Я поднялся с нар и направился к выходу.
— Вот связной, — показал я рукой. — Он отведет тебя к пулеметчикам.
Я был моложе этого артиллериста. В молодом возрасте разница в пять-шесть лет играет большое значение. Жизненный опыт у человека есть.
Я за год боев накопил опыт войны. Он обошел меня в житейских вопросах. Мне колоссально повезло. Мои сверстники, офицеры, многие сложили головы. Артиллерист этот и пороха не нюхал. Сено косил, дровишки колол. Верхом в седле по батарее ездил.
На следующий день в землянку явился политрук Соков. Жизнь в землянке пошла своим чередом. Беспрерывно лил мелкий противный дождь. Немцы стреляли редко, даже совсем не стреляли. В такую погоду обходились без стрельбы. Дни и ночи проходили в спячке. Соков редко посещал пулеметные расчеты. Я особенно и не настаивал. Его основные пути пролегали от землянки в тыл и обратно. Чего человека посылать на передовую, когда он пулемет не знает как следует. Солдаты чего-нибудь напортят, скажут политрук велел. Работу пулеметов и несение службы расчетами проверял я сам. Но как-то в последнюю неделю все сразу изменилось. Теперь вдруг политрук изъявил желание заняться ночными проверками.
— Что случилось, Петя? — спросил я его.
— Нам дали указание в политотделе, чтобы мы, политработники, занялись проверкой солдат в окопах. Ложись спать! Вдвоем там делать нечего! Я пойду один! Все проверю! Поговорю с солдатами! И к утру вернусь!
— Ну и дела! — удивился я.
— Что не веришь?
— Верю, верю! Когда это было, чтобы политрук роты ночью по окопам ходил. А командир роты спал себе спокойно! Неужели вас, лоботрясов, и в самом деле заставили ходить? Что-то не вериться! — я качал головой, удивлялся, вздыхал тяжело, смотрел на Сокова, он собирался не торопясь.
Теперь ночами я спал спокойно. Политрук с темна до рассвета дежурил у пулеметов. Вторая дождливая неделя была на исходе. Все шло как по маслу, ничего не случилось. Но вот из полка пришел приказ и пулеметную роту сняли с обороны. Нас бросали на Пушкари. При переходе на другой участок было заметно, что политрук с большой неохотой покидал обжитый передний край. Когда мы вышли на опушку леса под Пушкари, Соков уже не бегал по пулеметным расчетам. Ему это как отрезало. Он сразу охладился на разговоры с солдатами и теперь лежал рядом со мной у затопленной водой землянки. Может, немецкие снаряды успокоили его. Может, он почувствовал мелкую дрожь в теле — верный признак смерти. Лицо его было сосредоточено, озабочено и угрюмо. Взрывы следовали залпами одни за другими. Земля билась и дрожала, как в предсмертной агонии.
Появившийся из облака дыма солдат без челюсти по-прежнему стоял у меня перед глазами. Огонь батарей немцы перенесли несколько в глубь леса и теперь мы не жались к влажной земле. Мы полусидели за насыпью землянки. Я ждал связного из полка, чтобы двинуться с ротой на высоту. Но через грохот и вой в лесу вряд ли кто мог живым прорваться к нам. Только тот, с оторванным горлом, солдат, как призрак паривший над тропой, мог невзирая ни на что пройтись не спеша по лесу. Вой снарядов и грохот взрывов внезапно утихли. Немцы вдруг почему-то прекратили обстрел. Наступила внезапная тревожная тишина. Что-то немцы задумали? Со стороны бугра, куда ушли наступавшие роты, послышались шаги человека, посыпались комья земли и камушки. Вниз с высоты бежал солдат. Пожилой солдат сбежал по тропинке, обогнул землянку и, тяжело дыша, опустился на землю около нас.
— Братцы! Скажи, как просто! Только что был у немцев, а теперь у своих, — выпалил он на одном дыхании.
Все, кто сидел, переглянулись.
