеться!
Я мотнул головой в знак согласия. В штабе армии кормили ничего. За месяц тут можно шею наесть и животик. Я вышел из кухни и направился к трём елям. Теперь нужно лечь и выспаться, решил я.
Навстречу шел политрук Соков.
— Пойдём лейтенант, посмотришь! Взгляни на свою шинель!
— На какую шинель?
— На свою, короткую!
— А что на неё смотреть?
— Придём, увидишь и сразу поймёшь! А ты не хотел идти в разведку!
— Причём здесь шинель и разведка?
— Ты же на ящиках хотел завалиться и спать.
— Ну и что?
— Судьбе, видно, угодно, чтобы ты ушел в разведку. Я, можно сказать, спас тебя. Иди, иди! Сейчас увидишь!
Мы подошли к ящикам и трем толстым елям. Ящики были разбросаны и разбиты, а моя короткая шинель была разорвана и пробита осколками. Прямое попадание немецкого снаряда калибром 106 мм.
Я посмотрел на дырявую шинель и вспомнил кровавые куски солдатской одежды, висевшие на ветках, там, на дороге.
— Ты ушел. Прошло немного времени. Я сидел со старшиной вон там. И вдруг артналёт. Слышим, на подходе зашипели снаряды. Немцы пустили всего один залп. Разрывы ударили кругом. Пострадала только твоя шинель, солдат и охрану не задело. Не уйди ты в разведку, от тебя бы сейчас остались одни лоскуты. Твоё счастье, что я тебя подсунул. Ты обязательно бы завалился спать.
— Судьба, так судьба! Но ты признайся, что сделал свинство.
— Признаюсь! Жизнь дороже, чем мелочные счёты!
— В наказание, политрук, ты будешь дежурить сейчас, а я лягу спать, пусть принесут новые ящики. В одно место снаряд не попадает дважды. Если полковник будет спрашивать, скажи, что я не спал.
Жизнь солдат незаметно зашла в спокойное русло. Дни стали похожи один на другой. Провели ротное мероприятие — постирали бельё, устроили баню, почистили сапоги, подтянули ремни. Караульная служба без стрельбы и без войны, регулярное кормление досыта, показалось раем. Так можно было жить!
Между прочим, из немецкого окружения продолжали выходить небольшие группы гвардейцев. Они шли ночами. Днём отсиживались в лесах. Солдат среди них было мало. В основном офицеры. Окруженцев разместили в лесу километрах в трёх от командного пункта. Сюда в овраг их не допускали.
Офицеры и политработники спали прямо на земле. Строить им землянку было некому, а на земле они спать были непривычны. Питались они из походной кухни, которую им выделила какая-то часть. Офицеры и солдаты выходящие из окружения проходили собеседования. Они давали объяснения, кто где и откуда бежал. Из сотни вышедших, солдат было с десяток. В основном это были штабные писаря, денщики и связисты. Из стрелковых рот солдат я не видал.
Я иногда ходил в лес, смотрел на пеструю сходку и первобытное кочевье. Офицеры, побросав своих солдат, болтались в лесу, томились в безделии. Им бы опять занять свои места и штатные единицы. А воевать на передовую людей всегда найдут. Десяток маршевых рот — и дело в порядке.
Важно офицерский состав сохранить. Уж они теперь постараются! Им бы сейчас подчинённых. Они бы заставили их строить землянки и блиндажи, а то лежишь в лесу, как дезертир, ни должности у тебя, ни твердого положения.
Капитан, тот, что вышел ко мне тогда навстречу с Шершиным, тоже сидел в лесу. Шершин исчез на третий день после моего доклада генералу. Его куда-то увезли.
— А где Шершин? — спросил капитан.
— Увезли на машине в штаб фронта.
— Что слышно о Березине?
— Березин, говорят, у немцев.
— Всех беспокоит один вопрос, когда командующий вынесет своё решение? Когда начнут формирование нашей дивизии? Если бы появился Березин, то с этим вопросом не стали бы тянуть.
— Не обольщайте себя, капитан! Березин здесь никогда не появиться.
— Это почему?
— Ему не меньше расстрела дадут. Я могу сказать только одно. Я видел сам, как Шершина под охраной впихнули в машину и в тыл увезли. Его могут тоже к стенке поставить.