Варан стоял и смотрел на дело исцарапанных рук своих.
…А что ему за дело? Нила может хоть весь Круглый Клык водить в ту пещеру, где сухая трава и книга с размытыми страницами… Сегодня она повела туда богатого горни. Кого водила раньше, пока Варан сидел в Тюремной Кишке? Их так много, богатых, щедрых; кто-то, может, и сподобится на дорогой подарок — ожерелье… На подарок, который можно носить, не таясь. Который не заберут стражники, не обвинят в мошенничестве или воровстве…
…А что ему за дело?
Она скажет: я не просила тебя ни о чем. Никаких подарков. Не считай, что я в чем-то виновата, что ты из-за меня попал в беду. Ты пострадал из-за собственной глупости и спеси… Ты поддонок, а я наполовину горни. Знай свое место…
Кровь из расцарапанного уха заливала воротник тонкой нитяной рубашки — дорогой, между прочим, мать купила ее на радостях — оттого, что сын вернулся… Варан обнаружил, что идет назад. Медленно, спотыкаясь, но идет — к морю, к пещерам.
Он развернул себя, как разворачивают тачку. Домой, приказал. Мама ждет, и отец тоже.
Солнце коснулось моря. Варан смотрел на огненную дорожку, по которой шагать бы и шагать — в те края, где деревья растут до неба.
Надо умыться, подумал отстраненно. Я, дурак такой, перемазался по уши в собственной крови. Что подумает мать, когда увидит? Надо искупаться и рубаху застирать…
Он повернул обратно и через несколько шагов побежал.
Не свернул на тропинку, ведущую к пещерам; добежал до края скалы и, оттолкнувшись, с разбега полетел вниз.
Так ведь можно угодить и на камень, подумал уже в полете.
Море и небо перевернулись. Мелькнул закат и погас. Варан пробил собой водную гладь и снова, в который раз, подумал: будто ныряешь в тугой барабан или бубен…
Вода перед глазами немножко замутилась — это смывалась кровь.
Он повисел, отдыхая, в вихре пузырьков. Потом, сильно ударив ногами, пошел на поверхность. Отдышался и огляделся; скала нависала стеной. Высоко в небе покачивались кроны шиполистов.
Отсюда на сушу был один только выход — маленький сквозной грот, который можно было найти, только зная приметы. Варан последний раз оглянулся на солнечную дорожку — и нырнул в темноту.
…Он подстережет их! Они непременно поплывут здесь, возвращаясь к змейсовому стойлу. Он спрячется в воде, в тени, и услышит их разговор…
…Позорище. Отвратительно. Подло.
…Так что же, сидеть на камне, как статуя Императора, и дожидаться голубков?
Он не успел ничего решить. В глубоком гроте послышался голос Нилы. Звук искажался, многократно отражаясь от стен и воды, но уже через несколько минут Варан смог различить слова:
— Круча! Н-но! Пошла, хорошая, Журбинушка, пошла!
Еще было время спрятаться.
Вода в пещере заходила волнами. Из темного узкого хода показалась Журбина; она шла, высоко подняв рогатую голову, из широких черных ноздрей вырывался водяной пар. Варан не думал, что ему так приятно будет снова увидеть склизкую чешуйчатую тварь.
На спине у Журбины сидел горни в куртке и штанах из кожи сытухи — такие продают на базаре приезжим «на память». Длинные мокрые волосы наездника прилипли к голове. Это был его могущество Императорский маг Круглоклыкский, горни Лереаларуун, или как его там. И он без всякого удивления приложил палец к губам; из темноты показались Кручина со всадницей. Варан сидел на мокром камне, скорчившись, как больная жаба.
— Ой! — только и сказала Нила. — Как?!
Варан не смотрел на нее. Смотрел на мага; тот снова казался с виду едва ли не ровесником — лет девятнадцать от силы. Подмастерье…
Змейсихи тоже заметили его. Забили хвостами; Журбина, неся на спине мага, подплыла совсем близко.
— А это мой помощник, — Нила улыбнулась магу. — Варан… Вот только не знаю, как ты сюда?..
— Со скалы прыгнул, — сказал Варан. — Поднырнул…
Зависла коротенькая пауза.
— Я думал, вы давно вернулись, — зачем-то соврал Варан.
Нила смотрела на него с подозрением.
— Садись, что ли…
И протянула руку.
От прикосновения ее ладони Варану сделалось горячо. Он взобрался на седло у Нилы за спиной; Кручина зафыркала. Маг держался на расстоянии вытянутой руки и, как казалось Варану, замечал малейшие подробности — изменение цвета кожи, изменение температуры щек, реакцию зрачков…
— Ты весь порезанный, — сказала Нила. — Дрался, что ли?
— С шиполистом.
Нила покосилась через плечо:
— Серьезно?
— Случайно, — снова соврал Варан.
— Журбина, вперед! — приказала Нила. Змейсиха скользнула вперед, оставляя за собой расходящийся волнами след. Маг в седле не обернулся.
Длинные волосы Нилы колыхались у Варана перед лицом. Слабо соображая, что делает, он намотал их на кулак.
— Ты что? — шепотом выкрикнула Нила.
— Где вы были? — Варан тянул и тянул, запрокидывая голову девушки назад. — Ты хоть знаешь, кто это?!
— Какая мне разница… Отпусти, придурок!
Кручина заволновалась. Застучала по воде хвостом.
— Перестань! — выкрикнула Нила громче.
