Игорь БорисенкоДенис ЛапицкийВариант "Ангола"
ЧАСТЬ I
Александр Вершинин,
Москва, 12 сентября 1942 года.
Образец лег в подписанную заранее ячейку, и я задвинул ящик на полку. Потянулся — спина за время сидения здорово затекла, и, сунув журнал для записи образцов подмышку, направился к выходу из хранилища. Теперь быстрее к себе — еще успею вечернюю сводку послушать.
В кабинете царил полумрак. В углу, за своим столом, половину которого занимала громоздкая "Олимпия", неловко примостилась наша машинистка, Софья. Видно было, что сон сморил ее прямо во время работы — рядом лежит раскрытая папка с рукописью, в машинку заправлен лист бумаги…
Я осторожно тронул девушку за плечо.
— Софья…
Она сразу же проснулась.
— А? Ой, извините, Александр Михайлович, задремала… Понимаете, сестра-то в больнице, а племяши… ну ни минуты покоя с ними нету. То кормить, то спать укладывать, то следить, как бы куда не нужно не забрались… Маленькие же еще совсем. Глаз да глаз нужен…
— А сколько им?
— Андрюшке три с половиной, а Даренке — два.
Она с трудом сдержала зевок.
— Вы бы шли домой, Софья.
Она бросила взгляд на пишущую машинку.
— Я еще не закончила. Двенадцать страниц осталось…
— Полно, Софья… завтра наверстаете. Только выспитесь сегодня хорошенько, договорились? К тому же, того и гляди, дождь начнется — скверно будет, если вас застигнет в дороге…
— Спасибо! — девушка вскочила из-за стола, взяла с вешалки плащ, и как-то бессвязно добавила: — Уж завтра-то я… я обязательно!
— Ну конечно…, — я вытащил из ящика стола небольшой, но увесистый кулек, и протянул ей. — Вот, возьмите вашим племяшам.
— Александр Михайлович, ну зачем…
— Берите, берите, — я едва ли не силой вложил в руки девушке кулек. — Это курага, отменная курага. Нам тетка из Ташкента прислала… Племяшам вашим полезно.
— Ой… Большое вам спасибо.
— Все, Софья, ступайте. До завтра.
— До свидания!
Когда дверь за девушкой закрылась, я включил репродуктор, и подошел к огромной карте, которая занимала всю левую стену.
"От Советского информбюро", знакомым всей стране голосом сообщила со стены черная тарелка.
"В течение 12 сентября наши войска вели бои с противником западнее и юго-западнее Сталинграда, в районе Моздок, а также на Волховском участке фронта в районе Синявино… Западнее Сталинграда немецко-фашистские войска непрерывно атакуют наши позиции. Советские части отбивают атаки численно превосходящих сил противника. Н-ская часть Красной Армии в последних боях истребила до 4.000 немецких солдат и офицеров. Отдельная рота противотанковых ружей под командованием тов. Герасимова уничтожила 19 немецких танков… Юго-западнее Сталинграда наши войска вели напряженные бои с танками и пехотой противника. Встречая упорное противодействие наших бойцов, враг несет огромные потери… На Волховском участке фронта в районе Синявина противник подтянул резервы и новыми контратаками пытался вернуть утраченные позиции. Все контратаки немцев были отбиты нашими частями… Немецкие власти предложили всем мужчинам, женщинам и подросткам, проживающим в захваченной гитлеровцами деревне Ботаног, Ленинградской области, выехать на работу в Германию. Крестьяне отказались ехать в рабство. Тогда гитлеровцы согнали на площадь всех жителей деревни, схватили 9 колхозников, в том числе 60-летнего Лукина Григория, 17-летнего Левомягу Павла, 19-летнюю Спиридонову Александру и других, и расстреляли их. Имущество колхозников немцы разграбили, а деревню сожгли…".
Сводка кончилась, и я выключил репродуктор. Да-а, дела.
Где-то там — на западе, на юге, на севере — сейчас идут бои. Грохочут орудия, с воем обрушиваются с неба бомбы, ползут сквозь пламя пожарищ танки, и прямо сейчас кто-то умирает, сраженный немецкой пулей или осколком… Детей убивают! А я… А я сижу в кабинете, и слушаю радио. Ну разве это честно? Проклятая бронь! Помню, что мне ответили, когда я хотел вступить в ополчение — мол, вы слишком ценный специалист, чтобы вами рисковать, товарищ Вершинин. Ценный специалист… Чем же, интересно знать, я ценнее тех двухсот человек из нашего института, что в ополчение все-таки приняли? Даже в прошлом году, когда войска прямо с Красной площади в бой шли — меня и то "завернули"! Где справедливость? Кому, интересно знать, сейчас нужна моя "ценная специальность"? Сижу, коллекции минералов разбираю… Да с этой работой любой третьекурсник справится!
Скрипнула дверь.
— Что-то забыли? — продолжая смотреть на карту, спросил я, подумав, что вернулась Софья.
— Э-э… да не совсем.
Я обернулся.
— Здравствуйте, Ивар Казимирович. Простите, обознался.
— Бывает… Здравствуйте, Саша. Очень хорошо, что я вас застал.
— Вы же знаете, Ивар Казимирович — я раньше десяти не ухожу…
— Знаю, Саша, знаю. Но всякое ведь бывает, правда?
Я пожал плечами.
— Что-то случилось?
— Вы не спуститесь в мой кабинет?
