Помню госпиталь и одного молодого лейтенанта. Он лежал в гипсе с перебитым бедром. Ему нельзя было шевельнуться. А он метался и стонал не от боли в бедре, а от вшей, которые у него развелись и грызли его под гипсом. Он сходил с ума, что нельзя разрезать гипс и вычистить оттуда вшей. Он просил и умолял врачей что-нибудь предпринять и сделать, чтобы прекратить его страшные мучения.
Ребята, ходившие на костылях, приносили ему с улицы обрывки проводов и куски железной проволоки. Он сгибал их петлей, подсовывал под гипсовую шину и чесал, сгоняя с насиженного места вшей. Он пытался их поддеть и выудить наружу, но они заползали глубже и грызли его сильней.
— Они лезут дальше! — кричал он и смотрел нам в глаза.
Он не давал нам покоя ни днем, ни ночью. Лежит лейтенант — молодой мальчишка — мотает головой, исступленно смотрит, стонет, скрипит зубами, а его успокаивают врачи:
— Потерпи, милый! Еще недельку потерпи! Нельзя сейчас трогать гипс на ноге!
Однажды на обходе появился врач, такой шустрый старичок. Звание его под белым халатом не видно. Лейтенант взял и пожаловался ему на свою судьбу и страшную муку. Он осмотрел гипс, обругал стоявших за спиной врачей и велел вести лейтенанта в операционную.
Посмотрели бы вы на него, когда он вернулся в палату, на его счастливое лицо, на светлую радостную улыбку. Он избавился от своих страданий. Он забыл о боли и о своей тяжелой ране.
Суеверные люди утверждают, что от горя и страданий заводятся вши. Мне пришлось перебрать в своей памяти многое, прежде чем я установил, где и когда наша рота, прибыв на фронт, впервые подцепила вшей.
После ряда сопоставлений фактов я пришел к выводу, что рота зачесалась, когда мы влились в состав 119 стрелковой дивизии.
В 297 отдельном пулеметно-артиллерийском батальоне Западного фронта нас кормили досыта. Воровать, видно, наши снабженцы тогда |ещё| не умели.
А в батальоне |Все они| были новые люди, москвичи. И вшей у нас в тот период не было. А как только мы попали в одну траншею с солдатами сибирской дивизии, сразу хлебнули бледной баланды, и рота зачесалась.
От голода, говорят, тоже заводятся вши. Что тут такого? Война! Окопы! Смертельный страх! Интенданты-жулики! Голод и вши!
Я ничего не хочу сказать особенного. Ничего не хочу сгущать и приукрашивать. Рассказываю все, как было. Поскольку наша жизнь, надо полагать, не вечна. Она может оборваться в любой момент. Мне нет никакого смысла скрывать что-либо из прошлого и уносить тайну пехоты в могилу с собой.
Могу уточнить. В траншее мы подцепили не просто вшей, а особую, лютую, морозоустойчивую сибирскую породу. Так, что на наших московских гашниках они быстро освоились, развелись и озверели, как наше новое тогда полковое начальство. По свирепости и кровожадности они превзошли сами себя. Мы гибли под пулями и снарядами, а они нас грызли за то, что мы не шли решительно вперед и топтались на месте.
Европейские и тем более заокеанские популяции с этой сибирской породой в сравнение не шли.
Сибирские вши злы и свирепы, как сибирские морозы, злобны, как таежные собаки, дики, как сибирские чалдоны. От них, как от сибирской язвы, никуда не уйти. Никакие баварские, прусские и прочие немецкие и другой иностранной породы по шустрости и живучести соперничать с ними не могли.
Немецкие, например, «Ляусбубе»[168] с черной отметиной и полосками на пробор, которых с гордостью носили с детства солдаты фюрера, тут же потеряли чистоту расы и крови, лишились, так сказать, родословной, так как в первую же зиму сорок первого смешались с ленивой низкорослой тверской породой. Не уберегли немцы чистоту своих вшей. И все потому, что не могли находиться и спать в снегу. Им подавай натопленные избы. Они лезли на взбитые перины и на мягкие пуховые подушки, под ватные одеяла, сшитые по тем временам из пестрых клочков и разноцветных клиньев. Вроде, как наше полковое начальство.
Немцы, конечно, могут возразить, что вшей они подцепили на войне и что до войны они вшей не имели. Что это благо они приобрели в удачных походах. Но мы то знаем из старых книг, что «Ляусбубе» давно существовали. Не со времен ли Фридриха Великого они у них завелись.
Немцы всю Европу прошли. Пограбили вдоволь и от души, как следует. Кое-где до последней вши унесли. А когда они маршировали по просторам России, они эту тварь имели в огромном количестве.
И сейчас, когда наступило затишье, когда весь фронт завалило мокрым снегом, они задумались о походе на Россию и зачесались наверняка.
[Наши] солдаты, сейчас сидят на передовой и без понятия гоняют вшей. Мы, офицеры младшего звания, слушаем лекцию по теории вшей. Занимаемся обобщением идеи и практики, человеческого опыта. А наши начальники, рангом повыше, получив чистое белье, хлещутся в баньках березовыми вениками. Каждому — своё!
Химик полка предлагает нам после лекции провести семинар — сыграть на деньги каждому на собственных вшей.
