у крайнего дома. А нос уловил идущую отвратительную вонь. И тут это началось…
Словно по команде, со всех сторон молча и почти беззвучно к нам ринулись желто-зеленые тела. Тяжелые лапы застучали по земле. Автомат Федотова застрекотал, разрывая тишину невыносимым грохотом. Я вскинул ствол и два раза выстрелил в тело справа от меня, но тело не мишень, оно двигается, и очень быстро двигается, и я промахнулся. Взглядом уловил движение сзади… И понял. Всё!
И тут все замерло.
Отпускаю из рук автомат, и он повисает на плече, а я вижу зверей медленно летящих ко мне сзади, спереди, справа. Выставив вперед правую руку, открытую ладонь, словно в пантомиме изображаю невидимую стену, и начинаю разворачиваться вокруг себя, рисуя круг. Капитан недоуменно оглядывается на меня. Почему я не стреляю. А я, схватив его левой рукой за плечо, роняю его в грязь. Он мне мешает, мешает дорисовать стену ладонью. И все-таки она дорисована. Круг замкнут. И время возвращает свой бег…
Федотов с нецензурным ревом поднимается с земли и легким движением отправляет меня в кратковременный отпуск. Он вскидывает ствол, стреляет, и делает ещё два или три выстрела, а потом замирает. Понимает, что уже не надо стрелять. А я медленно поднимаюсь с земли, держась за нос. Кровь ручьем льется у меня с носа по губам, и капает с подбородка. Капитан стоит памятником самому себе с автоматом в руках, а его глаза распахнуты так широко, как никогда в жизни. Он смотрит, как мечущиеся к нам со всех сторон звери, прыгают и прыгают, бегут и бегут, но, ни один из них до нас не достает. Достигая невидимой стены, они входят в неё и исчезают, растворяются в воздухе. Так длится, кажется, вечность. А я стою, высоко задрав нос, чтобы остановить поток крови и улыбаюсь. Потом Федотов опомнился и, опустив калаш, обернулся ко мне:
— Ты кто такой мать твою?!
— Хома Брут, современное прочтение… Видишь как панночки беснуются, — продолжаю улыбаться я. Мне было беспричинно смешно, словно анекдот кто рассказал.
— Та какого х… раньше не сказал, что так можешь?
Я промолчал. Мне нечего было говорить. Во-первых, и сам не знал, что так можно, а во-вторых, вряд ли доблестный капитан бы поверил. Проходит, наверное, минут пять, и поток жаждущих нашей крови зверей иссякает. Никого. Ничего. Опять тишина и мертвая деревня.
— Ну, что? Пошли дальше? — говорю я капитану.
Капитан, покосившись на меня, кивнул. И мы пошли. Медленно, не торопясь, приближаясь к последнему дому, и нарастающему запаху разлагающейся плоти. Всё ещё держа автоматы наизготовку. Мало ли….
— Извини, — буркнул Федотов, протягивая мне кусок туалетной бумаги, чтоб я вытер кровь на лице.
— И что ты тут расселся? — сердито произнес полковник Кудряшов, подходя к лейтенанту, — Ты бы ещё табличку на грудь повесил: Жду агента ЦРУ!
— Олег Алексеевич, разреши…, - начал оправдываться Сергей.
— Не разрешаю! Быстро за мной! И не оглядывайся! — буквально прошипел полковник.
Краевский, поднявшись с места, поспешил следом за шефом, к эскалатору, поднимающему на второй этаж.
— Как понимаю, запись разговора прослушал?
— Так точно.
— Выводы?
— Агент может не знать, что Колдун не придет и прийти сам.
— Что у входа ты делал?
— Фотографировал всех подряд, с целью потом по фото опознать входящих.
— Это что блядь за партизанщина? — проворчал шеф, — Ты про камеры наблюдения вообще слышал? Говорят, их уже изобрели.
Поднявшись на эскалаторе на второй этаж, Кудряшов быстрым шагом проследовал налево до дверей с надписью: «Служебное помещение. Вход запрещен!» И открыл дверь, чуть ли не пинком ноги. До того он был не в духе. За дверью оказался узкий коридорчик с рядом дверей слева и справа. За третьей справа дверью при виде Кудряшова, сидящий за стеной из мониторов дежурный, подскочил:
— Товарищ полковник…
— Сиди, сиди… Акопян, — Кудряшов прочитал фамилию дежурного на бэйджике на груди. — Записи видео с одиннадцати утра до …., - полковник, взглянул на часы на левой руке, — до трех дня, чтобы все скопировал, со всех камер. Завтра утром за копиями заедет вот этот вот… — Олег Алексеевич, хмуро смотрел на Краевского, подбирая ему эпитет, но ничего не подобрал, — лейтенант… Краевский. Задача ясна?
— Так точно. Будет сделано товарищ полковник.
— Работайте, — кивнул Кудряшов и подался на выход. Краевский поплелся за ним. Олег Алексеевич, ни слова не говоря, проследовал до выхода на регистрацию, и, кивнув охране, прошел через барьер с цепью, которую ему предусмотрительно отстегнули. Проскочивший следом Краевский все-таки осмелился спросить:
— Олег Алексеевич, а вы сюда….?
— На встречу с Колдуном, конечно, пришел, — криво усмехнулся Кудряшов, подходя к отделу Дьюти Фри.
— Блок Мальборо, красные, — сухо сказал он улыбающейся продавщице на кассе, и полез во внутренний карман куртки за бумажником.
— Тебе, зачем этот дом? — спросил капитан, когда мы подошли.
— Хочу, кое-что проверить…
— Мои слова?
— Твои слова нет нужды проверять, и так видно …, - ответил я, морща нос.