— У каких немцев? — спросил я.
Солдат огляделся по сторонам, как будто его кто-то собирался схватить и потащить обратно, улыбнулся, обвел всех удивленными глазами и, кашлянув, добавил:
— Я у настоящих немцев был.
— Ты что, ранен?
— Никак нет! Совершенно цел! Ни одной царапины!
— А как же ты к немцам попал? И где ты собственно был?
Солдат был в приподнятом настроении. Винтовки он не имел.
— Ты с какой роты?
— Со второй, товарищ лейтенант. Старшина у нас Филипчук. Хохол такой! С усами! Я прибывши с новым пополнением. Утром нас нынче послали брать высоту.
— Ты мне скажи, — перебил я его, — наши немецкую траншею взяли?
— Взяли-взяли! Как раз самую середину, а горбушки у немцев остались. Наши по середку, а немцы по краям сидят. Мне-то, товарищ лейтенант, командир роты приказали по траншее влево до конца бежать. Нас было трое. Мы по пустой траншее быстро просунулись вперед. Дошли до самого конца, а там за поворотом ихний пулемет ударил в упор. Двоих сразу. А я лицом вниз упал. Лежу, не шевелюсь. Слышу: немцы бормочут, балаболят по своему. Потом слышу шаги. Понял. Немцы подходят. Мне показалось, что они хотят пристрелить меня. Я аккуратно подал задом. Что делать? Поднял голову. Взглянул вверх. А они стоят надо мной и чего-то залопотали по своему и смеются гады. Я поднял руки. Привели меня в ихний блиндаж. Кругом телефоны, провода.
— Не как у нас — по одному проводу? — спросил я.
— У них там в блиндаже офицеры сидят. Один такой худой и высохший говорит по-русски. Сняли с меня поясной ремень и подсумок, вещмешок положил я на стол. Подошёл солдат обыскать, для порядка. Постучал по карманам. Нащупал в кармане огнево — подумал граната. Ткнул меня автоматом и залопотал чего-то офицеру.
— Что у тебя там?
— Зажигало, — сказываю.
— Какое такое зажигала?
— С кремнем, фитилем и зубилом. Всё, как положено! Я же курящий!
— Вынимай!
— Сей момент! — я полез в карман и достал кремень.
— Это что?
— Кремень!
Лезу в другой карман, достаю фитиль и зубило. Вижу — немцы пригибаются. Видать, боятся нашего брата. Может, думают, я подорву себя и их вместе.
— Это что?
— Это фитиль и зубило!
— Для чего всё это?
— Давай сигарету, сейчас покажу!
Офицер щелкнул портсигаром, я запустил руку и сгреб две сигареты. Одну про запас за ухо, другую в рот. Приложил фитиль к кремнию, ударил напильником, посыпались искры. Немцы аж вздрогнули. А я раздул фитиль и прикурил сигарету. После этого немцы от смеха все покатились на пол. Они держались за животы, ржали, как лошади, показывали пальцем и кричали: «Тойфель машине!» Офицер захотел прикурить от моего зажигала. Он достал сигарету и сказал:
— Я буду прикурить от твоей адской машины! Всю Европу прошёл, а такого ещё нигде не видел! Великий Россия!
Я громыхнул ещё раз для эффекта, хотя фитиль и горел. Офицер прикурил, пробуя на вкус аромат.
— Чудесно! — и добавил по немецки. — Вундер бар!
Солдаты бросились прикуривать сигареты. Они смеялись, хлопали меня по плечу, о чём-то спорили и говорили:
— Колосаль!
Я замял фитиль, затянул его в трубочку и положил в карман. Офицер показал мне пальцем на стол, чтобы я свою машину оставил им как трофей.
— Иван! Давай-давай!
Потом он сказал мне:
— Давай, Иван, иди назад! Иди к русским. Мы тебя отпускали. Передай — завтра траншею назад заберем.
