К вечеру появились первые раненые. Как обычно те, кто мог самостоятельно двигаться. Сколько убитых и сколько живых осталось в болоте, никто толком не знал. Там, наверно, были и тяжело раненые.
Рязанцева с группой разведчиков накануне отправили в первую роту.
— С каким заданием пошёл он туда? — спросил я старшину.
Старшина не мог ничего ответить.
К вечеру от Рязанцева пришел разведчик, раненый в руку. Он зашел к старшине, чтобы забрать свои вещи. Старшина всё аккуратно сложил и надел вещмешок ему за спину. Солдат думал, что его с рукой могут отправить в глубокий тыл на лечение.
— Танки наши сгорели! — сказал солдат. — Они вышли на равнину, и попали под бомбежку. Пикировщики на них налетели. В первой роте потери не большие! С десяток солдат. Наши все живы, кроме двоих. Меня в руку осколком ранило. Двоих наших ребят убило. Вороткову осколком попало в живот. А Лагутину обе ноги оторвало. Рязанцев с ребятами до утра в первой роте будет сидеть. Так сказали в штабе полка. Рязанцев со мной послал в штаб связного. Связь не работает. В болоте много убитых лежит. Утром в первую роту капитана Павленко хотят послать. Вот тогда и отпустят наших ребят.
— Старшина! — сказал я. — Дай солдату пару банок консервы. Мало ли, как там в пути у него может с харчами случиться. Спасибо за службу! Больше мне нечем тебя отблагодарить!
Я знал, что капитан Павленко в наш полк прибыл сравнительно недавно. До этого он служил в заградотряде. За короткое время он от лейтенанта успел дослужиться до капитана. Претендовал на майорскую должность — как сам говорил. А потом вдруг попал на передовую. За что его отправили на убой, об этом он помалкивал, и наши штабные темнили. В боях участия не принимал, хотя числился в действующей армии. В выслуге лет он раньше имел привилегию. Срок службы для присвоения очередного звания у него был гораздо меньше, чем у нашего брата, вояк. Не воюя и находясь постоянно в тылу, он имел боевые награды. «Как же это так?» — спрашивали мы себя. «А что? Каждому — своё!» |Мы же ловили ваших дезертиров!|
Я как-то спрашивал нашего ПНШ-1 капитана Пискарева. За что он попал сюда? Пискарев улыбался, таращил глаза от удивления, мотал головой и говорил:
— Не знаю! Не знаю!
В штабе полка Павленко был некоторое время без дел. Должности не имел. Определенных занятий у него не было. Он был, так сказать, на поручениях у командира полка. Пошлют туда — он и идет. Пошлют сюда, он не отказывается.
— Володя! — представился он мне однажды, когда я зашел к начальнику штаба |по каким-то делам.|
Володя мне показался каким-то уж очень бойким и даже вертлявым. Не задумываясь, он давал другим свои советы, как воевать.
На следующий день, утром, он сменил Рязанцева в первой роте. Пока Рязанцев не спеша топал с передовой, а ходил он всегда не торопясь, в развалку, капитана Павленко убило в первой роте. Командир полка хотел его представить к награде, а он не дождался её. Вот так оборвалась жизнь ещё одного.[180]
Докурив сигарету, я вернулся в блиндаж и снова заснул. Я знал, что меня вот-вот поднимут на ноги. Утром командир полка меня снова потребовал к себе.
Когда я, оставив ординарца у входа, спустился к командиру полка в блиндаж, он сказал мне угрюмо:
— Возьми взвод разведчиков и отправляйся во вторую роту! Займете траншею, изготовитесь к обороне, а ты лично займись расследованием ЧП. Сегодня ночью немцы вырезали больше половины роты! Комбату верить нельзя. Он заинтересованное лицо. Он постарается вывернуться и замести следы. В общем, ночью погибло двадцать с лишним. Как это случилось, никто не может сказать. Отправляйся туда и выясни обстоятельства этого дела. По телефону об этом не говори. Доложишь мне лично, когда вернешься. Постарайся, чтобы поменьше людей об этом знали. Особенно при телефонистах на эту тему не стоит говорить. Они, холеры, как инфекционная зараза, сразу растрезвонят по всей дивизии. Среди них стукачи и осведомители — каждый первый. В полку кроме меня, тебя, комбата и командира роты никто ничего не должен знать. Начальник штаба и тот не в курсе дела. Осмотри всё на месте. В траншею посади взвод разведчиков. Пусть на время возьмут на себя оборону левого фланга полковой полосы. Кстати, вам там понаблюдать за противником весьма полезно. Завтра мы начнем получать пополнение. В первую очередь дам людей во вторую роту. С полсотни придет — своих людей уберешь! Ты, наверное, думаешь, что я все время дергаю тебя. Посылаю то туда, то сюда. С меня командир дивизии дерет три шкуры! Квашнин всё время грозит. Я не приказываю. Я прошу тебя по-человечески! Ты понял меня?
— Ну и дела! — подумал я, покачав головой. — Командир полка со мной разговаривает, как человек и вполне прилично. Когда это было?
Все инстанции требуют продвижения вперед, грозят, предупреждают и делают выводы. А вперед идет стрелковая рота. Солдаты захлёбываются кровью. А их, солдат, угрозами и не пробьешь. Им огня артиллерии подавай, самолетов с полсотни, чтобы выкурить с высот огневые точки немцев. Слова — это трепотня. Это не пришей кобыле хвост! Это не пойми меня, как я сказал!
