Три часа пробило на колокольне церкви Сен-Жермен л’Оксерроа.
«Сейчас придет Моревель», — подумала Екатерина Медичи.
— Оставьте нас, — обратилась она к Елизавете, — мне надо говорить с королем.
Елизавета Австрийская ушла, смиренная и покорная. Карл IX скоро пришел к матери и в ту же самую минуту в дверь, скрытую обоями, осторожно постучали.
Четыре дня тому назад человек, входивший теперь в кабинет короля в кирасе и каске, выехал из Парижа. Много часов скакал он во весь опор, останавливаясь только переменить лошадь. Слова «Королевский приказ», которые он называл, оказывали магическое действие.
После тридцати восьми часов бешеной езды всадник, усталый и разбитый, приехал в Ниор. Поставив лошадь, он начал искать дорогу в тихих улицах города и через полчаса остановился перед великолепным домом.
Войдя на парадный двор, он велел лакею доложить о себе господину де Муи.
— Оком? — спросил лакей.
Незнакомец шепнул ему на ухо пароль гугенотов.
Господин де Муи был чрезвычайно богат, очень уважаем и, по слухам, имел сношения с Гизами и Конде. Ему было лет сорок. При виде вошедшего вельможа поднял голову.
— Моревель? — сказал он с удивлением. — Куда же ты девался с тех пор, как перестал у меня служить?
— Делал что мог; в нынешнем веке так трудно зарабатывать деньги!
— Теперь, значит, ты служишь гугенотом?
— Не совсем.
Де Муи пристально посмотрел на Моревеля.
— Откуда же ты знаешь наш пароль?
— В добром городе Париже многое можно узнать. Я доверенный человек нашего возлюбленного государя Карла IX!
Де Муи побледнел.
— Это измена! — закричал он.
— Вовсе нет! Вам известны, монсеньор, некоторые государственные тайны… и…
— Дерзкий!
— Я приехал к вам парламентером…
— Говори же… Какая твоя цель?
— Сказать вам от имени его величества, что так как врагов католицизма слишком много, то необходимо освободиться от некоторых из них.
Моревель, подбежав вонзил кинжал прямо в сердце де Муи. Тот упал замертво. Моревель привязал к кинжалу, оставшемуся в ране, пергамент, на котором кровью начертал: «Правосудие короля».
Поспешно выйдя из дома, он через час скакал уже по дороге в Париж и явился на свидание, назначенное ему в Лувре королевой-матерью.
Итак, Моревель постучался в дверь, закрытую обоями. Открыла ему сама Екатерина Медичи.
— Войдите, — сказала она. — Король вас ждет. Получив подробный отчет о поездке в Ниор и выдав Моревелю обещанную награду, Екатерина вычеркнула из книги с золотым обрезом имя де Муи, как одного из могущественных врагов власти вдовы Генриха II.
— Теперь, — сказала королева-мать, — ты должен отдать отчет нашему возлюбленному сыну. Мы слушаем тебя.
— Мне не о чем спрашивать этого человека! — вскричал король. — Это вы сами…
Повелительный взгляд королевы-матери остановил монарха.
— Я исполнил ваши приказания, — медленно произнес Моревель.
— Что же происходит в храме Патриархов?
— Гугеноты собираются там каждую ночь под председательством пастора Мерлена и двух человек, которых я не мог узнать, потому что они были в масках.
— Это все равно. Мы узнаем их трупы в нужную минуту. Пишите, государь, это может быть вам полезным.
Карл IX взял альбом, но так вяло и неохотно, что королева-мать с нетерпением вырвала у него альбом и написала в нем несколько слов по-итальянски.
— Далее! — обратилась она к Моревелю.
— Другое ночное собрание происходило в окрестностях Суассонского отеля… Это собрание не возобновится более… Вчера утром на рассвете Серлабу убил зачинщика гугенота на улице Жюивери.
— Хорошо! Я вижу, что ты станешь достойным звания, которое его величество Карл IX дал тебе.
— Какое же это звание, ваше величество? — спросил Моревель, кланяясь.
— Мясник короля!
Моревель странно улыбнулся. Карл IX при этих словах сделал судорожное движение.
— Говорят, что короли имеют власть в своем королевстве, — прошептал он с горечью.
Екатерина Медичи не приметила движения сына и сделала вид, что не слыхала этих слов. Следуя течению своих мыслей, она отдала Моревелю пергамент, на котором были записаны имена.
— Теперь твоя понятливость сделает остальное.
Моревель бросил взгляд на пергамент и побледнел, прочтя последнее имя.
— Ответственность большая, ваше величество, — осмелился сказать он с почтительной покорностью.
— Этого требуют интересы государства и счастье наших верноподданных. Король простит тебя, — сказала Екатерина, прибавив. — Я этого хочу. Ты слышишь… я этого хочу.
Моревель простился, получив в задаток бриллиантовый перстень, данный ему королем.
Только он вышел в потайную дверь, как с Карлом IX сделался нервный припадок. Екатерина Медичи ударила в гонг. Прибежал камер-юнкер.
— Позовите доктора Ботали.
Когда доктор, наблюдавший за здоровьем короля, пришел, Екатерина вернулась в луврские залы.
Спокойная и улыбающаяся, она заговорила со своей дочерью Маргаритой о ее приближающемся браке с принцем Наваррским.