Потом он ругнулся по нашему и велел мне идти: «Шнель!» Я вылез на бруствер, думал, что в спину стрелять будут. Но когда отошел подальше, вижу: остался жив. Вот я здесь братцы, слава Богу, у своих.
— Слушай! А расскажи, какие они немцы из себя? — сказал телефонист.
Я посмотрел на него и махнул рукой в его сторону, мол, хватит задавать глупые вопросы, сходи и посмотри сам, и спросил пришедшего солдата:
— А ты, брат, не врешь? Может ты драпанул с высоты с перепугу, бросил винтовку и теперь тут заливаешь на счет зажигалки? Попадешь в батальон, оттуда прям к оперу под конвоем придется топать, километров десять, не меньше будет. Так что ты лучше сказки нам не заливай. Ведь если ты был у немцев, то тебе, милый друг, следователя не миновать. А потом сам знаешь — к ели и расхлопают. Ты уж лучше скажи, что сдрейфил со страху.
Я показал ему глазами на телефониста и добавил:
— Понял меня?
— Как не понять! Товарищ лейтенант!
Солдат покачал головой, соображая.
— Спасибо за науку, товарищ лейтенант! У меня и вправду с перепугу память отшибло, это, наверно, я видел сон! Можно я пойду к своим в роту?
— Дорогу найдешь?
— Как не найти! Утром шел вместе со всеми!
Солдат поднялся на ноги, вытер рукавом с лица пот, пригнулся к земле и, широко бросая ногами, побежал вверх на высоту.
Через некоторое время снова зашуршали снаряды. Их грохот не умолкал до вечера. К вечеру немцы ослабили огонь, с высоты побежали раненые. С высоты спустился раненый в руку лейтенант. Он присел около нас отдохнуть и попросил ему свернуть папироску.
— С немецкой стороны хорошо просматривается весь участок траншеи, — сказал он. — Высокий бруствер траншеи четко выделяется на общем фоне. Немцам видно наших солдат, когда они перебегают или высовываются. Снарядами бьют по траншее. Сначала не попадали, теперь пристрелялись. Завтра с утра начнется хорошая жизнь. Соседний полк прорвать оборону не сумел. Понес большие потери. Узнав, что мы ворвались в траншею, командиры рот, собрав остатки своих, влились к нам, и теперь в траншее тесно. Теперь оба полка доложили, что заняли высоту. Не знаю, куда вы со своими пулеметами денетесь.
Пока раненый лейтенант рассказывал и курил, в пулеметную роту прибежал из полка связной и передал приказ немедленно подняться кверху. Я разослал связных по взводам, собрал всю роту в одно место, подал команду, и пулеметная рота пошла на высоту. Солдаты подхватили пулеметы и, тяжело ступая, тронулись за мной. Перед траншеей на склоне лежали наши убитые и раненые солдаты. Видя, что пулеметчики проходят мимо, раненые не стали просить их о помощи.
Они лежали и ждали санитаров, когда те за ними придут. Они понимали, что пулеметчики пройдут мимо и не остановятся. Они не имеют на это права. Многие, кто мог двигаться, сами ушли с высоты. Здесь лежали самые тяжелые. Я ускорил шаг, подъем уже кончился. Впереди было темное небо, зарниц от орудий не было видно. Вдоль деревни вправо и влево проходила зигзагами немецкая траншея. Танк, наступавший с пехотой, стоял у разбитого сарая. Из-за угла торчала его пушка. Танк стоял недвижим. Немцы сбили ему гусеницу. Может что повредили и внутри. Политрук Соков шел рядом со мной. Когда мы подошли к траншее, я на миг остановился, посмотрел вдоль нее. В траншее было тесно. Везде сидели стрелки, довольные, что сразу попали в надежное укрытие, что не нужно копать окопы и соединять их ходами сообщения. Я остановился на какую-то долю секунды, чтобы оценить обстановку. Соков был рядом и тут же исчез. За ним полезли в траншею и некоторые из солдат.