Тюфа закрыла глаза, мешком разлеглась у ног Варана.
— Вы нездешняя, — сказал Варан.
Женщина чуть подалась назад:
— Я десять лет здесь живу…
— А до того жили далеко.
— Да, — подумав, признала женщина. — Двадцать дней пути…
— Ого, — сказал Варан.
Женщина осмелилась выйти из-за сарая и даже сделать по направлению к Варану маленький неуверенный шаг:
— Вам-то зачем огокать… Вы с побережья… Почему вы сказали, что я нездешняя?
— Потому что здешние не станут всерьез бояться путника и любого, что он приведет с собой.
— А, — сказала женщина после коротенькой паузы. — Я не подумала.
— А ваши дети уже знают. И потому не столько боятся, сколько любопытствуют. Ведь это ваше поле? И ваш пруд? И лес тоже ваш?
— Лес только для старика, — сказала женщина. — Только старик с ним ладит. Детей пускает погулять… но и только.
— Вы когда-нибудь видели, как разбойники нападают на такой вот… хутор в степи?
— Император миловал, — пробормотала женщина.
— А я видел, — сказал Варан. — Только там было болото. Хозяева болотную ягоду очень любили. Целые кадушки у них стояли во льду…
— А разбойники?
— Разбойники? Ничего… Трое их было. А болото большое. Ну и…
— Сгинули?
— В первый раз видел, как болото добычу гонит, — признался Варан.
— Не бывает, — сказала женщина с упреком. — Болото гнать никого не может, оно же медленное. Я думала, вы правду — а вы байки травите… Нехорошо!
Она повернулась и ушла. Тюфа вздохнула.
— Пришел бы к тебе кто-то, — вполголоса сказал Варан, — и сказал: в двадцати днях пути живет твой суженый, собирайся… Что бы ты сказала, а, Тюф?
Скотинка не ответила.
— Разумеется, он был здесь, — спокойно сказал хозяин.
К вечеру снова собрались тучи. Поднялся ветер, отовсюду доносились шорохи и голоса: от степи. От поля. От пруда. Надо всеми вздохами и стонами нависал, то возникая, то отдаляясь, глухой рев леса.
Дети спали — или притворялись, что спят. Взрослые торопились покончить с остатками дневных хлопот. Хозяин и Варан сидели на лавочке у дома, хозяин курил, огонек в его трубке разгорался и гас.
— Я еще в парнях ходил, — сказал хозяин. — Мои старики этот дом и ставили, они же поле поднимали, они же запруду делали и все, что надо. Нас было четверо детей, но одна сестренка померла, под полем до сих пор лежит… Тогда здесь были соседи. Там, где сейчас ельник этот, поле у них было и дом… Трудно на новом месте, понимаешь? Он шел. Вот такой, как ты рассказал: средних лет, лысоватый, в руках палка. Мимо них прошел… у моих стариков остановился и попросил ночлега. Ну, правила знаем: пригласили огонь разжечь, вот как тебя… Он и разжег, — хозяин замолчал, и уголек в его трубке вспыхнул ярче.
— А может, это был не он? — спросил Варан. Шум ветра налетел и заглушил конец его фразы, но хозяин и сам знал, о чем собеседник спросит.
— Соседи-то наши… страшное дело. Работящие были, не безрукие… а детей все нет и нет. Поехали на ярмарку… прошел срок — и сын. Отец чуть не прыгал от счастья. Потом задумался… И решил, что сын чужой. Правда это или нет — но зарезал пацана и под поле положил. Поле после этого вроде как умом тронулось… Жена его сбежала. И сам он помер. Дом развалился, там теперь ельник, ты видел… А у нас? Жена у меня, — он понизил голос, — смолоду была страшна, как… вот как твоя скотинка. Все ей не нравилось. И она мне — ну ни уму, ни сердцу… С тех пор как он огонь разложил — все выправилось. И она мне по нраву, хоть и старуха совсем. И я ей. И дети… Это еще что! Мои-то мужики все хотели себе жен сами выбрать. Не на такого напали — я им выбрал, я и привез. Рева было поначалу, а теперь? Душа в душу! И внуки один за другим — все здоровые. Поле родит. И спокойно на душе. Если бы…
Хозяин замолчал. Сокрушенно покачал головой:
— Счастливый дом наш, бродягой отмеченный… А придется бросить. Маг этот, чтоб его… сгонит. Не сегодня… но сгонит, чувствую. Ярмарка вот — надо будет малых отвезти, отдать куда-то в учение… подальше отсюда. Ты с нами на ярмарку не пойдешь?
Хозяин спросил как бы невзначай, но Варан прекрасно понимал его интерес. Здоровый взрослый мужчина — лишний куль поклажи, товар здесь не возят, по этим холмам приходится все носить на себе…
— Нет, — сказал с сожалением. — Мне дорога на восток.
Хозяин свесил трубку между коленей.
— Ну, так он тебя встретит… А даже если не встретит — как пойдешь по дохлой земле? Там же все мертвечина…
— Не всю же степь он уморил, — предположил Варан.
— Кто знает… — хозяин вздохнул и замолчал надолго. Без скрипа приотворилась дверь. Выглянула хозяйка:
— Спать пойдете? Я Варану на сундуке постелила…
— Сейчас, — отозвался хозяин. — Докурю.
Дверь закрылась.
— Скажи, — начал Варан. — Когда он огонь разводил… кто-то из ваших догадался, что это он? Ты сам — догадался?
— Трудно теперь вспомнить, — признался хозяин. — Потом уже, задним умом… Давно это было.
