Она расхохоталась неожиданно звонко:
– Точно по тому присловью: «А ваши что делают?» – «Пообедали, теперь хлеб едят».
– Может быть, это смешно, но в таких застольях чем больше на столе – тем мне меньше хочется. Даже не закусываю.
У меня и в самом деле есть такой недостаток.
– А сейчас вот почувствовал, что голоден.
– Я тоже, – призналась Наталья. – Только я предпочитаю есть дома. Кстати, я неплохо готовлю.
– Значит, это наследственное, – проворчал я. – Выходит, мне придется насыщаться одному?
– Отчего же? Приглашаю вас.
Снова, значит, перешла на вежливую форму обращения.
Но я не стал отказываться. Не хотелось оставаться в одиночестве. Да и соображения безопасности требовали – в ближайшее время не показываться там, где меня могли ждать. Батистов все-таки смутил меня – до некоторой степени. И наконец – нашел я самый убедительный для себя довод, – надо проверить, как там лежат мои пленки…
– Принято с благодарностью. Тогда заедем, купим что-нибудь.
– Хорошо; вы лучше знаете свои вкусы.
Я тронулся. Объехал квартал – просто так, для очистки совести. Хвоста не заметил. Из всех мест, где можно было сделать закупки, сейчас в голову пришел только Елисеевский; Наташа не стала возражать. До нее мы добрались через час. Уже начинался вечер.
Когда мы остановились на площадке перед ее дверью, пока она нашаривала в сумочке ключи, у меня вдруг возникло странное, спокойное и радостное чувство: словно это не в первый, и даже не в сотый уже раз стоим мы так, и все на свете давно уже произошло, и еще не раз будет происходить; все твердо, все надежно и хорошо.
Когда я пришел к такому выводу, она (быть может, то было простое совпадение) подняла на меня глаза и чуть улыбнулась. И немного покраснела.
Она отперла дверь, и тут я совершил нечто, совершенно неожиданное для меня самого. Я опустил пакет с покупками на пол, поднял Наташу на руки и так переступил через порог. Так вносят в дом новобрачную. Сам не ожидал, что у меня еще найдется столько силы – и решительности.
Впрочем, она и весила самую малость.
2
Кажется, даже во сне – а он пришел той ночью далеко не сразу – я не переставал удивляться тому, что случилось. Человеку свойственно считать себя умным и предусмотрительным; мне казалось, что я предвижу практически все, что могло со мной произойти – вчера, сегодня и в ближайшие дни. Включая снайперский выстрел, автомобильную катастрофу, похищение или даже официальное задержание по состряпанному поводу; но того, что сотворилось на самом деле, я не то, что не предвидел – теоретически вообще не допускал такой возможности: полагал, что по этой дороге все поезда давно ушли. Да вот, оказывается, пустили дополнительный состав, подали, можно сказать, прямо к порогу…
Проснувшись, я убедился, что еще рано. И позволил себе долго смотреть на лицо спящей рядом женщины, смотреть с нежной радостью. И вспоминать еще раз, как неожиданно просто все получилось – как будто тысячу раз репетированное. Но ведь не зря говорят, что все великое – просто. А это событие было для меня великим – независимо от того, получит ли оно продолжение или здесь и закончится. Я ведь ее совершенно не знал и сейчас мог бы сказать о ней очень немного: только то, что дышала она незаметно и бесшумно даже во сне, и еще – что опыт у нее, конечно, имелся. Да и что удивительного: была замужем, а в наше время чему-то можно научиться не только у любовника, но и у законного супруга.
В соседней комнате – той, что побольше – хрипловато и негромко пробили часы – восемь раз. Да нет же… Я взглянул на свои: конечно, на самом деле было только семь. Можешь еще поспать, Наташа. Хотелось бы думать, что это я так утомил тебя; увы, прошли те времена. Просто вчерашний день оказался достаточно нервным и для тебя, и природа требует отдыха. Ну а мне пора приниматься за дела – их и на новый день хватит с избытком.
Я выбрался из-под одеяла, стараясь не разбудить ее – и в этом преуспел. Не сразу, но собрал все, что следовало надеть. Телефон у нее был с длинным шнуром; я подхватил его, вынес в соседнюю комнату и набрал номер. Надо было установить: прослушивается ее номер или нет. Для моей связи это никакой роли не играло, моя аппаратура по-прежнему покоилась в кармане. Но таким путем можно было установить – держат ли уже это обиталище на прицеле, и попытаться выяснить – кто именно.
– Реан.
– Ффауст. Проверьте линию.
Последовала десятисекундная пауза.
– Грязно.
– Спасибо. А какая грязь?
Там немного помолчали.
– Не табельная. Третья степень сложности. Попробуем проследить.
– Благодарю. Конец.
Я положил трубку. Призадумался ненадолго. Оперативно работают мои неопознанные пока оппоненты: уже выяснили, где я ночую, определили номер и присосались к телефонной линии. Хотя накануне я никого и не засек. Но такие вещи как раз были заранее предусмотрены, это был нормальный элемент работы.
