|разведчиков|. И это не просто. Пришел, сказал: здорово братцы и по глазам все сразу узнал, кто есть кто и кто из них на что способен. Пока в деле не проверишь, сколько времени зря утечет. Как говорят: чужая душа — потемки! У наших в 52 полку свои заведенные обычаи, законы и порядки. А как они сложились здесь? Взвод полковой разведки — это вроде как обособленное, отдельное поселение эскимосов на острове в ледовитом океане. Я для них тоже новый человек. А мне нужно ровно за неделю узнать и отобрать людей, подготовить объект и взять контрольного пленного. Теперь у меня знакомство, считай, на самых верхах. Слово дал! Нужно торопиться. Если бы Сергей был со мной, я мог бы с ним пойти в разведку и вдвоем, взять с собой Валеева и провернуть это дело за пару дней. Сергей понимал меня по движению спины, а Валеев по тому, как Серега сопит.
«Как-нибудь обойдется», — думал я тогда по дороге в новый полк. Приду, посмотрю, разберусь и всё встанет на место. Солдаты из взвода разведки знают и слышали про меня. Наши старшины частенько встречались. Мы знали в общих чертах кое-что друг о друге. Разговор с начальником штаба полка, майором, состоялся у меня днем. А к вечеру я уже был во взводе разведки. Начальник штаба сказал прямо и без всякого тумана:
— Ты, капитан, в курсе дела |ведения разведки| последних событий. Отправляйся во взвод и помоги лейтенанту Ложкину. Ему туда прислали группу ребят из роты дивизионной разведки. У Ложкина с этой группой конфликты и нелады. Они не хотят подчиняться ему, вторую неделю сидят на нашем участке и, видно, бездействуют. Он приходил уже несколько раз сюда и жаловался на них. Приказ на захват контрольного пленного был уже давно! Они ссылаются на всякие причины, а Ложкин докладывает, что они не хотят на задачу идти. Чернова, что был в штабе дивизии, убило. Сейчас там назначили какого-то хохла. Он раздал разведроту по полкам. А наш командир полка требует с Ложкина решительных действий. Я прошу: пойди туда и разберись.
С командиром взвода, лейтенантом Ложкиным, я раньше несколько раз встречался, но не знал его как человека, как командира и разведчика. Теперь при свете коптилки, сидя во взводной землянке, я мог разглядеть его вблизи. У него было худое и нервное лицо, усталые ввалившиеся глаза от напряженной, тяжелой и непосильной работы |от бессонницы|. Он был молодой и издерганный |войной человек|. Рязанцев, тот был коренаст, плечист и почти всегда невозмутимо спокоен. А этот был высок ростом и худощав. Он как-то натянуто мне улыбнулся, увидев меня, когда я шагнул через порог. Мы поздоровались. Он глубоко вздохнул, посмотрел и с раздражением, устало сказал:
— Прошу тебя, гвардии капитан, займись этими прохвостами!
Я смотрел на усталого и изможденного |войной| человека. Рязанцева так не трепали. Рязанцев был у меня за спиной. Все удары сверху я принимал на себя.
— Торопиться не будем. Начнем всё по порядку. Пошли солдата и вызови старшину. Это первое. Второе, мне нужен ординарец.
— Вон Егора Фомичева возьми. Он был ординарцем у бывшего капитана.
К ночи приехал с кормежкой старшина, и с ним в землянку явился Егор. Я обещал Ложкину к ночи разобраться с дивизионной разведкой. Вызвал молодого лейтенанта, командира взвода:
— Я с тобой разговоры на моральные темы разводить не буду. Если не наведешь порядок среди своих солдат, лично расстреляю. Выведу вон туда в канаву и получишь пулю в лоб. Я не хочу до этого доводить, я хочу одним разом прекратить пустые разговоры. Иди и передай своим солдатам, что в полк прибыл разведчик гвардии капитан и что у меня личный приказ командира 5-го гвардейского корпуса генерала Безуглого Ивана Ивановича в течении недели взять языка. А вот бездельникам я даю на подготовку к боевому выходу всего два дня. 10 февраля я вместе с тобой выйду к переднему краю противника, и ты мне покажешь разведанный тобой объект.
Лейтенант из разведроты ушел. Я велел ординарцу подогреть котелок с едой и вызвал к себе старшину.
— Как у тебя ребята одеты? Оружие в порядке?
— Кормежка нормальная, одежда ничего. А оружие я не проверяю. За оружием каждый сам смотрит.
— На счет боеприпасов можешь мне сказать? У кого сколько гранат, запасных дисков набито, перевязочных пакетов штук по пять?
— А зачем по пять? По одному вполне достаточно.
— Ложкин! Ты его никогда не брал на захват языка?
— Не брал, а что?
— Ему |разочек надо| пора туда сходить, а то я смотрю, он жирком покрылся. Ему нужно все мелочи |амуниции| разведки тонко знать. Он давно у вас в разведке?
— Порядочно! Говорят, года два.
— И сколько раз под немецкой проволокой был?
— Не знаю!
Старшина слушал такой разговор, молчал и сопел.
— Дивизионные разведчики тебя, старшина, не касаются, а своими взводными ты обязательно займись. Сейчас дни наступают решительные.