Между тем Моревель, закутанный в капюшон, вышел из передней и в низу большой мраморной лестницы неожиданно встретился с женщиной под вуалью.
— Мария Тушэ! — не мог удержаться от восклицания Моревель.
Мария, еще недавно бывшая любовницей короля и изгнанная от двора повелительной Екатериной Медичи, власть которой она перевешивала, остановилась и протянула руку Моревелю.
— Ваш поступок мужественен, — сказал он, — не каждая в вашем положении отважется прийти во дворец.
— Я обязана бороться до конца, — вздохнула Мария.
— Борьба бесполезна… верьте совету того, кто питает к вам вечную признательность.
— Мысли короля следуют другому течению. Месяц тому назад он приходил ко мне, обещал, что скоро наступит примирение.
— Это примирение кажется мне невозможным…
— Почему же? Разве сердце короля занято?.. О, когда так… горе моей сопернице!..
Моревель наклонился к уху Марии, чтобы произнести очень тихо одно имя, когда наверху большой лестницы послышался шум.
— Уйдите! О, уйдите! — с живостью прошептал королевский мясник. — Придворным воздухом дышать опасно… Прощайте… Молчите!..
Он поспешил перейти через подъемный мост.
Екатерина Медичи, предуведомленная своими доносчиками о появлении бывшей фаворитки, отдала необходимые распоряжения, и два алебардщика грубо вытолкали Марию из дворца.
— Так эта женщина еще жива! — королева-мать еле сдержала бешенство, и написав что-то в своей записной книжке, приказав камер-юнкеру:
— Доставьте это Моревелю.
III. Кишечный мост
Недалеко от улицы Муфтар, почти в центре перекрестка, находился Кишечный мост. На площади перед мостом стояли дома красильщиков, кожевников и кишечников.
Кишечник Гюбер около своей лавки ждал покупателей, когда увидел двух ремесленников, которые шли по направлению улицы Лурсин.
— Куда вы бежите, кожевник Ландри, и куда вы провожаете вашего друга? — спросил Гюбер.
— Моя жена вот-вот родит, бегу за повивальной бабушкой, — отвечал Марсель.
— А я иду с ним, — отвечал Ландри. — Потому что, если будет мальчик, он обещал угостить меня.
— Хорошая предосторожность! Но Марсель сам сумеет это сделать, а мне надо с вами поговорить, Ландри.
— Хорошо, я пойду скорее, — отвечал Марсель.
Когда оба лавочника остались одни, Гюбер тихо спросил:
— Ну что? Кончено?
— Надо было, — отвечал Ландри.
— Я считал вас не способным на такой поступок.
— Что же делать? Не мог же я, однако, позволить содрать с себя кожу!
— Содрать кожу?..
— Конечно… Слушайте, у меня есть склад на Патриаршем дворе.
— Это известно.
— Пока мне нечего было бояться за себя, я отдал его в наймы гугенотам для их церковной службы…
— Очень хорошо. Всякое коммерческое дело хорошо.
— Но как только ко мне присылают любовные записочки, угрожающие костром, я выбрасываю гугенотов — о! — только из боязни веревки и костра!..
— Любовные записочки! Вы, верно, шутите, мэтр Ландри?
— Я не шучу, читайте.
Ландри подал Гюберу пергамент, на котором было начертано:
«Кто покровительствует гугенотам, у того будет отрублена голова, если он дворянин, а если он простолюдин, он погибнет на костре или на колесе».
— Боже милосердный! — вскричал Гюбер, перекрестившись. — Откуда могло появиться это?
— Не знаю… только я нашел его одним утром в щели моей двери и послушался.
— Итак, теперь гугеноты больше не собираются в Сен-Марсельском предместье?
— Это касается тех, кто их любит… Притом не один мой склад находится на Патриаршем дворе… Везде можно устроить храм.
Гюбер хотел еще спросить кожевника, когда раздался удар колокола на Сен-Медарской церкви, призывавший католиков к мессе.
— А! — вскричал Ландри, искавший предлога переменить разговор, — вот Перрен Модюи, звонарь, добросовестно исполняет свое ремесло!
— Славно звонит…
— Да… Но он зазвонит еще лучше, когда будет выдавать замуж свою дочь.
— За кого она выходит?
— За первого приказчика Жилля Гобелена, нашего красильщика.
— Ах, да! За Этьенна Феррана. А говорили, что Жан Гарнье, новый богатый мясник, сватался к Алисе?
— Мясник останется ни при чем… Перрен Модюи просил его подыскать себе другую невесту.
— И правильно. Этот Жан Гарнье странно как-то наследовал… чересчур скоро кузен его Лорасс, умер…
— Ходят слухи, — сказал Ландри, понизив голос, — что кузен Лорасс познакомился с лекарствами парфюмера Ренэ…
— Мало того, мэтр Ландри, — зашептал Гюбер тем же тоном. — Еще неизвестно, откуда он явился, этот Гарнье…
— Тише!.. Доказательств нет… не надо компрометировать себя…
— Хорошо, будем молчать!
Так как погода была хороша и это был час обеда в мастерских, работники предместья вышли на площадь.
Одни ели, прохаживаясь, другие сели на тумбы, третьи разместились на парапетах моста.