Пристань, видавшая всякое, заорала в один голос. Варан наклонился над каменной кромкой и успел увидеть, как мертвый винт проваливается в облака…
Длинных несколько минут после этого ничего не было слышно. Причальники, работники и Варан сидели и стояли, глядя кто вверх, в зеленоватое небо, кто вниз, на облака.
Начальник пристани доложил князю. Тот послал вниз стражника на крыламе. Через несколько часов на пристани узнали новость: винт разбился, Ройка разбился, Варанов отец цел, второй винт работает.
О том, что сказал староста Карп, ничего не сообщали.
В тот вечер Нила опять плакала. Она умоляла Варана дать ей клятву, что тот никогда больше не войдет в корзину винта; Варан не мог дать ей такой клятвы, и оттого она плакала горше, а Варан злился — и раздражался оттого, что не может справиться с этой злостью. Наконец он оставил Нилу и вышел из пещерки, служившей им убежищем, под звезды.
Он бродил по каменной пустоши и смотрел на башню. И думал, на этот раз угрюмо: как ты там? Не спишь? Башня оставалась темной. Ни лучика.
Спустя два дня — Варан уже устал ждать — поднялся отец. Он выглядел усталым, но не побежденным; конечно, староста первым делом обвинил в гибели зятя винтового Загора. Конечно, винтовой Загор напомнил ему, что именно он, Карп, чуть ли не силой заставил Ройку подняться. Предложил старосте самому сесть на оставшийся винт. Или найти охотника — после того, как чуть не все селение видело, что осталось от бедного Ройки… И напоследок — сложил с себя полномочия винтового. Пусть, мол, староста сам объясняется с горни насчет воды и прочего.
— Ты бы видел его лицо, — говорил отец с мрачным удовлетворением. — Похоже, Варашка, с этой стороны нам беды не ждать — пока во всяком случае. Парня жалко… Жалко Ройку, говорю, но Карпу уже со всех сторон тыкают: зачем выжил, мол, Варана, кого теперь найдешь винтовому в подмастерья… Погоди, может, и вернешься скоро… Мать-то как обрадуется…
Варан вообразил, как на такую перемену в судьбе откликнется Нила, и вымучил улыбку.
Вечером, под мигающими звездами, он вдруг решил свою судьбу. Так лихо решил, что даже споткнулся о камень. Остановился.
Им с Нилой не жить на Круглом Клыке, ни сверху, ни снизу. И на Малышке им не место. Они уйдут в далекие земли — уплывут. Все равно как. Должен быть способ…
Варан нашел место, где в сезон любил сидеть над морем, смотреть на огоньки кораблей и мечтать. Теперь здесь было ветрено и холодно, огней не было, моря не было, только дышали под звездами мертвенно-серебряные облака. Варан плотнее закутался в сытушью куртку.
…Можно уйти с плотогонами. Конечно, это крайний случай… Сам-то он теперь сможет ходить в колесе, но вот Нила… И плотогоны…
Можно уйти в сезон, это вполне возможно. Накопить денег. Купить место на кораблике попроще. Или временно наняться гребцом, а за Нилу заплатить из жалованья…
Варан смотрел на звезды, а перед глазами у него стояла карта: серое море, Император глядит сверху, Шуу пялится снизу, а между ними — берега, берега, извилистые кромки… Как прожилки в темной древесине…
Он обернулся на башню.
Башня оставалась темной.
Нила очень уставала на своей службе. От нее ничего особенного не требовалось — подавать мелкие вещи, внимательно слушать, вовремя улыбаться; тем не менее она возвращалась из покоев княжны едва живая, отупевшая, безвольная.
Варан не решился сразу сказать ей о своем решении. Подумал: лучше утром.
А утром ветер завывал во всех щелях, напоминая, что убежище их временное, а у Нилы есть свои собственные уютные покои, куда Варану ход заказан. Солнце тыкалось сквозь камни, ложилось на пол сверкающими кляксами, заставляло морщиться, и Варану показалось, что Нила недовольна им. Что она ждала от него другого, а он не оправдал, не смог, не проявил достаточно усердия. И сам морщился, давая повод заподозрить его в нелюбви…
Нила ушла, всхлипывая, и Варан понимал, что княжна снова будет недовольна — зачем ей в свите столь кислая физиономия? Но главное — он опять ничего не сказал Ниле, побоялся сказать, побоялся, что невеста посмотрит на него, как на сумасшедшего.
Надо было чем-то занять себя. Отец поднимался вчера — значит, сегодня на пристани делать нечего. Можно, конечно, грызть сушеную рыбу с работниками, травить байки с причальниками, в который раз обсуждать ужасную гибель Ройки…
Варан до капельки выпил воду, которую Нила принесла для него из покоев, и вышел под солнце. Широкополая шляпа, раньше принадлежавшая кому-то из слуг, прекрасно затеняла лицо, можно было гулять даже в полдень. Очки, прежде натиравшие переносицу, совсем почти не чувствовались — он привык.
Варан вдохнул ветер — и первым делом посмотрел на башню. И вовремя посмотрел.
