— Тебе предстоит сегодня ночью выйти к подножью высоты 235,8. Нужно разведать немецкую оборону на этом участке.
— За одну ночь? — спросил я.
— Нужно разведать подступы к высоте, подобрать рубеж для исходного положения стрелковой роты. При выходе роты на указанный рубеж, она за ночь должна успеть окопаться. Рота в восемьдесят человек, скомплектована во втором эшелоне, ждет приказа на выход.
— А кто роту на рубеж поведет?
— Роту выводить будет комбат. Твое дело — определить исходное положение и указать его комбату. На разведку исходного рубежа тебе дается одна ночь. Комбат с ротой будет ждать тебя у реки. | Знаю, что ты сейчас скажешь, что это работа комбата.
— Конечно! — сказал я. — На то он и комбат, чтобы возиться со своими солдатами.
— Ты пойми! — продолжал майор. — Они опять в темноте куда-нибудь залезут.
— Слушай майор! Что-то у вас комбаты пошли все бестолковые?! Я был командиром роты, меня никогда никто не выводил. Покажут на деревню, ткнут пальцем в карту, я поднимаю своих солдат и иду. А теперь что? Теперь сорок третий и всех за руку води?
— Ты опять за своё?
— Ты за своё! Комбат про своё! И я за своё! А ты как думал?
— Твой выход к подножью высоты 235,8 согласован со штабом дивизии. Звони туда! Пусть они отменят свое распоряжение. Лично ты комбата можешь за руку не водить. Оставь проводников, пусть они его встретят у Царевича. У меня к тебе всё! Ты свободен! Можешь идти! Вернешься с задания, доложишь лично мне!|
Я вышел из блиндажа, поддал ногой валявшуюся на земле пустую консервную банку и выругался матом.
— Вы что? Товарищ гвардии капитан! — услышал я голос Кузьмы.
— Как что? Опять на побегушках, за других пахать! Пошли!
Как только спустились сумерки, мы вышли к Царевичу. Я взял с собой группу разведчиков. |Впереди идут три. Это наше, так сказать, охранение.| Нейтральную зону до реки проходим быстро, без остановки. Переправляемся на другой берег и |, не выжимая портки,| следуем дальше. При движении вперед замедляем движение. |Нужно следить за полетом трассирующих, за осветительными ракетами, которые с высоты бросают немцы.| Мы идем цепочкой друг за другом, тихо ступая по земле. На всех надеты чистые маскхалаты. Человека в халате темной ночью с двадцати метров не отличишь от земли, если двигаться плавно и не делать резких движений. Каждый раз, когда мы приближаемся к немцам, каждый по-своему переживает этот момент. У одного подавленное настроение, у других сосредоточены лица, а третьи как бы мысленно ушли в себя. Каждый по-своему встречает трассирующие пули.
Где-то правее, вдоль берега, слышны глухие удары тяжелых взрывов. Полета снарядов не слышно, |поэтому| трудно сказать, наши бьют или немцы.
Впереди на расстоянии видимости идет головной дозор. |Три разведчика.| За головным дозором следуем мы с Кузьмой, остальные ребята сзади. Кузьма следит за передними, я оглядываю местность и ищу в темноте немецкий передний край. |Между нами всеми локтевая связь в пределах видимости.|
Но вот вдруг дозорные встали. По молчаливому правилу замирает на месте Кузьма. Я останавливаюсь. За мной, как по команде, встали все остальные. Дозорные пригнулись и тихо подались в сторону. Это сигнал остальным занять оборону. Все, кто сзади лежат, смотрят в темноту. |Хоть мы и привычны ко всему, натренированы, у каждого из нас темное небо над головой и смерть за плечами.|
Дозорные поднимаются. |Что-то рассматривают внимательно впереди.| Рукой подают мне знак |, чтобы я приблизился|. Мы с Кузьмой поднимаемся и тихо идем вперед. |Те, что сзади, остаются лежать на месте.|
Подхожу к дозорной группе: у них в ногах тяжело раненый солдат лежит. Он ранен в живот, лежит на спине и тяжело дышит.
— Возьми его винтовку, воткни вверх прикладом! — говорю я тихо Кузьме. — А вы двое сделайте ему перевязку!
Один из дозорных уходит медленно вперед. Он будет вести наблюдение, пока мы занимаемся с солдатом.
— Братцы! Не оставляйте меня! — сипит на выдохе раненый солдат.
— Лежи! Не двигайся! — говорю я солдату. — Сейчас сделаем перевязку! А взять тебя с собой не можем!
— Не бросайте меня! — просит он тихим голосом.
— Лежи! Лежи! На обратном пути санитаров за тобой пришлем! Пойми ты! Мы разведчики!
— Извеняйте! Понял! — почти нараспев выдыхает он.
— Потерпи солдат! Немного осталось!
Подзываю Кузьму.
— У тебя фляжка с водой? Оставь ему! Он пить, видно, хочет.
— На, пей, солдат! — говорит тихо Кузьма. — Здесь чай холодный с заваркой и сахаром.
Я наклоняюсь над солдатом, еще раз оглядываю его. Перевязка закончена. Ранение не опасное. Осколком вспороло брюшину и не задело кишки. Крови он много потерял. Солдат боялся, что кишки вывалятся наружу.
— Теперь не вывалятся! — сказал я ему. — Лежи спокойно! Мы их бинтами привязали!