Солдаты на счет угроз народ не пугливый. Они не будут перед комбатом навытяжку стоять. Валяй, надрывайся, кричи на ротного по телефону. Ротный — быдло. Он все вытерпит и вынесет, деваться некуда! Он крайний. Можешь свою глотку до хрипоты надрывать. Солдату этот ор, до фонаря, если немецкая артиллерия бьёт по окопам. Это не сорок первый и не сорок второй год. Солдат нынче совсем другой пошёл. Я встану и пойду на немцев? Ты сперва давай, подави его огневые точки!
Артиллеристы всех мастей предусмотрительно остались на буграх, в овраге, перед болотом. Они утверждают, что им издали лучше стрелять. Большой сектор обстрела! Словом, в болото нельзя с пушками лезть, и через болото они не могут переправить даже полковые пушки. Они напрягали мозги, находили нужные слова и аргументы, чтобы остаться сзади.
|Вероятно, у командира полка не было ни желания, ни воли отправить пару полковых пушек непосредственно в стрелковую роту и поставить их там на прямую наводку. Любой немецкий пулемет можно с первого выстрела уничтожить. Под огнем пулемёта, когда ты вылез из-за укрытия, не сделаешь и десятка шагов по земле. А стрельба из пушек по немецкой траншее издалека — это утеха для дураков. Одного пулемета в полосе наступления стрелковой роты достаточно, чтобы рота захлебнулась кровью.| Полковые пушки бьют с дистанции трех километров. Куда они бьют? Попробуй в пулемет попади!
Артиллеристы начинают доказывать с пеной у рта, что командир роты врет, что командир роты трус, что немецкие пулеметы тут не при чем. У командира полка мысли растопырились. Пойди, разберись! Почему рота лежит? Почему пехота несет потери? Конечно, командир роты виноват! Проводная связь давно оборвана. В роты посланы связные. Но никто из них не вернулся назад. У командира полка не хватило ума и духа выгнать полковую братию, артиллерию с пушками на прямую позицию к солдатам в окопы. Стрельба из пушек прямой наводкой дает исключительный эффект. Через час немецкая траншея была бы забита трупами немецких солдат. Артиллеристы боятся за свои собственные шкуры. Как Царевич форсировать? Мы, мол, можем все пушки потерять!
Прикрытия с воздуха стрелковые роты тоже не имели. Зенитные пушки 257-го ЗАДа[181] прикрывают штаб дивизии. За целый день бомбежки они не сбили ни одного немецкого самолета. Каждому — своё! У них тоже удача не сыплется манной с неба.
Из прохода блиндажа докладывают:
— Прибыл связной из первой роты!
— Давай его немедленно сюда! — отдает команду командир полка.
В проходе появляется покрытый пылью солдат.
— Ну, что там у вас в роте?
— Бомбят! Товарищ гвардии майор!
— Ну и что? Сам вижу, что бомбят! На то и самолеты! Чтобы бомбить! Где находится рота?
— Рота на том берегу под бровкой лежит!
— Так-так! — говорит командир полка и обращается к начальнику штаба. — На солдата нужно заполнить наградной листок! — и, поворачиваясь к солдату, добавляет: — Ты будешь представлен к правительственной награде! Пойдешь сейчас обратно в роту и передашь мой категорический приказ. Командиру роты немедленно поднять роту и двигаться на высоту! Понял?
— Так точно, понял!
— Иди! Тебе, капитан, тоже нужно идти!
Я повернулся и вышел из блиндажа. Мы под бомбежкой должны были пройти низину, спуститься с бугра, войти в болото и перебежками уйти в сторону реки. Впереди и справа рвались немецкие бомбы. Самолеты входили в пике, включали сирены и под раздирающий душу вой сыпали бомбы.
Облака вздыбленной земли, дыма и пыли застилали всю низину кругом. В одном месте мы залегли. Удары сыпались так близко — казалось, что мы вместе с землей куда-то летим. Мы не надеялись остаться в живых.
Кругом огромные черные всплески земли и облака сизого дыма. Удары следуют сплошной чередой. С визгом и грохотом вокруг рвутся тяжелые бомбы. Удары чередуются с неистовой силой и ревом. Дышать нечем. Делаешь вздох, ударной волной бьет в нутро так, что выдоха сделать не можешь.
Но вот наступила пауза. Самолеты отвернули в сторону. Мы вскочили на ноги и не разбирая дороги, бегом подались вперед. У реки мы ещё раз попали под бомбы.
Часа через два бомбежка несколько спала. Мы переправились на тот берег реки и, издёрганные бомбежкой, добрались до роты.
Свежая, выброшенная из траншеи земля не успела слежаться. Бруствер траншеи был рыхлый. Дерном его прикрыть не успели. Все эти дни солдаты работали без сна и отдыха. Командир полка отдал категорический приказ второй стрелковой роте немедленно зарыться в землю в полный профиль. Солдаты за два дня успели отрыть около ста метров сплошной траншеи. С правого фланга над обрывом были построены две землянки для отдыха солдат.
На кануне вечером в роте были закончены все |основные| работы, и командир роты решил дать отдых своим солдатам. На ночь он выставил смену часовых, а остальные тут же завалились спать. В землянках все не уместились. Десятка два солдат остались спать в открытой траншее. Рота получила приказ перейти к обороне. Она занимала ответственный участок обороны, прикрывала левый фланг наступления полка и дивизии.