— Давно… — пробормотал Варан, не скрывая разочарования.
Свет в окнах погас. Варан перестал видеть собеседника.
— Ты небось думаешь, — сказал хозяин в темноте, — придешь вот так к кому-то… а тебе и скажут: вчера приходил, туда-то направился. Ты тогда за ним… и нагонишь в дороге. Веришь, что нагонишь?
— Верю, — сказал Варан.
— А не нагнать, — хозяин снова вздохнул. — Его нельзя нагнать, понимаешь? Ты вот ходишь, ищешь, как все люди, — из одного места в другое, потом в третье. А он не ходит, как все. Он появляется и исчезает — то здесь, то на побережье, а то и вовсе в столице, у Императора под носом… Как ты думаешь, поломает Император лесовиков или они вывернутся?
— Не знаю, — сказал Варан. — Поначалу, когда я о нем спрашивал, на меня смотрели, как на припадочного. Говорили: не бывает, детская сказка…
— Сказка?!
— Да… вот ты о нем точно знаешь. А они не верят… у них он не бывал уже сотни лет…
— Где это — «у них»?
— Неважно, это так далеко отсюда… Красные Пади, слышал?
— Нет.
— И не надо… За сотни лет у них не родилось ни одного мага. Нет, им-то кажется, что все нормально, земля процветает…
Варан оборвал сам себя.
Трубка хозяина догорела. Время было идти спать, но оба медлили.
— Жениться бы тебе, — сказал наконец хозяин. — Поставить дом. Приручить поле. У нас тут хорошо к путникам… всякий путник — будто подарок… Но ты ведь не мальчик уже, правда? Всю жизнь ходить, ходить… Лечь все равно придется. И ляжешь не на своем поле, а достанешься чужому болоту… Зачем?
— Ты не веришь, что я его найду? — Варан улыбнулся.
Хозяин поднялся:
— Пойдем… Ты устал, правда? Я устал… Ты знаешь что? Ты загадай на сон. Что приснится — так и поступи. Приснится тебе, например, что на ярмарку идешь, там себе девушку высматриваешь хорошую, красивую, работящую… Сон — хороший советчик, а в нашем доме все сны — с умом…
Слушая его приглушенное бормотание, Варан шагнул в теплую, пропахшую травами темноту благословленного дома.
Ему снилось, что винт замер посреди неба, сложил лопасти и вот сейчас начнет падать.
Ему снилась Нила верхом на крыламе. Нила кружила, обдавая Варана ветром, и кричала ему, но он не мог разобрать ни слова.
Ему хотелось, чтобы падение поскорее началось, потому что висеть вот так без движения было уже нестерпимо. И он понимал — когда вокруг корзины завоет ветер, последний шанс услышать Нилины слова будет потерян навсегда…
Он проснулся от шума ветра и сразу понял, что и все другие в доме не спят. Ветер ревел в дымоходе, снаружи стенало и жаловалось поле, выл лес, заглушая голос степи. В разыгравшейся буре было что-то неестественное, надсадное: бури в степи случаются, но это не повод, чтобы вот так неприкрыто орать от страха…
Он бесшумно сполз с сундука, на котором спал. Подобрался к окну, занавешенному плотной тканью. Приоткрыл уголок.
Небо было закрыто тучами, почти как в поддонье. На бурых клочьях туч играли синие блики.
Гроза?
Кто-то за его спиной резко отдернул занавеску в сторону. Варан узнал хозяина.
Наверху заплакал ребенок.
Сыновья хозяина уже одевались, ругаясь и сталкиваясь в темноте. Кто-то засветил свечу, Варан увидел бледное, очень спокойное лицо хозяйки. Старшая невестка стояла с ребенком на руках, в ее больших глазах отражались, как цветы, дрожащие язычки свечки.
— Что это? — тихо спросил Варан хозяина. Тот закряхтел в ответ.
Когда открывали дверь, ее чуть не снесло с петель. Хозяин, обернувшись, крикнул жене:
— Запри! Кочергой запри, ну!
Варан огляделся, разыскивая Тюфу.
Ветер не имел направления — дул отовсюду. В степи, совсем неподалеку, стояли два серых коренастых смерча. Поле уже не ходило волнами: несжатая половина колосьев лежала на земле. Поле прижимало колосья, как Тюфа, явившаяся из-за сарая, прижимала уши к голове.
Хозяин и два его сына остановились посреди двора — спиной к спине, оглядываясь, явно не зная, куда бежать и что делать. Варан кинулся к дозорной вышке; если ему и кричали предостережения, в вое ветра их все равно не было слышно.
Вышка раскачивалась и трещала. Варан понимал, что до самого верха подниматься нельзя ни в коем случае — снесет вместе с лестницей. Но ему и не нужно было до самого верха — только заглянуть за гребень холма на востоке…
Тюфа завыла, перекрикивая ветер. Каково-то было Подорожнику, когда он спустился в бездну в поисках фальшивого клада, когда его мотало на веревке, вертело, грозило размазать по каменной стене…
Варан остановился, прижавшись к лестнице всем телом.
Над холмом на востоке синие сполохи были ярче. От невидимого в темноте замка вереницей тянулись синие и белые мерцающие шарики, будто нанизанные на нитку. Как летящее в небе огромное ожерелье.
«Ожерелье» тянулось прямо на Варана.
Вышку качнуло, и он едва удержался. Занозил руку, поспешил вниз, мысленно умоляя старое дерево потерпеть еще немного и не падать. Вышка снизошла к его просьбе и свалилась только тогда, когда до земли оставалось не больше человеческого роста.