— Ты была с ним? Была, да?
Нила ударила его локтем под дых — сильно и очень точно. Варан соскользнул с седла и чуть было не сдернул девушку, но Нила уцепилась за уздечку и не далась. Варану пришлось выпустить ее волосы; он кувыркнулся в воду, а когда вынырнул — Кручина ушла далеко вперед. Варан остался один в темноте. Свет, проникавший снизу, из моря, слабел с каждой минутой.
Он поплыл вперед и плыл, наверное, не меньше получаса. Совсем стемнело; хорошо, что в этой части маршрута трудно было заблудиться. Варан плыл вдоль стены, время от времени нащупывая камень правой рукой.
Потом море засветилось.
Искры разлетались под руками, вертелись в водоворотах, вспыхивали и гасли, но не давали света. Варан плыл.
Потом впереди — там, куда он стремился, — рассыпалось зарево, и в сполохах зеленоватых искр возникла огромная — в темноте все кажется больше — змейсиха.
— Эй, — тихо сказала невидимая Нила. — Ты тут?
— Да, — отозвался Варан.
— А я думала, ты утонул, — сказала Нила. Варан не ответил.
— Ты дурак, — сообщила Нила.
Варан молча согласился. Может быть…
— Давай руку, — сказала Нила.
— А я не вижу где…
— Да вот…
Он снова взобрался в седло за ее спиной.
— Какой ты холодный, — сказала Нила. — Бр-р…
И, повернувшись, обняла его за шею.
С самого утра она показывала «этому хлыщу» все подводные пещеры, до которых можно было добраться верхом. Они наскоро пообедали жареными моллюсками; они почти даже не говорили — только о деле. Сам по себе хлыщ ныряет, как надутый воздухом шарик, — голова вниз, все остальное на поверхности. Но он довольно быстро научился нырять на Журбине и вообще неплохо сошелся со змейсихой. В конце концов, они пробрались даже в тот колодец, ну, помнишь, там такой опасный узкий проход… Хлыщ не испугался и пожелал увидеть его тоже. Чего-то искал, но не нашел ничего, кроме дохлой змеи. Как она туда попала? Может, течением прибило?
Нила рассказывала, а Варан сидел у костра, сушил рубаху и слушал.
…В конце концов, они оба совершенно измотались — он потому, что относится к самой худшей породе изнеженных горни, а она потому, что все-таки за него отвечает, а шли они по таким местам, куда гостей водить опасно. И когда перед самым почти стойлом из воды вдруг вылез Варан со своими дурацкими, ну просто идиотскими подозрениями…
— Знаешь, я бы тебя утопила. Велела бы Кручинке пару раз хвостом стукнуть… Может, и жалко было бы потом.
— Кручинка меня любит больше, чем ты, — сказал Варан.
— Дурак, — Нила отвернулась. — Знаешь, что тут было… из-за тебя?
— Опять я виноват…
Пламя костра высвечивало стены, узор мха на камнях, рисунок трещин. Варан хотел рассказать о комнате, обшитой деревом, о прожилках для соков, когда-то текших внутри столетних стволов, — но испугался, что это не к месту. Или что Нила не поймет.
Дым тянулся вверх. Искал путь наружу. Вытягивался в дверной проем.
— Скоро конец сезона, — сказала Нила.
— Ты вернешься на Малышку? — спросил Варан, обрадованный возможностью сменить тему. Нила покачала головой:
— Мать… Ну, короче, мать договорилась, чтобы меня взяли наверх. Княжна, ну, Князева дочка, хочет большую свиту…
Варан молчал, пораженный этой новой бедой.
— Я думала, — отрешенно продолжала Нила, — что ты… Ну, что тебя уже — все… Поэтому согласилась. А теперь поздно менять… Слушай, может, и тебе… Тут, наверху, тоже люди нужны. Хоть бы и на пристани…
Варан вспомнил причальника Лысика.
— Нет. У меня дом, поле, отец, мать, сестры… И ведь мы хотели пожениться — ты помнишь?
Нила отвела глаза:
— Помню. — Нила пожала плечами.
— И что теперь?
— Не знаю.
— У тебя кто-то есть? — свирепо спросил Варан.
Нила улыбнулась:
— Нет… Когда ты ревнуешь, ты смешной.
— Смейся, — предложил Варан. — А ты знаешь…
Он вдруг вспомнил, что не успел сообщить Ниле о том, кем на самом деле был «этот хлыщ». Он уже открыл рот, чтобы сказать, чтобы увидеть на ее лице растерянность, недоумение и страх — и вдруг понял, что говорить ни в коем случае нельзя. Так она забудет его через день — а зная, станет вспоминать сегодня и завтра, перетряхивать в памяти детали, придавать им новый смысл; незначительный образ «хлыща» укрепится и вырастет, питаемый любопытством…
— Что? — спросила Нила.
— Ничего, — Варан отвернулся. — Давай спать.
На другой день он провел по малому маршруту чьего-то зазнавшегося слугу — самоуверенного и наглого, в отсутствие хозяина мнящего себя господином. Варану, впрочем, было не привыкать — он ни разу не потерял терпения. Уходя слуга бросил ему мелкую монетку на чай; Варан поймал.
Больше заказов не было.
Варан оседлал Журбину (Кручина, чем дальше, тем свирепее проявляла норов) и отправился в пещеры — один. Добравшись до «каменного сада» — места, где была найдена сотка, — натянул поводья и велел змейсихе остановиться.