Варавва. Повесть времен Христа — страница 15 из 31

— Юдифь, твои обвинения напрасны, — защищался Варавва.

— Тогда идем, — шептала ласково Юдифь, сильнее прильнув к нему. — Видишь, как я тебе доверяю? Мы пойдем медленно и осторожно… Тропинка где-то здесь, недалеко…

— Найти ее в этой кромешной мгле — все равно что отыскать жемчужину на дне морском, — все еще надеялся отговорить любимую Варавва.

Но она были по-царски непреклонна.

— И все-таки мы не останемся здесь! Если ты любишь меня…

Варавва задохнулся от объятий ее ласковых рук.

— Я так люблю тебя, Юдифь, — наконец смог выговорить он, — что могу возненавидеть! Ты непостоянна, как ветер! Скажи, пока я был в тюрьме, кем ты повелевала?

— Жестокий! Ты устраиваешь сцены ревности, когда мне угрожает опасность! Спаси меня, и ты будешь вознагражден! Но ты не можешь двинуться с места, где царит мрак, вызванный чародействами Назарянина Иисуса, потому что дорожишь своей жизнью больше, чем моей!

— Юдифь! — отчаянно воскликнул Варавва. — Не произноси имя умирающего Пророка! Ты смеялась над Его страданиями, и как только были произнесены твои жестокие слова, страшная тьма окутала нас. Пойдем! Я подчиняюсь твоему капризу, хотя лучше было бы остаться на Голгофе и молиться…

— Молиться, когда Бог так карает нас?! — воскликнула Юдифь горделиво. — Пусть чернь безропотно ждет смерти!

— Хорошо, все будет как ты хочешь, — покорился Варавва.

Юдифь снова нежно прижалась к нему, и он забыл все сомнения, страх и предчувствия. Взявшись за руки, они двинулись в темноте по черным, непроглядным глубинам ада.

Глава XVII

Юдифь торжествовала и с каждым шагом вперед чувствовала себя все более спокойно и уверенно.

— Вот видишь, — сказала она ликующе, — опасность отступает перед храбрецами, и мы, сами того не замечая, скоро спустимся с этой проклятой горы.

— И что же потом?

— Я приведу тебя в дом моего отца, расскажу, что ты меня спас, и он, забыв все твои преступления, примет тебя с должным почетом. Разве это не лестно твоей гордости и чести?

Варавва тяжело вздохнул.

— Увы! Честь и я давно расстались друг с другом. Сейчас моему сердцу больше сродни тяжесть. Может быть, это из-за любви к тебе, или мои грехи тянут меня вниз. Я так удручен, что словами не расскажешь… Ведь это я должен был умереть сегодня, а не святой

Назарянин!

— Ты называешь Его святым? — в голосе Юдифь звучала усмешка. — Тогда ты сумасшедший! Этот Назарянин — преступник и богохульник…

Варавва не дал ей продолжить.

— Молчи, молчи! Умоляю — не говори ни слова… Тише! Кажется, кто-то плачет рядом… Юдифь рассердилась.

— Мне ни до кого нет дела! Не останавливайся! Не отвечая, Варавва пытался определить, откуда доносятся рыдания. Его самого вдруг охватила страшная тоска.

— Идем же! — нетерпеливо звала Юдифь.

— Я не могу идти вперед, — сказал Варавва грустно. — Какая-то сила влечет меня обратно.

— Трус! — крикнула Юдифь. — Оставайся, я и одна дойду!

Варавва удержал ее.

— Подожди, потерпи немного, — умолял он хрипло. — Я заставлю себя идти, даже если это будет стоить мне жизни. Все равно она принадлежит тебе. Но прошу, не говори плохо про Назорея!

— Кто ты такой, что смеешь меня поучать?! — сказала Юдифь презрительно. — И что ты так печешься о Нем? Ты, презренный раб, укравший жемчуг только потому, что я люблю эти перламутровые горошины?! Почтенный Варавва, совершивший преступление в угоду женскому капризу! Убивший Габриаса за то, что он меня любил!

Варавва не сдержался и больно сжал ее руки.

— Юдифь, теперь не до шуток! Нас окружает смерть, и я узнаю истину прежде, чем сойду с этого места или отпущу тебя! Признайся, ты тоже любила Габриаса?

Вырываясь, Юдифь ответила высокомерно:

— Я никого не люблю! А меня любят все! Разве я не первая красавица Иудеи? Сейчас ты рядом со мной и можешь держать меня в своих объятиях. Будь же доволен — тебе так много досталось! Есть люди, куда значительнее тебя, обожающие прекрасную Юдифь!..

— Например, священник Каиафа? — Варавва рассвирипел окончательно.

Она рассмеялась — лукаво, торжествующе и, не отрицая предположения, сказала:

— Идем! Сейчас я твоя, и только твоя!

Но Варавва, внезапно отпустив ее, молча стоял.

— Мы теряем драгоценное время, — торопила Юдифь.

Варавва не отвечал, и Юдифь, придвинувшись к нему, осыпала его страстными поцелуями.

— Уведи меня отсюда, — шептала она ласково, — и ты не пожалеешь…

— Вот какова первая красавица Иудеи! — воскликнул Варавва брезгливо. — Не искушай меня, если не хочешь, чтобы в этом мраке я убил тебя, как Габриаса! Если бы я знал, что его слова — не похвальба, а правда, он бы остался жив. Иди одна, губительница душ! Я выкорчевываю из своего сердца любовь к тебе. И если позволю лукавому образу жить в моей памяти, пусть Всевышний проклянет мою душу! Ты — воплощение ада! Обманывай других, меня ты больше не проведешь!

