Поиск человека для вербовки – это тяжкий труд, причем чем больше ищешь, тем ниже результат, а когда отдыхаешь и дуешь «гиннес» в пабе, вдруг волею случая являются Он или Она. Это судьба. Это везение.
А мне не везло, хотя я землю рыл носом.
Но однажды свалилась все же с неба звезда. Голландская консульская секретарша Мишель – дебелая дама лет тридцати, глазки маленькие и хитрые, лицо мучнистое, с подвижными бровками, похожими на игривых червей, киселеподобная, скучная, как сова, с ужасным английским (по два раза переспрашивала) и замедленной реакцией, превращавшей беседу с ней в пытку. Но все это меркло на фоне главного: Мишель располагала чистыми паспортными бланками, всегда необходимыми нашей нелегальной службе для создания голландских купцов с голландскими сырами и тюльпанами и транспортировки их на вражеские берега. Однако надежда на успех не вдохновляла: коммунизм Мишель почему-то ненавидела, зарплату получала раза в три больше, чем я, – на какого же живца брать эту рыбу? Правда, по ее лепешке-физиономии бродила некая мистическая дымка, именуемая на шпионском просторечии вербуемостью, бесполезно ее определять научно, это – как любовь и ненависть, как 24-й прелюд Шопена, как гром и молния или лермонтовское «Пускай она поплачет, ей ничего не значит»[42].
В народе распространено мнение, что в разведке все дозволено, и уж тем более соблазнение женщин ради высших интересов, однако на деле разведчик и шагу ступить не может без приказа резидента и Центра, и, когда на горизонте появляется женщина, кагэбэвский Джеймс Бонд сразу ощущает особый контроль. Двойную заботу о себе я почувствовал уже при первом докладе о Мишель резиденту – он был интеллигентен на вид, въедлив (до этого командовал филерами в Азербайджане), слушал меня внимательно и не перебивал.
– Ведите себя осторожно, держите ее на дистанции и хорошо изучите. Кто у нее родственники, с кем она общается здесь… Работайте аккуратно, – напутствовал он.
После первого ужина в китайском ресторане я, как истинный рыцарь, довез даму до дома на такси, и вдруг: «А может, зайдете ко мне на кофе?»
Предложение застало меня врасплох, при других обстоятельствах я, возможно, и выпил бы кофе (сжав надежно ноги), но вспомнил строгий наказ резидента и со вздохом заметил, что мне еще надо на работу.
– Как поздно вы работаете! – удивилась она. (Еще бы! было десять часов вечера!)
Резидент мое поведение одобрил, но предупредил:
– Ни в коем случае не заходите к ней домой. Вам я верю, но она ведь может сделать черт знает что:[43] и брюки вам расстегнуть, и на колени плюхнуться, и раздеться догола… тьфу!
Следующий ужин, масса информации, среди которой случайно (?) оброненная фраза, что, мол, иногда хочется съездить в Амстердам, но это дороговато, снова такси и дом.
– Может, выпьем кофе?
– Извините, я опять сегодня дежурю… очень много работы…
– Какое у вас странное посольство, столько народу, и все равно много работы…[44]
Расстались гордо мы. На следующий день я явился к резиденту.
– Я чувствую себя полным идиотом, к тому же еще хамом… дайте я зайду хоть на пять минут.
– За пять минут много можно сделать… Она интересная?
– Уродина! (Говорил от души.)
– Уродины – самые опасные. Красивые – избалованы, а эти всегда тянут в постель и, между нами, весьма темпераментны (жирноватый хохоток). Она пьет?
– Почти нет.
– Курит?
– Довольно много.
– Вот-вот, курящая женщина напоминает пепельницу. (Хохоток, я тоже поддакнул, хотя слышал это гениальное бонмо еще в раннем детстве.) Никаких кофе на дому!
Прошло еще два ужина, отношения наши теплели, и я даже предложил одолжить деньги на поездку в Амстердам, Мишель не отказалась, снова приглашала на кофе, но… расстались гордо мы.
Тогда я решил сменить вечер на день. Конечно, это был шаг назад: ленч обычно ограничен двумя часами, к трем рестораны закрывались, зато днем джентльмену можно и не провожать даму до дома, достаточно снять котелок, поцеловать руку и помахать вослед стеком. На первом же ленче случилось ЧП: после кофе Мишель вдруг ухватила ресторанную пепельницу и быстренько сунула ее к себе в сумочку – куда девалась только ее флегматичность!
– Что вы делаете?
– Я коллекционирую пепельницы с ресторанными названиями…
– Давайте купим!
– Они не продадут, это же специальный заказ.
Я осторожно посмотрел по сторонам – вокруг никого не было, вряд ли на выходе подбежит официант и потребует открыть сумку…
Очередной ленч в другом ресторане – и снова кража пепельницы, просто ужас какой-то!
– Далась вам эта коллекция! Подумаешь, пепельницы… – я уже чувствовал себя соучастником.
– Вы хотите, чтобы я коллекционировала Рубенса? – повеяло ледяной иронией, но я это легко стерпел: в конце концов, и похуже можно ожидать от леди, если постоянно увиливать от чашки кофе.