Старшину я знал раньше в лицо. Несколько раз видел его в тылах дивизии. Я не знал |о его способностях, возможностях и продовольственных резервах| его по работе и не стал с ним заводить разговор о питании, скромно довольствуясь тем, что ординарец приносил с общего солдатского котла.
Ординарец был небольшого роста, крепкого сложения. Работал до войны в крестьянстве, был женат и имел детей. Чуть-чуть рябоватое лицо его [выражало] не то внутреннюю борьбу, не то заботы |опасность войны|. Он переживал за себя, за жену, за детей, за лейтенанта Ложкина и за всю полковую разведку. По-видимому, он не был трусом. У меня не было времени подробно разобраться в его характере |и человеческих недостатках и достоинствах|, но с первого дня я почувствовал, что он недолюбливал старшину. Судьба дала нам мало времени быть вместе на этой земле. Из всех людей, которых мне пришлось тогда знать хорошо, запомнился Ваня Ложкин. С ним мы |иногда| в свободные минуты говорили вообще ни о чем, обсуждали план операции, я ползал с ним на готовые объекты, проверял донесения солдат и давал советы.
— Не обижайся, капитан! У меня на этот счет свои соображения. Я устал от войны и от всего. Ты мне о деле говоришь, а я в это время совсем о другом думаю. Я думаю, как бы выбраться отсюда живым. Ты отобрал себе группу ребят, занимайся ими и готовь свой объект. Если мы не возьмем, тебе придется после нас со своей группой идти. И потом скажи, что это за порядок. Я должен дивизионную разведку с собой вести. Если раньше полковые работали отдельно, то с переводом в разведотдел Чернова под наше начало стали взвода разведроты отправлять. Это вполне устраивает штаб дивизии. Они не берут на себя подготовку солдат, не проводят операции и не отвечают за срыв разведзаданий. Теперь все спрашивают с нас, с полковых ребят. А эти прохвосты сваливают свои срывы и неудачи на нас и от дела отвиливают.
— Да! — подумал я. — Практика спаривания разведок оборачивалась развалом общего дела.
В армии не позволяют громогласно и вслух критиковать |распоряжения и| неверные решения и ошибочные приказы. Это была железная логика |метода| всех штабных, чтобы самим не попасть впросак. Все знали, что люди пошли и напрасно гибнут, что они ни на что не способны и явно тупы и глупы, но все будут стоять до упора на своем и доказывать необходимость такого приказа. Кому все это |одному или нескольким все это шло на пользу| выгодно? Я припугнул лейтенанта из дивизионной разведки, но не стал вмешиваться в их подготовку и действия. В ночь на десятое мы вышли с ним в нейтральную полосу. Он показал мне горку, куда его ребята нацелились. Когда мы вернулись, я ему сказал:
— Считай, что через пару дней |на бугорок| ты сюда за языком пойдешь!
— Послушай, капитан! — сказал мне Ложкин. — Напиши в дивизию, чем занимаются здесь дивизионные разведчики. Их лейтенант еще вчера куда-то сбежал. Как ты вернулся после проверки, так и исчез сразу. Солдаты без него не хотят идти в ночной поиск. Говорят: мы больные.
— У меня сейчас дел по горло! — ответил я. — Мне нужно со своей группой готовить объект, а я со штабом дивизии затею переписку, начнут вызывать, делать очные ставки. А вообще-то раз ты просишь, то напишу. Они могут нам все дело сорвать.
Вот оно это донесение:
Начальнику штаба 17 гв. СДКД гвардии полковнику Карака.
Доношу, что в ночь на 13 апреля 44 года в ходе подготовки операции по захвату контрольного пленного, план операции с дополнениями и изменениями прилагаю, произошел массовый отказ выхода на исходное положение. Изменение в составе разведгруппы были согласованы с командиром взвода полковой разведки. Характер и время подачи сигналов, время выхода на объект, схемы и ход операции согласно плана были уточнены.
Операцию готовил командир взвода пешей разведки 48-го гв. сп гвардии лейтенант Ложкин И. Е. Группа разведчиков из дивизии в количестве 15 человек была подчинена ему на время операции. В период подготовки операции атакующие и прикрывающие группы неоднократно выводились на место, где велось ночное наблюдение и изучение объекта и огневых точек противника. Атакующие группы и захватпары выходили на исходные положения. Там они уясняли особенности местности, характер сооружений и состояние объекта.
Перед выходом на исходное положение в разведгруппе 3-й ОГРР произошел коллективный отказ разведчиков от выполнения задания. Несколько человек перед выходом в строю заявили, что за проволоку к немцам не пойдут. Когда стали выяснять причины и фамилии отказавшихся, то фамилии свои они отказались назвать. Двое из них оказались достаточно храбрыми. Это рядовой Шуманёв и рядовой Попов. Шуманёв мотивировал свой отказ следующими словами:
— У меня нет охоты умирать за таких разведчиков, каких у них во взводе развели.
Попов свой отказ мотивировал ночной куриной слепотой.
Все это произошло в отсутствии командира взвода 3-ей ОГРР, фамилию которого я не знаю. Он 10 февраля после выхода со мной к месту объекта сбежал и исчез, покинув своих солдат. Старшим в группе был назначен помкомвзвод Котов.