Вот чего не отнять у Круминьша, так это тактичности. Признаться, сколько мне ни приходилось встречаться с начальниками вторых отделов, никого похожего на нашего Ивара Казимировича я не видел. Но вот от самого предложения мне на мгновение стало не по себе. Само собой, опасаться мне было нечего, и все-таки… Странно, что Круминьш сам ко мне поднялся — из-за протеза он не очень-то любит расхаживать по институту, а тут…
— Конечно.
Спрашивать, зачем вдруг мое присутствие в его кабинете понадобилось Круминьшу, я не стал — через пару минут и так станет ясно.
В кабинете у Круминьша царил такой же полумрак, что и у меня, да еще и деревья затеняли окно — наверное, именно поэтому я не сразу заметил человека, сидящего сбоку от стола. А потом Ивар Казимирович включил свет.
Сидевший — это оказался рослый светловолосый мужчина — поднялся. В глаза бросились лежащая на столе фуражка с малиновым околышем, черное кожаное пальто, повешенное на прибитый к стене крючок. Красные петлицы с одним ромбом и кобуру на поясе тоже сложно было не заметить.
— Вершинин Александр Михайлович? — моргнув от яркого света, спросил светловолосый.
— Да.
— Очень хорошо. Я майор НКВД Стерлигов. Будем знакомы.
Он протянул руку, и я не совсем уверенно пожал ее.
— Присаживайтесь, — говорил Стерлигов так, словно хозяином этого кабинета был он. Потом он повернулся к Круминьшу. — Ивар Казимирович, вы не могли бы оставить нас? Прошу прощения, но это необходимо.
— Конечно.
Дверь за Круминьшем захлопнулась.
Я сел на жесткий стул напротив майора.
— Начнем, пожалуй, — сказал Стерлигов. — Думаю, вы немного удивлены происходящим. Вдруг вызывают, ничего не объясняют толком, а тут еще и НКВД…
— Что есть, то есть.
Наверное, в моем голосе слышалась тревога, потому что Стерлигов неожиданно улыбнулся.
— Да не волнуйтесь вы так, Александр Михайлович. Просто дело срочное, и нам показалось, что гораздо быстрее будет, если мы сами к вам придем, чем вызывать вас на Лубянку.
— И-и… И что же это за срочное дело?
— Другой разговор, — майор снова улыбнулся, но через мгновение улыбка пропала с его лица. — Сколько раз вы пытались записаться в армию?
— Трижды.
— Трижды… И что же вам отвечали?
— Что я слишком ценный специалист, — я дернул уголком рта.
— Переживаете? А зря. Вы действительно ценный специалист, и теперь у вас есть возможность это доказать.
— В каком смысле?
— В самом прямом. В скольких экспедициях по поиску алмазных месторождений вы участвовали?
— В двух. Был в Сибири, а потом на Западном Урале. В тридцать восьмом.
— В Сибири — это с Соболевым[1]?
— Да. Знаете, есть мнение, что там могут быть богатые алмазные месторождения — Соболев обнаружил на Сибирской платформе ультраосновные породы, схожие с теми, что встречались в Южной Африке. А именно к таким породам приурочены крупные алмазные месторождения. И теперь Соболев…
— Кстати, Соболев хорошо о вас отзывался, — перебил меня Стерлигов. — И в Алмазном бюро[2] вас рекомендовали… Сказали, что вы очень перспективный и толковый сотрудник, и что вы подойдете для решения стоящей перед нами задачи как нельзя лучше. Вы молоды, но при этом уже достаточно авторитетны в мире науки, имеете опыт продолжительных экспедиций…
— Последнее-то как раз неудивительно — я ведь все-таки геолог. Но, позвольте… Рекомендовали для чего? Для решения какой задачи?
Стерлигов откинулся на спинку стула.
— Вам предстоит отправиться в экспедицию. Вы согласны?
Экспедиция?! Сердце радостно екнуло. Наконец-то! Наконец-то настоящее дело — а не протирание штанов в хранилище. Может быть, и в самом деле будет от меня хоть какая-то польза…
— Конечно же, согласен! А что за маршрут? — жадно спросил я. — Какие сроки?
— Не все сразу, — сказал Стерлигов. — Прежде нужно выяснить еще кое-что…
И неожиданно отчеканил:
— Что вы можете сказать о Прохорове? Об Иннокентии Евгеньевиче Прохорове?
— Ну…, — я замялся.
— Что? Скажите, что он отличный специалист по алмазам, — вперился взглядом мне в глаза Стерлигов. — Что его имя знают ученые всего мира. Что он помогал вам в работе над кандидатской…
У меня по спине побежали мурашки. Прошло уже несколько лет с момента ареста Прохорова — но поверить в предъявленные ему обвинения я так и не смог. Чтобы Иннокентий Евгеньевич скрывал данные о месторождениях? Абсурд!
— Прохоров обвинен, и сейчас… отбывает наказание.
— Совершенно верно, — спокойно кивнул майор. — Официальная версия именно такова.
Я не сразу понял, что он сказал. А потом, когда смысл его слов дошел до моего рассудка, я едва не вскочил.
— Что значит — официальная версия? То есть он что, не… он не…
— Он не в лагере, вы хотите сказать? Именно так — не в лагере. Скажу вам больше: немного есть мест, отстоящих от лагеря дальше, чем то, где Иннокентий Евгеньевич сейчас выполняет важное задание партии и правительства. И вот еще что — мало кто из геологов может сказать, что принес Родине такую же пользу, как товарищ Прохоров.