Десятка четыре вздутых трупов зверей украшали огород перед домом. При нашем появлении с них с карканьем взлетела стая ворон.
— Давно это было?
— Неделю назад, — мрачно ответил Федотов, — Нас четверо было. Вернулся я один…
— Понятно…
— Чего тебе понятно? — психанул капитан. — Не могу я в этот дом идти! На твоих глазах твоих друзей живьем сожрали? Это тебе понятно?
— Не ходи, — согласился я, — Здесь постой, я быстро…
Мне главное было проверить возможность открытия перехода. Не хотел я это капитану объяснять, и действительно дурака свалял, надо было ближайший дом проверить, а не переться сюда, где у Федотова куча неприятных воспоминаний. Но не возвращаться же назад? И я медленно не торопясь дохожу до входных дверей… Мельком отмечаю, как тут жили… Не то, что внутреннего замка, для наружного даже петель нет. Дверь закрывалась снаружи просто на ржавый гвоздик. Повернул, чтобы дверь сквозняком не открылась, пока хозяев нет, да живность какая из леса в дом не заскочила… А так. Зачем замок? Чего тут воровать? Все одинаково жили. Да и деревня маленькая три десятка домов.
С трепетом в сердце берусь рукой за дверную ручку, и чувствую да… Вот сейчас могу шагнуть, неведомо куда, туда, где центр падения этого метеорита. Сейчас шагну и сказочке конец… Только вот, что с капитаном делать? С собой взять или тут оставить? С собой, а вдруг там радиация или еще что? И он быстренько скукожится. А здесь оставить, тоже не факт, что вернувшись назад, застану его живым.
— Дяденьки! Дяденьки! — вдруг как гром среди ясного неба раздался тонкий пронзительный голосок.
Я мгновенно обернулся, обернулся и Федотов, стоящий у изгороди дома, а там, вдоль улицы к нам бежал ребенок.
— Дяденьки! Заберите меня!
Из под вязаной шапочки на голове, выглядывали соломенного цвета волосы закрывая глаза ребенка. Черные резиновые сапожки на ногах, темная куртка, грязные джинсы, и такой же грязный игрушечный мишка, которого ребенок с силой прижимал к себе на бегу.
— Дяденьки!
На крик ребенка сзади, из кустов выскочил пятнистый зверь и помчался по улице, настигая беглеца.
— Ложись! Падай! — Закричал что было силы, Федотов, беря зверя на прицел.
Ребенок понял и упал, плашмя распластался на дороге.
— Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! — задергался автомат в руках капитана. Федотов дал длинную очередь. Зверь споткнулся и кубарем пролетел по дороге, прорычав:
— Уа-у! Вжах!
И остался лежать дрыгающейся в конвульсиях тушей. А малец тут же подскочил с земли, и побежал к нам, не оглядываясь. Сколько ему? Шесть? Семь лет? Как он тут выжил?
— Дяденьки! Миленькие! Возьмите меня с собой! — прокричал уже в двух шагах от нас ребенок, размазывая грязными руками слезы по лицу.
Не знаю, как у Федотова, а у меня сердце оторвалось и ухнуло в пропасть, а в глазах потемнело от жалости.
— Конечно, возьмем, конечно…, - Федотов присел и протянул руки, подхватывая малыша и прижимая груди. И тот крепко прижавшись к капитану, зарыдал всем телом.
А я подошел и, взяв ребенка за маленькую ручку, стал гладить по спине, успокаивая, и с трудом сдерживаясь, чтобы самому не заплакать, спросил:
— Как тебя звать малыш?
— Настя… — отозвался тот сквозь слезы.
В автомобиле шефа на обратном пути из аэропорта Краевский сидел, как мышь надувшаяся на крупу. После выволочки, устроенной полковником, он хранил гробовое молчание. Не потому, что сказать в своё оправдание было нечего. Нельзя было говорить. Нельзя было сказать, что он не в партизанщину играл, а просто старался провести расследование не привлекая официальные каналы. И совсем не потому, что не знал о камерах наблюдения. А потому, что внутри засела убежденность, что иностранный агент где-то рядом, и вполне возможно это крот в самой конторе. В голове царил полный винегрет. И отвернувшись, и смотря в окно, попытался разложить свои мысли по полочкам.
Первое. Кто знал о перемещениях Колдуна? Кто мог сливать секретную информацию? Кто убил Старостина? Слишком много всего… Это были лишь подозрения, но внутренне чутье говорило, что он прав.
И второе. И это пожалуй главное… Главное было то, что он подозревал именно Кудряшова. И эту мысль, засевшую как заноза в мозгах, подкреплял маскарад шефа. Какого хрена он переоделся, прибыв в аэропорт? И что было бы не увидь Сергея он сразу? Дело Колдуна он сдал наверх, но почему Краевский решил, что и самого Колдуна они забрали? Может быть, Краевский ошибся? И Колдун так и сидит дома? Ведь столичный автомобиль у входа был пуст. Там кроме водителя никого не было. И очень сомнительно, что столичные гости приехали сначала за документами, а потом поехали за клиентом. А дальше в голове опять пошла чехарда…
Всплыл неприятный момент со Старостиным. Он слишком много узнал, узнал о встрече в аэропорту. И Кудряшов был очень обеспокоен, чтобы запись разговора была доставлена ему в руки, и никто не знал. Чего он опасался? Нет, конечно, там компромата на флэшках хватало бы полгорода в тюрягу засадить. И естественно такие вещи ментам никак не должны были попасть. Но интересовал его именно записанный разговор Колдуна с Новиковым. А как сказал Кудряшов тогда на совещании: «Старостин по собственной инициативе решил проследить за Новиковым, находящимся в розыске». Откуд