Много времени потратили мы около раненого. Летом ночное время короткое. Ночь в августе месяце скоротечна. Чуть задержался — и рассвет на носу.
А что делать? Брошенный на произвол судьбы раненый солдат действует на психику моим молодцам. Но вот все готово. Я поднимаюсь с колена и подаю знак двигаться вперед.
С каждой минутой подножье высоты приближается. Мы идем перекатами. Короткий переход, небольшая пауза, осмотрелись, послушали и снова вперед. Чем ближе к немцам, тем чаще остановки. Мы подолгу стоим, вглядываемся в темноту, прослушиваем ночное пространство. Впереди все недвижимо и тихо!
Вот мы снова тронулись с места. В темноте я оступаюсь в канаву, теряю равновесие и спотыкаюсь вперед. И чтобы не упасть, я вскидываю руку вперед, ищу рукой на земле опоры, рука моя попадает во что-то мягкое, липкое и вонючее.
Все эти дни над низиной Царевича громыхала бомбежка и стояла жара. Целыми днями мутное небо висело над окопами. Трупы солдат разлагаются за три дня.
Моя рука попадает в разложившийся труп. Что-то скользкое и липкое висит у меня на пальцах, когда я разгибаюсь, поднимаясь с земли. Я пытаюсь эту склизь стряхнуть, а она болтается и страшно воняет.
Кузьма подходит ко мне вплотную и по запаху чувствует, что, собственно, произошло. |Движение разведки вперёд останавливается.| Мне в лицо ударяет трупный залах слизи и к горлу подкатывается приступ тошноты. Я делаю нервные глотки, стараюсь удержаться от рвоты. Немец близко. Посторонний звук может сразу обнаружить нас. Я пытаюсь обтереть руку сорванной травой. Тру кистью руки о шершавую кочку. Я сгибаю локоть, а за манжетом рукава что-то тянется и страшно воняет.
Кузьма снимает с плеча мешок, достает флягу со спиртом, рвет зубами наружную упаковку индивидуального пакета и на марлевую салфетку льет спирт. Он подает мне салфетку понюхать. Запах спиртного тут же отбивает трупную вонь. Я обтираю пальцы и рукав, бросаю салфетку, кажется все в порядке. Можно двигаться. Я подаю команду рукой.
Через некоторое время мы подходим к подножью высоты. Низина, кусты и кочки кончились. Кругом открытое пространство, уходящее вверх. Приседаем на корточки, ждем, когда немец бросит очередную ракету или пустит очередь трассирующих над землей.
По длине промежутков между светящимися пулями и по их разбросу можно почти безошибочно определить расстояние до пулемета. Этот метод мы много раз проверяли на практике.
Когда не надо, они сыплют трассирующими подряд. А сейчас, когда нам дорога каждая минута, притихли и не стреляют! |Стой вроде как перед ними на коленях с протянутой рукой и как милости жди!|
У немцев на высоте |траншеи отрыты в полный профиль,| достаточно пулеметов и минометов. Не достает только колючей проволоки в четыре кола, да минных полей перед траншеей.
До немецкой траншеи по моим расчетам осталось метров сто |двадцать — сто пятьдесят|. Мы поднимаемся на ноги и снова медленно двигаемся в гору. Склон высоты становится все круче.
Я посматриваю влево и вправо: там постреливают и видно, как летят трассирующие. Направление мы держим правильно. Здесь пока встречных выстрелов нет. Нам нужно подойти еще ближе к ним |, метров на сто|.
Делаю знак сержанту Данилину, он идет впереди |, шагах в десяти|. Он останавливается. Я подхожу к нему ближе. Показываю ему знаком лечь на землю, а Кузьме накрыть нас с головой плащпалаткой.
Из всех разведчиков один Кузьма тащит на себе заплечный мешок. Остальные идут налегке.
Разговаривать на таком расстоянии от немцев нельзя. Разговор вполголоса мы ведем под плащпалаткой.
— Подойдем к немцам метров на сто! Разведешь ребят по фронту! Дистанция — двадцать метров. Пусть тут же окопаются. Саперные лопаты у всех есть. За три часа нужно успеть зарыться по грудь. Ты с ребятами останешься здесь до утра |завтра до ночи. С наступлением темноты| пошлешь двух связных к реке. Стрелковая рота подойдет туда в первой половине ночи. Солдат-стрелков будет выводить сюда лично комбат. Приведете его сюда, укажите рубеж, дождешься стрелков, сделаешь смену — и сразу назад. Часть роты будет находиться здесь, а остальных они выведут позже. У меня всё! Вопросы есть? Приступай к работе! Мы с Кузьмой возвращаемся к себе.
Разведчики остались. Мы с Кузьмой, не торопясь, потопали назад. По дороге к себе я зашел к начальнику штаба, доложил ему о намеченном рубеже. Он выслушал меня и остался доволен.
Добравшись к себе, я вызвал старшину и велел ему направить в нейтральную полосу двух санитаров.
— Пусть возьмут носилки! Я обещал раненому солдату! Санитарам передай! Если раненый в живот к рассвету не будет в санроте, то к ним будут приняты меры.
Потом мне рассказывал старшина, что посланные санитары подошли к раненому, обшарили его и сказали, что не могут взять, потому что пришли без носилок.
— Я послал для проверки Валеева. Он шел сзади них до самой реки. Когда они вернулись с пустыми руками, он повернул их назад. Носилки валялись у переправы. Вот, товарищ гвардии капитан, какие проходимцы еще встречаются здесь