– Ну как? – не напрягая голос, спросил Борис.
Тот не ответил, только помотал головой. В ушах все еще было как будто ватой набито, сам себя плохо слышишь.
Сзади подъехала колонна автоцистерн и грузовиков в сопровождении обеих полковых бронемашин и редкого ленд-лизовского сокровища – аж трех самоходных зениток, сразу развернувших стволы на запад и север. Из кабины головного грузовика выскочил невысокий, плотно сбитый старлей с автоматом под боком, подбежал к машине брата, что-то спросил. Тот молча показал влево, и старлей убежал в сторону майорской самоходки.
Им дали два часа на заправку и загрузку снарядами – в последнем беспрекословно помогли бойцы автороты, что было нечастым праздником. Затем экипажи самоходок успели покурить и даже перекусить едва теплой перловкой с мясом. Водки не дали, сказали, что дадут утром.
Майор долго водил карандашом по карте, вытянув из своей машины провода микрофона, смотрел на запад, хмурился и снова водил карандашом. С запада грохотало и вздрагивало, почти весь горизонт был затянут черным дымом.
Остаток дня опять двигались на запад. К ночи земля снова стала нормальной, но все равно двигаться пришлось по пересеченке, поскольку обочины дорог были забиты разбитой, сожженной авиацией и сброшенной в кюветы техникой. А по самим дорогам, что остались целы после артиллерийского обстрела, безостановочным потоком тянулись сотни грузовиков. За день армия продвинулась на шестьдесят километров, пробив германскую оборону даже без особого напряжения. Хотя те тысячи солдат, которые лежали пока не прибранные в полях, с этим, наверное, не согласились бы – если бы остались живы…
Ширина прорыва составляла всего пятнадцать километров, но этот коридор постоянно распирался изнутри, и таких прорывов было четыре десятка – на всю огромную извилистую линию фронта, рассекающую землю черной полосой наискосок с севера на юг и с запада на восток.
– Я думаю, результатами первого дня наступления мы можем быть довольны, – сказал Верховный, заслушав доклад начальника Генштаба. – Показательно, что ни в одном месте немцам наши войска остановить не удалось. Надеюсь, это заставит кое-кого задуматься. Посмотрим теперь, как войска проявят себя в маневренных боях…
На второй день наступления фронты ввели в прорывы полностью укомплектованные танковые армии: 5-ю гвардейскую на 1-м Прибалтийском, продавливающем немецкие позиции в направлении Виттенберга; 2-ю и 3-ю гвардейские в полосе 2-го Белорусского, обходящего Берлин с севера; еще две, 1-ю и 4-ю гвардейские, южнее, в полосе 1-го Украинского; и, наконец, еще одну, 6-ю гвардейскую, еще южнее, на 2-м Украинском.
Все потери, понесенные танками и самоходками при прорыве, относились к собственным или приданным частям общевойсковых армий или отдельных корпусов и могли за короткий срок быть возмещены накопленной техникой и людьми прямо на передней линии. Одна свежесформированная танковая армия оставалась «про запас», так же, как и достаточно многочисленные танковые, механизированные и кавалерийские корпуса – из тех, что пока не были задействованы в бою.
Сквозь образовавшиеся в линии фронта прорывы на запад текли реки людей и техники, захлестывая Германию, Венгрию и Словакию.
Тем временем в немецком военном руководстве под контролем принявшей общее руководство «сводной комиссии» из представителей военных кругов США, Британии и Франции срочно менялись занимающие высшие должности генералы. Каждый вновь назначенный (исключительно из воевавших на Восточном фронте) был полностью уверен, что теперь-то все будет как надо. Что уж он-то с помощью новых союзников расквитается с усатым чертом и его азиатскими маршалами за два года унижений.
Через германские границы на восток шли колонны союзной бронетехники, артиллерии и пехоты, солдаты которой настороженно оглядывали заискивающе улыбающихся немцев, несмело кричащих что-то одобрительное и приветственное, стоящих у дверей своих домов, когда огромные крытые грузовики с белыми звездами на дверцах машин проходили мимо, обдавая их удушливым выхлопным дымом.
Фронтовики британских и американских частей относились к немецкому гражданскому населению с брезгливостью и презрением, а к ставшим теперь вроде бы союзными германским солдатам – с плохо скрываемой злобой. У немцев остались оружие, знаки различия, ордена, военная организация и вся техника, которая теперь перемещалась на восток бок о бок со своими недавними врагами. Немецких солдат кормили, заправляли, обмундировали, снабжали только свои службы. Причем кормили и снабжали в последнюю очередь, только после того, как все, что не было отмечено приставкой «эрзац», доставалось «западникам», которые забирали нужное им, не затрудняя себя какой-либо бумажной волокитой.