Сначала резиденту я о кражах не докладывал, но, когда Мишель стянула уже четвертую, решил все же рассказать. Чем дальше я углублялся в повествование, тем серее становилось его красивое лицо, оно постепенно принимало трагическое выражение, лоб покрылся морщинами, даже залысины стали больше, нос превратился в иронический крючок, рот кривила сардоническая улыбка.
– Я на вас удивляюсь, – сказал он. – Чувствуется, что вы никогда не работали в контрразведке. Неужели вы не видите, что вам готовят провокацию: она крадет пепельницу, врывается полиция, вас арестовывают…
– Но ведь не я украл пепельницу… – возразил я слабо.
– Вы просто ребенок! Кто будет разбираться? Из-за вашей халатности мы получим очередную шпионскую сенсацию в прессе, уж Центр нам за это нахлопает…
В последнем я не сомневался: Центр всегда поправлял, направлял, давал втык, Центр всегда был прав и знал это.
– Что же делать? Я как раз планирую попросить у нее голландский паспорт. И простить долг.
– Как что? – удивился резидент. – Прекратить встречаться в ресторанах. Ни дома, ни в ресторане. Либо найти такой, где не курят. Хотя… она может украсть и вилку, и вазу с цветами.
– Но она курит…
– Перетерпит. (Хохоток.)
– Кстати, я ни разу не видел таких ресторанов.
– Надо лучше изучать город, наверняка такие есть, ведь должны быть рестораны для некурящих!
«В Азербайджане», – подумал я зло.
– Разрешите идти?
– Пожалуйста, – сказал резидент.
Он снова стал красивым и даже добродушным.
Сначала мы гуляли по улице, затем перешли в парк, затем заморосил мелкий дождик (к счастью, у Мишель был зонт). Разговор на улице среди прохожих и шумевших машин был совсем иным, чем за ресторанным столом, фразы не клеились, расползались, в этой обстановке не только просить бланк паспорта, вопросы неудобно было задавать. Проклятый дождик! Ну и совиная рожа, белая, противная, эти черви-брови, ползучие гады, с такой выпить чашку кофе и дать деру, ну и харя! к тому же ворюга, и чего я с ней вожусь? подумаете, паспортные бланки, велико счастье! Холодно, зябко, неужели я так и буду встречаться с этой финтифлюшкой на улице до самого конца командировки? Да катись она…
После встречи я направился прямо в начальственный кабинет.
– Опять украла?! – он прочитал что-то на моем лице.
– Мне пришлось зайти к ней на кофе, – соврал я, нарушая все уставы.
Он окаменел и оледенел.
– Вы с ума сошли!
– Она купила по дороге ручную швейную машинку, и мне пришлось донести ее до дома.
– Как она себя вела?
– Довольно любезно. Села рядом, налила кофе.
– И что?
– Как что?
– Не приставала?
– В каком смысле? – я стал наивен как дитя.
– Ну, положила руку на колено… или еще куда… – Он растопырил пальцы (что он имел в виду, до сих пор остается для меня загадкой).
– Поцеловала в щеку. Но по-братски.
– Как так по-братски? – Он начинал превращаться в своего трагического alter ego.
– Просто так, – нейтрально ответил я.
Он нахмурился и картинно забарабанил пальцами по столу, они были покрыты темными волосами и чем-то походили на извивавшиеся брови-червяки Мишель. Под черепом шла напряженная работа мысли.
– Дело приобретает опасный оборот, – сказал он. – Придется встречи с ней прекратить…
– А как же паспортные бланки? – возразил я, не глядя ему в глаза. – Мне кажется, это преждевременно!
– Давайте не спорить. Когда станете резидентом, будете руководить по-своему. А сейчас идите работать.
Я напустил на себя дымы обиды и печали и направился к двери (в душе играли оркестры счастья).
– Интересно, много ли у нее в квартире пепельниц? – спросил он, словно выстрелил в спину.
– Целая куча! – не растерялся я. – Весь дом завален пепельницами.
– Ну и шлюха! Сколько наворовала! Я с самого начала знал, что она – дрянь.
Я взялся за ручку двери.
– А при каких обстоятельствах она вас поцеловала? – вдруг спросил он.
– Когда я уходил. На прощание. В щеку.
– Слава Богу! – вздохнул он.
Мы оба были счастливы.
Звездный миг
Он поцеловал у нее руку.
– Боже мой, – сказал он, – если б вы знали…
– Что, что? – спросила Муся.
– Ничего, – тихо ответил Тептелкин.
В «Руководстве для агентов Чрезвычайных Комиссий» несколько коряво: «…для сотрудничества важны личные симпатии к заведующему политических сысков, особенно хорошо, если будет женщина, но заведующий не должен увлекаться из личных симпатий. Она многое может сделать, но нужно быть чрезвычайно осторожным». Не увлекаться из личных симпатий – это уже не Казанова, а железный Феликс, это уже в духе разведки, те, кто увлекаются из личных симпатий, гибнут, как бабочки на огне: от доверчивости, от интриг вражеской контрразведки, от пьянства, наконец. «Страсти погубили меня», – сказал полковник Рёдль, русский шпион, разоблаченный австро-венгерской контрразведкой, перед тем, как пустить себе пулю в лоб.