Однако придется выйти. Подслушивание – это одно, а засада или даже осада – уже другой разговор. Выйти отсюда просто. Но желательно и попасть обратно. Может быть, Наташа еще не проснется, а будить ее мне ни в коем случае не хотелось бы. Интересно, есть у нее вторые ключи? Наверное, но сейчас некогда искать. Придется воспользоваться ее комплектом. Я раскрыл ее сумочку. Нехорошо, конечно; однако я не стал даже заглядывать внутрь: у каждого есть право на свои секреты. Только запустил туда пальцы и довольно быстро нашарил кошелечек с ключами. На всякий случай проверил, приотворив дверь. Те самые.
Я вышел, при помощи ключа закрыл дверь без щелчка. Прислушался. Похоже, лестница пуста. Я не стал вызывать лифт. Спускаясь или поднимаясь в кабине лифта, ты почти совершенно беззащитен против тех, кто может поджидать тебя в конечной точке маршрута. Пойдем пешком. Я и пошел, но не вниз, что было бы, похоже, логично, а вверх. Конечно, не стопроцентная гарантия, но все же…
С последнего этажа металлическая лесенка вела к чердачному люку, запертому простым висячим замком. От пацанвы он, быть может, и предохраняет, но опытному репортеру… М-да, вот именно… репортеру…
Замок держался восемь секунд; потом я оказался на чердаке. Неудача: чердак в этом многоподъездном доме делился на глухие отсеки, пробраться на другую лестницу было невозможно. Ну и ладно; на что же существует крыша? Она-то уж не разгорожена. Отворил дверку – и вышел, и всего делов.
Крыша, к счастью, была плоской и – поскольку дождя не было – сухой. Я миновал четыре подъезда, остановился около пятого. Без проблем проник на чердак. Фигушки: люк и здесь был заперт, изнутри его не открыть было. Я задумался. Вчера, когда я шел вдоль дома, около одного из подъездов валялся здоровенный маховик с канавками для троса, проточенными по ободу; была там и еще какая-то арматура. Основательно ремонтировали лифт. Если мастера в этом подъезде, уходя, заперли за собой чердачный люк – значит я ошибся адресом и нахожусь в какой-то другой стране. Какой то был подъезд? Один, два… Третий с того конца. Ладно, не станем терять времени.
Россия не подвела. Люк оказался распахнутым. Лестница и здесь была пуста. Я немного постоял внизу, в подъезде, потом не спеша вышел и зашагал. Телефон-автомат, как я запомнил, находился за углом, направо. Если настоящий подъезд действительно состоит под наблюдением – что ж, пусть таращат глаза до полного расстройства зрения. Телефон, надо надеяться, в столь ранний час окажется свободным. Хотелось бы также, чтобы он оказался исправным; однако не значило ли это желать слишком многого?
Телефон работал, и вокруг никого не было. Прохожие только начали еще выходить из домов, и им было явно не до меня. Я занял будку, но пользоваться аппаратом не стал, а вытащил из кармана свою снасть. Дал вызов, на сей раз неконтролируемый.
– Реан.
– Ффауст. Передача.
Секунда, другая.
– Готовы.
– Код восемь.
– Принято.
– Идет передача.
Мой пишущий блокнот был уже в руках. Я поднес его к микрофону, нажал кнопку. Приборчик мелодично посвистел и умолк. Весь мой вчерашний разговор с полковником ушел туда. Как бы я его ни заверял накануне, но дело остается делом. Хотя и Батистов наверняка слушает сейчас наше с ним собеседование… Я сказал в микрофон:
– Конец записи.
– Записано целиком. Дополнения?
– Вопрос. Мой вчерашний заказ?
– Пока в процессе. Лицо находилось в окраинном районе, неудобном для мероприятий; охранялось. По возвращении остается на недоступной территории. Ожидаем его выхода в свет.
Понятно: Изя после кладбища окопался в посольстве и так скоро оттуда вряд ли вылезет. Заниматься им до съезда будет затруднительно. По дороге, если даже выедет куда-то? Он может воспользоваться посольской машиной. Конечно, государственной службе не составило бы труда остановить его; но мы-то лишь собираемся стать таковой, а пока считаемся в лучшем случае самодеятельностью, хотя можем сойти и за преступную группу. Нужно, чтобы он высунулся побыстрее и оказался там, где нам удобно.
– Вытащу его, – сказал я для Реанимации. – Готовьте встречу.
Я назвал место, удобное для нас.
– Если будут изменения, – перезвоню через пять минут. Если нет – остается в силе.
– Все поняли.
– Что относительно телевизионной проблемы?
– Принято к срочной разработке.
– Хорошо. Конец передачи.
Вообще-то нельзя так долго светиться в телефонной будке. Но на сей раз другого выхода не было. Теперь я воспользовался казенным аппаратом, набрал номер, считывая его с визитной карточки. Трубку снял Изя собственной персоной. Удача.
– Привет, каперанг. Устроил тебе встречу. Через… – я глянул на часы, – час десять. На Тверской, у Пушкина – годится? К тебе подойдут и отвезут на свидание. Устраивает?
– С кем именно я встречусь?
Ответ у меня был готов:
– С Акимовым. Тем самым.
Слышно было, как он перевел дыхание.
– Он что, в Москве?
– Не в Стокгольм же я тебя приглашаю.