Никто особо не скрывал, что немцев на Восточном фронте собираются использовать в качестве пушечного мяса, поскольку проливать свою кровь за вонючих гуннов или джерри[103] уроженцы Северной Америки, Британских островов, а тем более Австралии или Новой Зеландии вовсе не собирались. Многие открыто выражали свое пожелание, чтобы немцев там и похоронили, после чего, как рядовые не сомневались, в Вашингтоне сумеют договориться с «дядей Джо», отдадут ему честно заработанную часть пирога, и все будет нормально.
Информацию о прорывающихся им навстречу русских танках большинство фронтовиков из армий бывших «западных союзников» встречали с ухмылкой. Чем быстрее русские встретятся с ними, тем лучше – тогда джерри перестанут пороть чушь. Русские их просто передавят, а если при этом слегка поцарапают себе кулаки, так не в первый же раз.
В возможность настоящей войны никто особо не верил, даже многие немцы. Почти все полагали, что отчаянное сопротивление немцев на Восточном фронте просто покупает тем время и территорию, по которой будут определять будущую границу зон влияния, как в свое время собирались делать в Финляндии. О том, что в итоге главная роль в определении финско-советской границы принадлежала все же Сталину, а не Паасикиви, многие не имели представления.
Вообще политическая наивность людей, поставленных своими народами к кормилу власти во время войны, была поразительной. Американцы и англичане передали Советскому Союзу десятки тысяч грузовиков, тысячи боевых самолетов и танков. Они везли это через пески Ирана и ледяные воды Арктики, охотничьи угодья люфтваффе и кригсмарине. Советскому Союзу в течение нескольких лет предоставлялись передовая военно-техническая информация и технологии. Теперь в Британии и США спрашивали: что они получили за это?
Золото. Слитки с чеканными печатями Госбанка, за исключением нескольких тонн, погибших с «Эдинбургом»[104], перекочевали в подвалы государственных хранилищ западных стран. Но ведь золото – это условность! Зачем золото стране, которая настолько огромна и разнообразна, что почти не нуждается во внешней торговле? Ей нужны технологии и военное оборудование, и за них она честно заплатила. Но зачем у нее взяли это золото?
В Советском Союзе почти не носят обручальных колец: это считается мещанством, и эту глупую церковную традицию осуждают партийные органы. В Советском Союзе не ходит в обращении золотая монета, да и серебряная особо не ходит – после исторической фразы Ленина: «Надо расстрелять как можно больше кассиров»[105]. Из золота делаются ордена и медали, некоторое его количество используется в радиотехнике, но это и всё! В остальном оно бесполезно.
Да и само количество полученного золота совершенно не соответствовало объемам предоставленной Советам помощи. Да только «Ройял Соверен» и «Милуоки», переданные советскому Северному флоту в счет дележа итальянских кораблей, до которых они не могли пока добраться по географическим причинам, достались им, получается, даром! Эсминцы, многочисленные тральщики, торпедные катера – все это русские получили, когда были союзниками, а теперь…
Чины в политическом руководстве Соединенных Штатов и Великобритании, которые осознавали истинный размер помощи, фактически оказанной врагу, употребляли по этому поводу слова, которых не было в больших словарях английского языка: woody или rum-dum с американской стороны[106], loony или dippy[107] с английской были наиболее простыми из них. Немецкий язык был не менее богатым, но немцы о многом не были в курсе, для их психики вполне хватало того давления, которое русские оказывали на нее сами по себе.
Маленькой хорошей новостью было известие о том, что назначенный к переходу в Мурманск для передачи русским эсминец «Линкольн» был задержан в Лох-Ю вместе с крупным конвоем, на который они, возможно, еще рассчитывали. Таким образом, последним прошедшим в Советское Заполярье союзным конвоем стал августовский JW-59. В безуспешных попытках его атаковать немцы потеряли три субмарины: две были потоплены «эвенджерами» с английского авианосца, а одна – советским эсминцем «Дерзкий». Он оказался единственным участником этого столкновения, который принес какую-то пользу своей стране.
«Сборище идиотов», – сказал по этому поводу еще один человек, владеющий информацией в полном объеме. Говорил он, разумеется, по-русски.
Узел 5.1
11–12 ноября 1944 года
Одиннадцатое ноября корабли советской Эскадры открытого океана встретили в море, так же как они встретили и предыдущие дни. В полночь менялись вахты, поднявшиеся наверх офицеры и матросы настраивались на долгую бессонницу и неподвижность, сменившиеся поскорее уходили к камбузу и койкам. Монотонное движение моря вокруг само по себе клонило ко сну, к этому прибавилось отсутствие каких-либо событий, с благодарностью воспринимаемое всеми.
В первую ночь, когда в окружении чуть не половины Балтийского флота пробирались по Скагерраку, каждую минуту ожидая атаки торпедоносцев или катеров, никто не спал. Все в полной готовности находились на боевых постах по штатному расписанию. И весь следующий день прошел ровно так же: зенитчики коченели в напряжении у своих автоматов, готовые открыть огонь за секунды, наблюдатели закладывали себе под веки желтую ртутную мазь, чтобы как-то притупить резь в воспаленных от холодного ветра и напряжения глазах.