Юдифь рассмеялась своим серебристым смехом и, не смущаясь, с змеиной гибкостью прильнула к Варавве.

— Не хочешь, чтобы тебя обманывали, бедный Варавва? — сказала она слащаво. — Не хочешь быть моим рабом? Но я же чувствую, что ты весь дрожишь! Идем! — Она дернула его за руку. — И ты одержишь победу, о которой и не мечтал!

На какое-то мгновенье он сдался и уже рванулся за ней, но прежнее чувство омерзения охватило его с удесятеренной силой, и он остановился.

— Нет! Довольно! Я не пойду с тобой!

— Тогда подыхай, как собака! — закричала она и бросилась вперед, в темноту.

Вдруг огромный огненный шар, прорезав небеса, упал на землю. Прокатился чудовищный удар грома, и земля, глухо рокоча и колебаясь, внезапно разверзлась, а в образовавшейся пропасти заметались языки яркого пламени. На фоне бушующего огня возник силуэт Юдифи в накидке огненного цвета. Затем снова раздался грохот, и воцарился прежний беспросветный мрак.

Глава XVIII

Теряя разум, множество испуганных людей носились в темноте, натыкаясь друг на друга, плача и неистово крича, проклиная и молясь. Паника охватила даже самых храбрых и стойких.

Варавва был там, где его оставила Юдифь. Холодный пот градом катился по его спине. Он ощущал не просто страх, а ужас. Неизгладимая вина лежала на всем человечестве, и она была причиной происходящего.

Удалось ли Юдифи спастись, или она сорвалась в полыхающую расселину?

Он громко позвал:

— Юдифь!

Ответа не было.

Тогда он побрел наугад, надеясь, что возвращается туда, где страдал Праведник, умирающий вместо него, грешника Вараввы, Не пройдя и нескольких шагов, он споткнулся о лежащего на земле человека.

— Осторожно, кто бы ты ни был — не поранься о мой меч! — предупредил глухой голос.

— Как твое имя, друг? — спросил Варавва и услышал:

— Центурион Петроний зовут меня.

Варавва вздрогнул и с замиранием сердца спросил:

— Скажи, Назарянин умер? Петроний ответил:

— Пока меня не поразила молния, Он еще дышал и страдал, а теперь не знаю…

Подняв к небу руки, Варавва робко произнес:

— Где Ты, Умирающий вместо меня?

И замер, надеясь услышать какой-нибудь звук, вселяющий надежду на то, что Распятый Праведник жив.

Его слух уловил тихое рыдание, и ему показалось, что это плачет Пророк.

— Откликнись, Святая израненная душа! — сказал бывший преступник, сердце которого рвалось от боли. Печальный вздох раздался в темноте.

— Где Ты? — забеспокоился Варавва. — Я не могу найти Тебя! Мрак покрывает мир, и я, великий грешник, в нем потерян, но сердце мое рыдает вместе с Тобой!

Он упал на колени, и слезы хлынули из его глаз.

Дрожащая женская рука коснулась его ладони.

— Тише! Успокойся и молись, страдающий грешник! Будь твои прегрешения многочисленны, как песчинки в пустыне, твои слезы их искупят! Не бойся! Мрак скоро исчезнет и засияет свет!

— Если это так, — благодарно сказал Варавва невидимой собеседнице, — почему в твоем голосе слезы?

— Я плачу над злом, причиненным Воплощению Величайшей Любви, — ответил кроткий, мелодичный голос, и Варавва догадался, кому он принадлежит.

Рядом с Матерью Иисуса Варавва уже не чувствовал себя одиноким. Но горе терзало его сердце.

Зачем ему жить? Он был изгоем в обществе! Вспоминая свои грехи, он ужаснулся количеству зла, гнездившемуся в нем. Слепая страсть к Юдифи казалась самым тяжким из всех его преступлений. Из-за нее он потерял честь и сделался извергом даже в собственных глазах. С того времени, когда его привели к Пилату, и до настоящей минуты прошла целая вечность, богатая событиями души и совести, которые в глазах Бога более значительны, чем истории государств! Народ освободил его, вора и мошенника; народ приветствовал его радостными криками… Но что значит восторг толпы перед сознанием бесконечной вины за свои грехи?! Свинцовым грузом висли они на бессмертном духе, рвущемся к совершенству.

Стоя на коленях, Варавва молился о наступлении смерти — такая жизнь ему была не нужна.

Вдруг ему почудился слабый свет. Медленно распространяясь вокруг величавой фигуры женщины с кротким лицом, обращенным в сторону невидимого креста, свет отвоевывал власть у тьмы. Расширяя свои владения, он достиг надписи «Иисус Назорей — Царь Иудейский» и озарил Божественный лик Распятого. Отвращение от греха мира, жалость и любовь ко всем его существам, неизменное желание все простить людям и дать надежду рая — все эти великие чувства отражались на бледных чертах Сына Божия, вознесенного на древо.

Скоро целые потоки света хлынули на Голгофу, обнаружив странную картину. Все находящиеся на холме люди оказались на коленях перед распятым Христом, их лица были повернуты к Нему. Испуганные, беспокойные, отчаявшиеся, они все как один обратились к Единственному их Спасителю.

Как только опасность миновала и смерть уже не казалась неизбежной, к недавно удрученным, поверженным в прах людям вернулось прежнее настроение. И вот вновь послышались крики, гомон.