Высоко — в зените — летела повозка. Четыре птицы, запряженные попарно спереди и сзади, тянули крылатую конструкцию: Варан знал, что «летучие кареты» строят из полотна и перьев, дерева и рыбьего уса. Треугольные крылья торчали по обе стороны повозки, но не взмахивали — как будто грандиозное сооружение было слишком величественно, чтобы стараться самому, хватит того, что вокруг надрываются крыламы…
Повозка описала широкий круг над башней. По всему острову выглядывали из окон и щелей любопытные головы, кое-кто выбежал на улицу: вот так новость, межсезонье — и такие гости.
Заиграла труба у княжеского дворца. Засуетились стражники. Крыламы, на минуту зависнув в воздухе, медленно стали опускаться на специальную посадочную площадку.
Варан знал, что хозяин повозки прилетел не к князю.
Он вернулся в пещерку, где ждала сезона парусная лодка, и растянулся на своей подстилке. Бежать, толкаться, выведывать — небезопасно, да к тому же бесполезно: никто ничего не скажет. Никто ничего не знает сам. Ну, прилетел посланец от Императора… Ну, к господину Императорскому магу… Вечером сходить на пристань, может, кто-то что-то разузнал через знакомых слуг…
Он проснулся через несколько часов оттого, что во сне его хлопали крылья. Вскочил, едва не стукнувшись головой о нависающую корму. Затряс головой — крылья хлопали наяву, ветер, распахнувший двери, гулял по камню смерчиками перьев и пыли.
Варан метнулся наружу.
На ближайшей скале стояла небольшая серая крылама. Всадник ее был одет неподходяще для верховых прогулок — на нем была широкая светлая хламида, длинная, переливающаяся складками. На указательном пальце поблескивал под солнцем красный камень. Лицо было закрыто серебряной сеточкой стражника.
— Садись…
Отплевываясь от перьев, Варан взобрался в седло за его спиной. Уже на взлете оглянулся: далеко на северо-западе, над самым горизонтом, едва маячили четыре крыламы, запряженные в летающую повозку.
— Хочешь пить? — Маг плотно задергивал занавески.
Варан не отказывался. Здесь, наверху, ему хотелось пить почти всегда — несмотря на то, что отец возил ему снизу полные фляжки.
— Что ты надумал? Я ведь еще с утра вышел продышаться, нюхнул — батюшки, весь остров провонялся твоей решимостью…
— Ты смеешься, — сказал Варан, отнимая от губ железную кружку.
Маг вышел из-за расписной тканевой ширмы. Вместо блестящей хламиды на нем был светлый костюм, в котором Варан увидел его впервые. Разумеется, чистый, сухой и отглаженный.
Варан огляделся. Комната хранила следы чужого присутствия: две большие раковины с остатками снеди… Второе кресло перед столом… Строго сдвинутые ширмы… И большой прозрачный сосуд, до половины наполненный мутноватой жидкостью. Под взглядом Варана маг убрал сосуд на полку.
И еще — в комнате был запах. Несмотря на то, что, отправляясь за Вараном, маг оставил все окна открытыми.
— Можно спросить?
— Кто это был? Да так… чиновник. Садись… Ты решился уехать? Я не могу дать тебе карту, или ты ее погубишь, или тебя из-за нее убьют. Найди себе ракушку большую и сделай хорошую копию…
Варан смотрел, как он роется в сундуке, как извлекает и разворачивает карту. Бумага похрустывала, и от этого хруста кожу царапал озноб.
— Ты ведь не Император, — пробормотал Варан.
— Правда? — хмыкнул Лереаларуун.
— Тогда кто ты, Сполох?
Не глядя на него, маг расстелил на полу карту. Взял со стола перламутровую раковину с остатками трапезы, выкинул объедки за окошко, на секунду впустив в комнату солнечный луч. Варан зажмурился.
— На, — маг бросил раковину к его ногам. — Возьми царапалку — и займись… чем болтаться без дела.
Варан нашел в кармане писчий ножик. Сел на пол. Маг примостился на краю стола, закинул ногу на ногу:
— Всем отпрыскам всякого Императора дают одно и то же имя.
— Так ты… — Варан помолчал. — Я догадался.
— Ты необычайно проницателен.
— Ну прости, — сказал Варан, рассматривая большую кричайку в левом нижнем углу карты. — Я всего лишь глупый поддонок… Что значит «всякого Императора»?
— Император бессмертен… как вечен трон. Но трон, как и всякую мебель, приходится чинить. А императоры сменяют друг друга, чтобы Император никогда не умер.
Варан поколебался.
— А… сын Императора и одновременно маг… Так бывает?
— Не бывает. Не было до сих пор. Это мой козырь — и одновременно мое проклятие. Тут либо на трон, либо… либо вообще никак.
— А твоя мать…
— Давай не будем о моей матери. Во дворцах, знаешь, тоже есть сложенные кем-то печи… Отца своего я никогда не видел, но это неважно.
Варан провел ладонью по перламутру. Увидел внутри раковины собственное искаженное отражение.
— Но что ты здесь делаешь? — спросил тихо.
— Жду решения своей участи, — сухо ответил Сполох.
— И кто ее решает?
Маг сидел, постукивая пяткой по деревянной ножке стола. Смотрел в окно, как будто мог видеть сквозь плотно задернутую штору.
— Наследников много. Император дряхл. Кланы, возглавляемые моими братьями, ведут затяжную войну, о которой тут, на Круглом Клыке, не имеют понятия, — даже князь. Я сижу здесь — меня убрали с глаз долой, спрятали в тайник, чтобы вытащить оттуда, когда кто-то победит…