Хотите знать о войне всё по совести? Без всяких там «ура» и прикрас. Могу рассказать вам кое-что!
Вспоминаю светлую личность полкового химика. Человек он был трусливый, но скажу вам, с благородством души. Он, правда, все время сидел в тылу и за свою шкуру боялся.
А у нас, у молоды прошлого тогда не было. Настоящее было безнадежно и |мучительно| смутно. А будущее нам тогда вообще не светило.
Впереди у нас лежала кровавая дорога, по которой нам предстояло пройти. Смерть нас ждала каждую минуту |на дороге|. Вперед нас подгоняли и торопили. В этом одном, пожалуй, и был высший смысл всей войны.
Поначалу нам казалось непостижимым, почему мы должны были исчезнуть с лица земли. Но потом, постепенно, мы к этой мысли привыкли, кое в чем стали разбираться |и соображать|. Мы ходили и трясли своими вшами. Вши для нас были наградой, вроде как ордена и медали. И чтобы как-то преодолеть хоть мысленно несправедливость, мы стали думать и чесать загривки, смотреть по сторонам. У нас перед смертью со временем пробудилось сознание, чувство достоинства и умение подальше послать.
А сейчас, когда делать было нечего, когда мокрый снег залепил всем глаза, мы сидели у химика и убивали время.
С тех пор в азартные игры я не играю. Еще на фронте утрачено было духовное начало игры. Остались позади кровавые военные годы и безысходная тоска по самой жизни. Разумный человек не будет убивать свое время. Да и что за удовольствие трепать в руках затертые карты, с размалеванными дамочками и замусоленными королями.
Во время войны мы были отрезаны от жизни и внешнего мира. Мы одной ногой стояли в могиле, а под коленкой другой чесали вшей. На что мог надеяться ротный офицер?
Была среди нас одна светлая личность — химик полка. Где он теперь? Вот у кого были быстры и проворны вши. По полку даже ходили слухи, что он за красненькую давал по паре своих вшей другим на развод.
— На, бери! — говорил он, — не пожалеешь!
И поднимал указательный палец многозначительно.
— Осторожно сажай! Куда суешь? Сажай подмышку! Ноги не повреди! Через пару дней можешь играть на них!
У некоторых отъевшихся интендантов вши были ленивые, брюхастые, на коротких ножках, с толстым отвисшим задом. А у химика, им не в пример, наоборот — худые, поджарые, с длинными и сильными ногами, как у стайеров-бегунов.
— Нащупаешь ее легонько подмышкой! Деликатно бери, чтобы ножки не помять! На холодном столе не держи! Переохладиться может! Ты ее лучше для пробы на теплой ладони побегать пусти! По тому, как она торопливо бежит, как на свету ножками шевелит — можно сразу сказать. Способна она? Можно ставить на нее полсотни? Или подождать? Другую достать? Не всегда угадаешь, пока подберешь достойную!
Статистика игры неумолима. Если твой партнер лысый и в годах и у него округлился животик, если его физиономию бреет полковой парикмахер Еся Кац, то какая тут может быть прыть и приличная скорость? По телу у него ползают неповоротливые твари. У него, конечно, руки чешутся. Ему охота выиграть ценную трофейную вещицу. Кольцо там или портсигар. Я не говорю про часы на семнадцати камнях. В игре он не может рассчитывать на успех своих тихоходных вшей. Он тоже хочет играть на быстрых и шустрых легавых. Вот и платит он химику за каждую пару по червонцу.
— А теперь о самой игре! — услышал я голос химика, оторвавшись от своих собственных мыслей. — Если на нарах расстелить сухую плащпалатку и разгладить ее рукой, вот здесь с краю провести карандашом прямую черту, то эта линия будет для вшей стартом.
Химик разгладил рукой плащпалатку и провел у самого края черту.
— А там, — сказал он, — в другом конце, карандашной линией обозначим финиш. Вот все и готово для игры! Кто хочет играть, прошу в кон ставить по четвертному! Каждый у себя под рубахой достает вшу и по моей команде опускает ее на линию старта. По команде: «Марш!», все отпускают своих вшей. Я подношу к краю плащпалатки зажженную гильзу, и вши от огня побегут в темноту. Они не свернут ни влево, ни вправо. Они будут бежать только прямо. Это неоднократно проверено и установлено точно. Чья вошь быстрей добежит до линии финиша, тот и снимает из банка тройную ставку. Учтите! С каждым новым забегом общая сумма в банке растет. Начинайте с маленькой, а потом можете ставить и сотенные.
Мы были в восторге! Мы были поражены! Какая логика! Какое знание истории! Такого человека нужно до конца войны сохранить и сберечь! Каких он потом вшей и гнид разведет!
Вши, которые нас до сих пор ели и грызли, приобрели для нас теперь особое ценное значение, можно сказать, игровой, денежный смысл. Хорошая вша теперь была в цене. Она могла обогатить любого вшивого офицера. Да, да! Озолотить, если хотите! Потому что кроме денег, трофейных часов и разных блестящих вещиц и предметов, в банк ставили золотые колечки, браслеты и цепочки. Ставили туда и немецкие сигареты, цветные фонарики, ножички, бритвы «Золинген», помазки из натуральной щетины, расчески, пачки русской махорки, соло и консервы. Так что имея быструю и шуструю вшу, можно было выпить и закусить.