Солдат кроме винтовки и горсти патрон ничего не имел. Как не имел? А окопная вонь? А вши? А кровавые раны? Разве этого мало? Добавить ещё? А что ты можешь добавить? Землю пухом! Что же ещё? А распаханные[177] по весне белые кости! Может теперь хватит?
Не будем омрачать светлую память наших павших солдат. Поговорим об убитых потом. Впереди их будет много. Ох, как много!|
Я стою у крыльца и смотрю, как в свете белого луча к земле стремительно несутся потоки |мелкого дождя.| Я нажимаю на кнопку и рычажком выдвигаю красное стекло. При свете красного — сверху |начинают лить| льют потоки крови. Вот так кровавой стеной лилась на войне солдатская кровь.
Я меняю стекла. Убираю красный и выдвигаю |вместо него| зеленый. Смотрю на солдат. Лица их меняют цвет с кроваво-красного на землисто-серый — цвет обескровленных трупов. Выходит можно заранее при помощи фонаря увидеть, как будут выглядеть они в мертвом виде.
|Я снова включаю белый свет и иду вовнутрь избы. Мирных жителей в избе нет, а кислый запах и гнилой дух ударяет в нос при вдохе.
Мы могли бы зайти в дом и переждать дождь, но мы идем в общей колонне. Солдаты стрелковых рот тут же разбредутся. Их потом не соберешь до утра. Вот, если бы я ехал вместе с начальником штаба, и мы зашли бы под крышу, это для солдат не пример. Они субординацию понимают.|
На войне не надо укрывать солдат от дождя. Это не свинцовые пули падают с неба. |Это вам Россия-матушка, а не какая-то там немецкая цивилизация. Немцы не будут мочить своих солдат под проливным дождем. Они здоровье солдат берегут.| А нашему русскому солдату |Ивану| от дождя |абсолютно| ничего не будет. Даже наоборот, небесной водой маленько обмоет. Приучить солдата к сухости и сытости — значит заранее проиграть войну.
Что же выходит? |В паршивый дождь солдата нужно под крышей держать? На войне другой закон.| Чем мокрей и злей погода, тем приятней будет |солдату| дойти до привала и привалиться на мокрую землю |в лесу|.
Короче говоря, дождь и мокрота в штанах у солдата — это не кровавая рана в бедре. Дождь как дождь! Наше дело телячье. Обмочился и стой! Привал по приказу назначен где-то в лесу. Выходит, фонариком в сторону избы я свечу напрасно. Конечно зря. Только немецкое электричество порчу.
Но вот на дороге появляется снова конный связной. Говорит, что пехота на подходе. Приказано трогаться.
Было еще темно, когда мы свернули с дороги и лениво потопали в лес. Торопиться было некуда. Дождь не переставая хлестал по накидкам. Разведчики нарубили лапника и повалились спать. Дождь лил до самого утра, надоедливый и нудный.
Утром хлопнула крышка термоса. Приехал |и наш| старшина. Все подняли головы. Облака стремительно бежали над лесом.
— При сильном ветре дождя больше не будет! — объявил старшина. — Хватит валяться! Вставайте жратву получать!
Я посмотрел на компас. Наш путь лежал строго на север. Погода через пару часов явно настроилась. На короткий миг даже проклюнуло солнце. После кормежки опять построение.
— Железная дорога в двухстах мерах от привала! — объявили нам. — Будем грузиться на открытые платформы!
Полковые обозы уже на месте погрузки. Стрелковые батальоны будут грузить обоз. Нас, разведчиков, от погрузки освободили.
|Выемка в земле, по которой проходило полотно железной дороги, была не глубокая.| По краю полотна |были| вбиты бревна, на них лежали настилы. По настилам закатывают на платформы телеги и заводят под уздцы лошадей.
Состав |был| небольшой. Около десятка платформ и впереди паровоз. Погрузку закончили быстро. Солдаты забрались на платформы. Кто сидел на телегах, кто, свесив ноги, сидел на полу [платформы]. Начальник штаба полка бегал вдоль состава, что-то кричал офицерам, о чем-то спрашивал.
Но вот паровоз дал короткий гудок, дернул состав, сцепные серьги звякнули, платформы заскрипели, и колеса застучали на стыках. Паровоз стал медленно набирать скорость.
— Куда нас везут? — спросил кто-то.
— Наверно в Земцы, — ответил другой.
— А что? Это ветка Жарковский — Земцы?
— А ты как думал?
Интересно ехать на открытой платформе. Справа и слева мелькают кусты. Мимо бегут деревья. Над головой — открытое небо. Впереди, пуская пары, пыхтит паровоз. Платформы качаются и рыскают. Паровоз дымит и отдувается, бежит по насыпи в одну колею.
Но вот кусты и опушка леса обрываются. Справа и слева от насыпи сплошное болото. Насыпь постепенно становится выше. Состав выходит на крутой поворот. Теперь мы несемся над простором разлива. Гладкую поверхность воды с высоты платформы не видно. Отраженное небо бежит под ногами. Но вот проплывают мимо стоящие в бурой воде засохшая осока, полуживые кусты и тонкие прямые белые березы.
Мы стоим на платформе. Стук колес заглушает солдатские голоса. Солдаты о чем-то |говорят| разговаривают |между собой.|
Дальние кусты и березы бегут вместе с нами. Некоторые из них даже перегоняют нас. А ближние несутся с повышенной скоростью. Платформы кивают то вправо, то влево. Высокая насыпь летит под колеса. Мы стоим на платформах и легко скользим над водой.
Снова крутой поворот. Паровоз повернулся к нам боком. Платформы выгнулись дугой. Они кружатся на месте, как огромная карусель. Все, что справа в центре, поворачивается вокруг |себя|. А с другой стороны болотная вода и кусты бегут назад с утроенной силой.
Из крытого вагона, когда смотришь в окно с одной стороны, этой разницы в скоростях не увидишь.
Паровоз дал гудок и слегка притормозил. Платформы, набегая друг на друга, залязгали тормозными тарелками. Мы схватились за |руки и| борта повозок. Повозки стоят на расчалках. Им торможение нипочем.
Паровоз снова дернул, и перезвон прокатился вдоль состава. И вдруг слева по ходу поезда показались немецкие самолеты. Паровоз заголосил частыми гудками. Самолеты прошли параллельным курсом.
— Что это? |они| Бомбить не хотят?
— У них бомб нету!
Но вот первый из |них| немцев заложил вираж и с ревом отвернул в сторону. Он развернулся и пошел |обратно| вдоль насыпи.
— Вот тебе и нету!
От фюзеляжа оторвались темные точки и веером понеслись к земле.
Платформы на повороте шли по дуге вправо, а бомбы с визгом кинулись сверху слева. Над болотом |с двух сторон от насыпи| вскипела вода, кверху вскинулись огромные фонтаны бурой жижи. Когда столбы воды рухнули, в воздухе еще парили куски корней и обломки деревьев. Оглушительные удары последовали один за другим. Мы катились по рельсам, не сбавляя хода. Прыгать с платформ было некуда. Кругом была темная вода и трясина.
Самолеты один за другим стали заходить на боевой курс на насыпь. От паровоза беспрерывно неслись визгливые гудки. Он подавал нам свой голос, что жив, что пыхтит и тащит нас за собой из последней силы. Нам нужно добраться до твердой земли, до суши. На нас сверху сыпались бомбы. Кругом все ревело, клокотало и кипело.
Эшелон с правого поворота перешел в крутой левый. Теперь бомбы сыпались |с другой стороны| справа. Взрывы следовали вперемежку с всплесками |воды|, с воем |хвостатых бомб|, с ревом |самолетов|, с писклявым голосом паровоза. Над насыпью стоял скрежет, грохот и стон. Сверху летели сгустки земли и куски деревьев. Огромные потоки воды низвергались на платформы.
Вот стена огненных разрывов перерезала насыпь у последней платформы. Там, где стояли люди, лошади и повозки рванула ослепительная борозда. Вскинулся дым, и с платформы полетели люди с раскинутыми руками. Одна из лошадей поднялась на дыбы и стоя на задних ногах исчезла в облаке дыма. Телега на миг приподнялась, |повисла в воздухе,| и медленно разваливаясь рассыпалась на куски. Отчаянный вопль раздался с соседней платформы. Задняя платформа вздрогнула, приподнялась и на лету оторвалась от состава. Запрокинулась колесами и полетела в воду. Ни повозок, ни людей на ней уже не было.
Эшелон с обрубленным хвостом, не снижая скорости, продолжал катить по насыпи. Никто из уцелевших не спрыгнул и не бросился на помощь попавшим под взрывы. Кто-то, может быть, и остался там в живых и теперь корчился от боли, истекая кровью, захлебывался в болотной жиже.
Самолеты отвернули. Эшелон продолжал катить. Обрубленный хвост мотался на рельсах из стороны в сторону. У хвостовой платформы, видимо, были разбиты колеса. Вот она оторвалась от состава и как-то сама собой стала валиться с насыпи. От эшелона оторвалась теперь уже вторая платформа. На полном ходу, не снижая скорости, она сделала прыжок и пошла под откос. Ударившись о воду, она брызнула болотной жижей и стала погружаться в нее. Какая-то неведомая сила столкнула ее с рельс и пихнула в воду. В тот же миг до нас долетели крики людей, которые вместе с ней полетели с насыпи в воду.
— Эти выплывут! — сказал кто-то.
Под ногами мы почувствовали толчок. Состав освободился от тяжелого груза и легко рванулся вперед. Мы проехали еще с километр и тут заскрипели тормоза. Состав после лязга и визга замер на месте. Путь впереди был взорван. Мы находились на узком изогнутом участке насыпи. Вокруг нас плескалась вода.
Немецкие самолеты развернулись и пошли на второй заход. Зениток и турельных пулеметов на платформах не было. Отбиваться от самолетов было нечем. Оставалось одно. Стоять на платформах, смотреть и ждать. Путь с двух сторон эшелону был отрезан. Кругом вода и никакого укрытия. Куда бежать? Где прятаться? Над головой гудят стервятники. Сейчас начнется все снова!
Самолеты не торопясь наваливаются сверху. Эшелон стоит в две изогнутые линии. У некоторых нервы не выдерживают, |и| они прыгают в воду. Отойти от насыпи нельзя. Кругом большая глубина и трясина.
Барахтаться в воде при бомбежке — опасное дело. От мощной ударной волны можно потерять сознание и захлебнуться в жиже. Куда деваться? Некоторые лезут под колеса, ложатся за рельсы. Мы пока стоим, смотрим и решаем,